И объективы-то были мало что недешёвые, так ведь ещё и пристрелянные, не один год подбирал.

Беседую с местными, что делать, как быть... Может в полицию пойти? Парень, который мне сафари организовывал, рассказывает, что его дядя, бывший полицейский, местный, типа, авторитет, и лучше его просить, чем полицию.

Приехал большой и чёрный Дядя. С ним и с племянником едем в тауншип. Так тут местные трущобы называются. Местами в этих тауншипах домишки сооружены из пары досок, спинки кровати и шифера. По сравнению с ними бразильские фавелы — пятизвездочный отель.

— В тауншипах не только нищие. Разные люди живут, —поясняет мне Дядя.

— Просто дом для чёрных не особо важен.

В подтверждение его слов навстречу с нами выезжает из трущоб белый мерседес, совсем ещё не старый. Из него вылезает [мав]р, весь в золоте — цепи, браслеты, кольца, килограмма на три.

Дядя с ним заводит разговор:

— У нашего туриста украли рюкзак с фототехникой. Это плохо.

— Кому плохо? — лыбится Золотце.

— Всем плохо, — настаивает Дядя.

— Это наша коза и мы её доим. А умыкнули на твоей территории.

— Если это ваша коза, — возражает Золотце, — что ж вы её так плохо пасёте?

— Справедливо, — соглашается Дядя, — но эти объективы, они как маленькие компьютеры, стоит их в фотокамеру сунуть, как сразу начинают на весь мир сообщать, чьи они и откуда.

Мне, понятно, сказали из машины не выходить. Я и не выхожу, догадываюсь оттуда о чём разговор. Подходит ко мне Дядя:

— Вон тот человек за триста баксов готов рюкзак вернуть. То есть, в смысле, найти и вернуть. Деньги сразу.

— А не обманет?

— Нет, не обманет. А если ещё двести добавите, то он виновного засунет зебре в жопу и предъявит.

— А вот это ни к чему, — говорю, — зачем лошадку огорчать? Что она мне сделала?

На следующее утро возвращаюсь после завтрака в своё бунгало, гляжу — рюкзак. Вроде целый, всё на месте, на линзах царапин нет. Не совали их, стало быть, в фотокамеры. Хотя фотокамеры, полагаю, у них есть.