Накупила я угощения на всех! Посидели с подругой, наговорились, напились с ней чаю — время быстро пролетело. Пирожными тоже полакомились, естественно. А одно я оставила для своей малышки. Мы его аккуратненько поставили на тетрадный лист ( с пакетами тогда напряженка была, как и со всем остальным, а о контейнерах мы тогда и не слышали). Чтобы розочки не помялись, тетрадный лист осторожно опустили на дно сумки.

Засиделись мы с подружкой изрядно, так что домой я прибыла в половине первого ночи.

Доча моя была еще совсем маленькой, и в силу своего нежного возраста, да и сложного экономического положения в стране, пирожных никогда не видела. Ехала я домой в автобусе, и представляла, как завтра моя малышка проснется, а я ей покажу лакомство и скажу: "Доченька, это пирожное! "И прямо видела, как она всплеснет ручками и будет радоваться.

Угощение для маленькой моей везла очень осторожно, постоянно напоминала себе: "В сумке пирожное, аккуратнее!". Из автобуса выскочила с теми же мыслями, сумку несла почти на вытянутой руке, на весу, а не на плече, по- привычке. И повторяла, повторяла: "Галка, не помни пирожное!".

Живу я на окраине города, в частном секторе, так что места там тихие и малолюдные, особенно в позднее время. От автобуса к моей улице вела короткая дорожка (как я всегда говорила: в два автобуса длиной ), да вот беда — фонарь там кто-то разбил.

Короче, бегу я домой по тропиночке, вся такая радостная, сумку держу на весу, мысли только о пирожном. И вдруг из кустов выскакивает мужик, хватает меня за плечи и начинает тащить в кусты!

А дело в том, что я, когда вижу цель, меня с нее свернуть очень трудно! то есть — я рвусь вперед, домой! А он меня тянет влево, в кусты. Ну не совпадают наши желания! И топчемся мы на одном месте, и громко при этом сопим! Кто кого перетянет!

И тут я начинаю понимать, что происходит что-то неправильное, нехорошее! И дальше — испуг, желание защититься, и что-то сказать при этом — обязательно ( молча, что ли, защищаться). Но только когда напугана, то иногда говоришь и делаешь совсем не то, что от тебя ожидают. Вот и я, вся такая нелогичная и неожиданная оказалась.

Как вдруг заору: "Сц&ка! Ты почему мнешь мое пирожное! "

Не знаю, что подумал насильник, он неопытный, наверное, был какой- то. Но он меня вдруг отпустил. А я опять как заору: "Ты кто такой, чтобы мять мое пирожное! "

И как дам ему сумкой!

Насильник, бедный, отскочил! А я развернулась и сумкой его, сумкой! И ору что-то типа: "Не твое оно, не тебе несла!".

Несчастный насильник, видать, совсем охренел. Я не знаю, и никогда не узнаю, что за мысли у него в были голове, но рванул он от меня очень резво — в кусты. Промчался через них и дальше поскакал. А я за ним, и сумкой его, сумкой луплю что есть силы. И ору что-то обвиняющее! В кустах я запуталась, упала, и пока падала, вдруг поняла, что бежать мне нужно совсем в другую сторону.

Домой прибежала злющая. Пирожному, конечно — каюк. Сплющилось и розочкам конец наступил. Подровняла его, как смогла, крем с тетрадного листа вилочкой соскребла и сверху намазала. И вилкой же нарисовала на нем решетку. И вот когда решеточку нарисовала, дошло вдруг до меня, что дело-то было серьезное. А потом вспомнила, как я орала — и такой смех меня пробрал, что не могла удержаться — хохотала на всю квартиру, аж повизгивала!

Утром все было так, как я и мечтала. Я сказала: "Доченька, это пирожное! "И моя малышка всплеснула ручками, и очень — очень радовалась. И лакомство ей понравилось, между прочим ( да кто б сомневался).

В 1791 году во Франции, во время Великой французской революции решением Национального конвента откуп был уничтожен, но многие революционные деятели продолжали преследовать бывших откупщиков. Они требовали предания их суду, не дожидаясь даже установленного Конвентом срока для ликвидации дел. В конце ноября 1793 года Лавуазье вместе с еще тридцатью бывшими откупщиками посадили в тюрьму. В Париже поднялась кампания в защиту знаменитого ученого, и даже Совещательное бюро Конвента послало в революционный трибунал петицию с просьбой о помиловании Лавуазье, ссылаясь на его многочисленные научные заслуги перед Францией. Однако председатель Трибунала Коффиналь заявил: "Революции не нужны ученые".

8 мая 1794 года знаменитого ученого привезли к гильотине. По поводу казни Лавуазье другой ученый Жозеф Луи Лагранж заметил: "Палачу было достаточно мгновения, чтобы отрубить эту голову, но будет мало и столетия, чтобы появилась еще такая же".

Так вот, на мой взгляд Коффиналь был абсолютно прав — революции действительно не нужны ученые. Так же, впрочем, как и ученым революция...