Княжпогост, он приходил только по ночам.

— После ужина конкурс политической песни, явка обязательна, -провозгласила она и полезла обратно в автобус, навстречу ему высыпала утренняя смена, которая ставила для нас опалубку и укрепляла откосы дерном. Это добровольно-принудительное мероприятие такое же приятное, как поборы в фонд Лизы Чайкиной, города Гагарина и прочие, лишало нас самого ценного свободного времени: от ужина до выезда на работу, когда можно было с остальными ребятами погонять в футбол, поиграть в теннис или просто покурить — поболтать. Меня это огорчило меньше, чем других, так как я знал, что буду сидеть рядом со своей девушкой из архитектурного, а уж что будут петь со сцены; про Ленина, который такой молодой или про единство народа, в сраженьях не разбитого, мне было всё равно.

У входа в клуб рядом с каким-то придурком из райштаба вилась стайка комиссаров, они пересчитывали бойцов, сверяли с общим списком отряда и непрерывно ругались. Наш ( не даром же х@хол) уже набрал явочный состав безбожно приплюсовывая себе чужих проходящих, поэтому нашему появлению не особенно обрадовался.

— Какой отряд? – спросил райштабовский, мы показали отрядные нашивки.

– У тебя же все по списку уже здесь? — спросил он комиссара.

— А они поссать выходили – не растерялся тот. – Угу, и забухать – добавил кто –то из нас, проходя в зал. За нами шла ещё одна наша бригада, так что явке должен был позавидовать даже Чуров. В зале я уселся рядом со своей девушкой ( местечко она мне держала) и сразу начал травить какие-то героически – завиральные байки про наши суровые будни. На сцене выдвинутой в зрительный зал сидело откровенно скучающее жюри, у них за спиной одна группа сменяла другую, зрители сами развлекали себя как могли. Ни что не предвещало ничего особенного, когда вышла группа пед института им Герцена: две девушки с гитарами, пигалица – солистка и длинный сутулый дрыщ в очках с пивной банкой в руке. Это сейчас пустая банка из под туборга или коффа безжалостно сминается ногой бомжа и отправляется в его бездонный мешок, а в то время пивную банку можно было увидеть и на книжной полке рядом с макулатурными дюмами-дрюонами с зимним букетом или колосками, и на столе конструктора с безукоризненно заточенными кохинрами и чешской стиралкой. В банку в руке дрыща были насыпаны камешки и она должна была изображать маракас. Пигалица уменьшила высоту микрофонной стойки под свой рост ( дрыщ согнулся ещё больше, что бы в него попасть), второй микрофон был где-то на уровне пояса ( в него он тряс банкой), две гитаристки задали ритм и соло и понеслось:

— Зачем опять прерии снятся …..

Разве мало резервациииий….. выводила солистка писклявым голосом, за ней фальцетом подхватил припев дрыщ, яростно тряся банкой:

Есть где-то рай, о нем мечтааай!

Пели они так мерзко, что в зале даже стихли разговоры и все уставились на сцену. Потом раздался первый смешок. Не такой, когда смеются над неумехой, а искренний, неподдельный. Помню на "Истории КПСС", где оба потока сидели в одной большой аудитории, по рукам гуляла отэренная слепая копия рассказа Бернарда Шоу "Государственный муж", где фотограф и мужик, делающий детей по заказу, случайно перепутали адреса своих дам. 3-4 человека наклонившись над листочками в голос ржали, к ним присоединялись те, кто уже это прочел, листочки шли дальше и эпидемия разрасталась. К концу пары ржали уже все, со слезами и подвываниями. Что –то похожее началось и в зале, но невозможно было определить эпицентр смеха, а главное – над чем смеются. Ржали и с камчатки и с первых рядов, справа и слева. Несколько человек, в том числе и я крутили головами, ничего не понимая, это же касалось и жюри. Оно то смотрело себе за спину на выступавших, то в хохочущий зал с полным изумлением. Архитекторша рядом со мной сделала ладони лодочкой, спрятав н них лицо, из под них от смеха текли слезы. Гитаристки на сцене прекратили играть, пигалица смолкла и только дрыщ продолжал трясти своей пивной банкой. Наконец соседка пожалела меня и показала на левую стену сцены. От стоящего справа прожектора на неё проектировался согнутый вопросительным знаком дрыщ с непрерывно ходящей туда-сюда рукой, а гигантского размера тень от пивной банки, приходящейся ему на пояс, то уменьшалась, то увеличивалась.

Первого места так ничего не понявшее жури им не дало, но приз зрительских симпатий был точно за ними. ( TBC)

с первым вдохом ребенка, я радостно принял его на руки. Не вспомню сейчас, спрашивали ли меня о чем-либо в тот момент или же просто, завернув дитя в пеленку, передали его мне: держи, это твоё.

Знаю только, что отца спрашивают перед тем, как приступить к операции:

— Как ты? — вспоминая к месту, что второй по распространенности причиной сотрясения мозга, после падения с велосипеда, у мужчин является обморок при родах его женщины.

Все взгляды устремляются на тебя, и ты чувствуешь себя на мгновение самым важным человеком в этой операционной.

Всё нормально, начинайте.

Скрывая масками настоящие выражения своих лиц, медики выглядят расслабленными — шутят, смеются.

Жена тоже улыбается: это кесарево.

Смейся, моя красотка!

— Впереди недели восстановления после операции, бессонные ночи. Со вторым многое воспринимается знакомым, привычным. Но с двумя, конечно, не легче, чем с одним.

А пока — смейся: ты ничего не почувствуешь...

На второй или третий день к нам приехали старшая дочь с бабушкой. Пока жена оставалась с матерью, мы с дочкой пошли поискать нам каких-нибудь развлечений. Гуляя в окрестностях роддома без всякого плана, мы наткнулись на одну детскую площадку, которая была оборудована намного богаче, чем те, к которым мы привыкли в нашей части города. Дочке она очень понравилась — набесилась там вволю.

Через несколько дней после выписки из роддома дочка спрашивает:

— Мама, а когда ты нам еще одного ребеночка родишь?

—? А тебе что, одной сестры мало?

— Ну, просто мы с папой присмотрели возле роддома одну очень симпатичную площадочку...