Жил-был боцман. Коренастый такой, усы торчком, грудь волосатая, весь в наколках, ноги кривые, передних зубов нет. Служил он на большом пароходе.

Ходил по семи морям в дальние страны.

Служба у боцмана была хорошая: днем дул в дудку, матросов по палубе гонял, ночью юнгу в гальюне пи[тух]ил. Капитана не боялся, в бермудском треугольнике с бака в океан ссал. Чайки ему на грудь срали, портовые [м]ляди за полцены давали.

Долго ли, коротко ли, пошел однажды боцман на своем пароходе в южные моря.

Шел, шел, вдруг смотрит — по правому борту остров. Посреди острова пальма растет, а под пальмой голая баба сидит.

Боцман бегом к капитану: "Останавливай,

— кричит, — машину на х[рен]! По правому борту голая баба! "Капитан машину останавливает, якорь бросает, и велит шлюпку спускать. Сели боцман с капитаном в шлюпку, на весла шестерых матросов посадили. Подплыли к острову, подошли к пальме, смотрят на бабу. А баба оказалась страшная, хуже капитановой жены: жопа вислая, ноги мохнатые, сиськи

— как у спаниеля уши, глаза косые, на макушке плешь, изо рта гавном воняет, по манде тараканы бегают, из носа длинные волосы растут — все в соплях.

Подошла к ним эта баба и говорит:

"Здравствуйте, морячки. Три года я на этом острове сижу не ебавшись, мочи нет, как по х[рене] соскучилась. Вы, морячки, меня вы[дол]бите, а я уж вас щедро награжу, мало вам не покажется".

От таких слов шесть матросов побледнели и на месте проблевались. Даже капитан, уж на что бывалый был, и тот стошнил себе прямо на белый китель.

Один боцман, как ни в чём ни бывало, бабу задом к себе повернул, раком поставил, тараканов на манде разогнал, и вдул ей так, что она зубами пальму перегрызла.

Кончил боцман, ширинку застегнул, беломорину закурил. А баба разогнулась, щепки пальмовые из зубов повыковыряла и говорит ему на ухо: "Спасибо тебе, морячок, славно ты меня вы[дол]бал. А ведь я не простая баба. Я — бакланьего царя дочь. Подарю я тебе морячок, волшебный шанхайский триппер. Будет он жить у тебя в штанах, никак тебя беспокоить не будет и никому при ебл@ не передастся. Не лечи его марганцовкой, не лечи его бициллином, никому про него не говори. А как придет беда, скажи волшебные слова:

"Ё[ж] я мать твою в гроб, бога твоего в душу, х[рен] те в рот через уши — выходи на подмогу, мой шанхайский триппер". Тут-то он тебя и выручит".

Обернулась она бакланом, взлетела в небо, серанула боцману на фуражку, да и исчезла куда-то.

Опечалился боцман. "Вот, — думает, — трудился, штаны расстегивал, конец вынимал, тараканов разгонял, [дол]бал ее, дуру мохноногую. А она мне за все дела — триппер шанхайский. Что я триппера не видал, что ли? "Однако решил он триппер не лечить, на память оставил. Так и жил шанхайский триппер у боцмана в штанах.

Ссать не мешал, гноем с конца не капал, никак боцмана не беспокоил. Сколько боцман юнгу в гальюне ни пи[тух]ил - тот триппером не заразился. Короче, боцман и забыл про подарок бакланьей царевны.

Много ли, мало ли времени прошло, стоял однажды вечером боцман у левого борта, беломорину курил, да за борт плевал.

Закипело вдруг море. Вынырнул из воды морской змей, лезет на палубу. Глаза, как спасательный круг, хвост в кабельтов длиной, изо рта пена течет, из жопы пузыри идут.

"Пи[c]ец тебе, боцман, — говорит морской змей, — сожру я тебя на х[рен], жопа усатая, вместе с дудкой". Испугался боцман, едва не обосрался. Но вспомнил он тут про подарок бакланьей царевны.

Крикнул: "Ё[ж] я мать твою в гроб, бога твоего в душу, х[рен] те в рот через уши — выходи на подмогу, мой шанхайский триппер".

Вылетел из боцмановых штанов шанхайский триппер, схватил змея и завязал на три морских узла.

Взмолился тут змей: "Развяжи меня боцман, не губи моих малых змеёнышей. А я тебе за это Бесконечную Пачку Беломора подарю. Будешь всю жизнь беломор курить, и никогда он не кончится".

"Ладно, — отвечает боцман, — будь по-твоему". Развязал шанхайский триппер морского змея и обратно к боцману в штаны забрался. А морской змей дал боцману Бесконечную Пачку Беломора, нырнул в воду, пустил жопой большой пузырь и исчез.

Ходит боцман по палубе курит беломор.

День курит, два курит, сам курит, капитана угощает, штурмана угощает, стармеха угощает — пачка все не кончается. Не обманул боцмана морской змей.

А был на том пароходе судовой врач — редкая падла. Старый такой, сухонький, непьющий, некурящий, жадный и завистливый. Смотрит на боцмана, и думает "Какого х[рена] боцман каждый день беломор курит, всех им угощает и никогда у него этот беломор не кончается? Надо бы выяснить". И так и так расспрашивал он боцмана, но тот молчит, помнит, что ему бакланья царевна говорила. Затаил судовой врач на боцмана злобу, но поделать ничего не может.

Много ли, мало ли времени прошло, стоял однажды вечером боцман на юте, беломорину курил, да за борт плевал.

Закипело вдруг море. Вынырнул из воды огромный кальмар, лезет на палубу.

Глаза, как рулевое колесо, щупальца в два кабельтова длиной, изо рта огонь вырывается, из жопы дым валит.

"Пи[c]ец тебе, боцман, — говорит огромный кальмар, — порву я тебя на х[рен], с@ка кривоногая, как старую грелку".

Побледнел боцман от неожиданности. Но вспомнил про подарок бакланьей царевны.

Крикнул: "Ё[ж] я мать твою в гроб, бога твоего в душу, х[рен] те в рот через уши — выходи на подмогу, мой шанхайский триппер".

Вылетел из боцмановых штанов шанхайский триппер, схватил кальмара и завязал ему щупальца на пять морских узлов.

Взмолился тут кальмар: "Развяжи меня боцман, не губи моих малых кальмарчиков.

А я тебе за это Бесконечную Бутылку

Водки подарю. Будешь всю жизнь водку бухать, и никогда она не кончится".

"Ладно, — отвечает боцман, — будь по- твоему". Развязал шанхайский триппер кальмару щупальца и обратно к боцману в штаны забрался. А огромный кальмар дал боцману Бесконечную Бутылку Водки, нырнул в воду, пустил жопой клуб дыма и исчез.

Сидит боцман на камбузе, бухает водку.

День бухает, два бухает, сам бухает, капитану наливает, штурману наливает, стармеху наливает — водка все не кончается. Не обманул боцмана огромный кальмар.

А судовой врач смотрит на боцмана и думает "Какого х[рена] боцман каждый день водку бухает, всех ею угощает и никогда у него эта водка не кончается? Надо бы разобраться". И так и так подкатывал он к боцману, но тот молчит, не говорит ему ничего. Еще больше злится судовой врач на боцмана, но поделать ничего не может.

Много ли, мало ли времени прошло, стоял однажды вечером боцман у баке, беломорину курил, водку прихлёбывал да за борт плевал. Закипело вдруг море.

Вынырнул из воды Ихтиандр, лезет на палубу. Глаза злобные, елдак с пароходную трубу, во рту зубы золотые, из жопы рыбий хвост торчит.

"Пи[c]ец тебе, боцман, — говорит

Ихтиандр, — вы@бу я тебя в жопу, падла беззубая, и всем матросам про это расскажу". Усмехнулся боцман ему в харю и крикнул: "Ё[ж] я мать твою в гроб, бога твоего в душу, х[рен] те в рот через уши — выходи на подмогу, мой шанхайский триппер". Вылетел из боцмановых штанов шанхайский триппер, схватил Ихтиандра и завязал ему елдак на семь морских узлов.

Взмолился тут Ихтиандр: "Развяжи меня боцман, не губи мой мочевой пузырь. А я тебе за это Бесконечный Лопатник Башлей подарю. Будешь всю жизнь [м]лядей снимать, и никогда у тебя башли не кончатся".

"Ладно, — отвечает боцман, — будь по- твоему". Развязал шанхайский триппер

Ихтиандру елдак и обратно к боцману в штаны забрался. А Ихтиандр дал боцману

Бесконечный Лопатник Башлей, нырнул в воду, вильнул рыбьим хвостом и исчез.

А на следующий день прибыл пароход в порт Находку. Ходит боцман по городу, [м]лядей за башли снимет. День снимает, два снимает, себе снимает, капитану снимает, штурману снимает, стармеху снимает — а башли все не кончаются. Не обманул боцмана

Ихтиандр.

Ну, тут уж судовой врач не утерпел.

"Какого х[рена] боцман каждый день [м]лядей снимает, всем, кроме меня, их приводит и никак у него башли не кончаются? "Решил он боцмана погубить.

Пришел судовой врач к Ирке-мин@тчице, которая у моряков тридцатью тремя разными способами конец сосала. Дал ей двести рублей и говорит: "Как придет к тебе боцман, ты у него тридцатью тремя способами отсоси, а потом расспроси его, отчего это у него беломор, водка и башли никогда не кончаются". А сам забрался в шкаф, и затаился.

Вечером пришел к Ирке-мин@тчице боцман.

Налил ей стакан водки, угостил беломориной, дал башлей. Стала она ему тридцатью тремя способами конец сосать.

Долго ли, коротко ли сосала, кончил боцман, сел за стол, выпил три стакана водки, закурил папиросу. Тут его Ирка- мин@тчица и спрашивает: "Почему у тебя, боцман, водка, беломор и башли никогда не кончаются? "А боцман в жопу пьяный — вот и расхвастался. Все ей рассказал про подарок бакланьей царевны. А потом выпил еще три стакана водки, упал в койку и захрапел богатырским храпом.

Выбрался тут из шкафа судовой врач.

Бутылку, пачку и лопатник трогать не стал: побоялся, что боцман с утра проснется, найдет его, и у[ман]дит насмерть. А достал он из своего саквояжа огромный шприц, и вкатил боцману в задницу сразу двадцать пять кубов бициллина. Заворочался боцман, но не проснулся. А шанхайский триппер от этого бициллина исчез.

Проснулся боцман поутру, почесал уколотую задницу, и говорит Ирке- мин@тчице: "Что-то у тебя, шалава, клопы больно кусачие. Ну да х[рен] с тобой, дура, мне сегодня в рейс уходить". Выпил стакан водки и пошел к порту.

Идет себе боцман по панели, из волшебной бутылки водку прихлебывает. И вдруг смотрит — стоит перед ним Главный Мент: морда красная, пузо здоровенное, сапоги блестят, звезды на погонах золотом сияют. "Что это ты, боцман, с утра в жопу пьяный? — говорит Главный Мент, -

Привлеку-ка я тебя на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка".

Рассмеялся боцман, плюнул Главному Менту в красную морду, и крикнул: "Ё[ж] я мать твою в гроб, бога твоего в душу, х[рен] те в рот через уши — выходи на подмогу, мой шанхайский триппер". Не знал он, что нет у него больше бакланьей царевны подарка, что погубил его падла судовой врач.

Рассвирепел Главный Мент, зенки свои поросячьи вытаращил, заорал на боцмана:

"Пи[c]ец тебе, гнида поганая! Уебу на х[рен]! В лагерях сгною! "Налетели тут со всех сторон менты с дубинками, бросились на боцмана всей кодлой. Долго бился боцман с ментами, но все же одолели они его: повалили на землю, стали сапогами топтать. Отбили боцману печень-селезнку, отобрали и волшебную бутылку, и папиросы, и лопатник. Упекли менты боцмана на десять лет на самую страшную зону, в самый беспредельный барак. Там его зеки отмороженные опустили. Спал боцман у параши, жрал дырявой ложкой, а потом вообще заболел туберкулезом и умер.

Но и судовому врачу за его злодейство отмщение было. Смыло его волной за борт, и утонул он в студеных атлантических водах, как последняя крыса. Так ему, пе[тух]у, и надо.

А Ирка-мин@тчица до сих пор в Находке промышляет. Встретите ее, с@ку драную, — наваляйте [ман]дюлей по полной пайке. За боцмана.

Начинает закрадываться подозрение, что весь тот пи[c]ец — это и были мои лучшие годы.

У всех начальников есть любимое выражение: незаменимых людей нет! Но как подходит время твоего отпуска, всё пи[c]ец — ты единственный, [м]лядь.

Виды опьянения:

Золушки — прийти домой в одной туфле.

Белоснежки — проснуться с семью мужиками в постели.

Красной Шапки — проснуться в кровати бабушки.

Спящей Красавицы — сто лет ничего не помнишь

Русалки — пахнешь утром рыбой.

Злого Волка — от перегара, дома поросят разваливаются.

Мики Мауса — уши распухли, на руках белые перчатки, но фрака нет.

Колумба — не знаешь куда едешь, приехал — не знаешь где ты, а поездку оплатило государство.

Все помнят рекламу "до первой звезды нельзя"? Так вот…Пост. Застолье. Все кушают рыбку, грибочки, овощи… и только Суворов наворачивает жареного поросенка.

Императрица Екатерина:

— А что это у нас граф Суворов ест скоромное? Ведь нельзя же — пост!

Суворов:

— А мне до [ман]ды, матушка!

Екатерина, оборачиваясь к гвардейцам, с широким жестом:

— [ман]ды Александру Васильевичу!