Моего рейса на нем не значилось. Тут я узрел стойку с табличкой что-то вроде "регистрация опоздавших пассажиров". Я метнулся туда и спросил восседавшую там тетку, где рейс на мой город. Тетка ухмыльнулась, сказала, что скорее всего поздняк метаться, но назвала номер выхода на посадку. Типа, попробуй там спросить, может чего получится. Я со своей поклажей бегом бросился в тому выходу. Возле стойки, где проверяют пассажиров, стояла огромная очередь и на табло значились совершенно другой город и рейс. Я в непонятках остановился и стал лихорадочно озираться. Мои дергания привлекли внимание мужика в униформе, из местных сотрудников:

— Опоздал?

— Ага.

— Тебе куда?

Я назвал город.

— С тебя еще одна цена билета, и ты в самолете, — молвил мужик.

Я стал прикидывать: других авиарейсов до завтра нет, хороший поезд уже ушел, еще один поздно ночью и совершенно свинский. Ночевать, снова брать билет, за гостиницу платить... Короче, домой хотелось очень-очень и я согласился. Залез в кошелек, там, к счастью, оказалась как раз ровно необходимая сумма. Мужик по рации вызвал еще кого-то. Денег при куче свидетелей брать не стал, сказал отдать у самолета. Подбежал парень-чурка, тоже в униформе.

— Вот его надо насадить на рейс... — мужик показал на меня рацией.

Чурка смерил меня взглядом и произнес с диким акцентом:

— Ну ти чиво стаишь? Пабэжали!

Я схватил сумку, дядька с рацией распахнул калитку в железной ограде и я абсолютно без всяких контролей-досмотров себя и багажа оказался в служебной зоне аэропорта. Надо сказать, сумка у меня была огромная и тяжеленная. В такой можно было бы пронести столько тротила, что хватило бы взорвать не то что самолет, а весь аэропорт. Тем не менее, никто даже не взглянул на нее.

Чурка бегом ломанулся по каким-то запутанным коридорам. Я еле-еле поспевал следом. Потом мы стали спускаться по лестнице, долго, несколько этажей и вдруг выскочили прямо на летное поле. Я еле держался на ногах, весь мокрый.

На поле стояла толпа людей в ожидании автобуса до их самолета. Вдруг издали показался шустро несущийся в нашу сторону "Икарус"-гармошка.

Автобус тормознул ровно возле чурки. Народ похватал было сумки и собрался ломиться в автобус, но чурка зычно гаркнул:

— Всэм стаять! Это для нэго автобус!

И показал на меня.

Я втащил суму в переднюю дверь, автобус рванул как очумелый. Петляя между самолетами, мы с дикой скоростью неслись по полю. Вдруг я увидел свой самолет. Он уже выруливал со стоянки на взлетку. Движением самолета руководила тетка-регулировщица, которая что-то показывала специальными флажками. Возле этой тетки автобус остановился и чурка кинулся к ней.

На поле стоял жуткий шум от двигателей самолетов. Я ничего не слышал, но хорошо видел, как чурка что-то старательно орал на ухо тетке. Та качала головой. Парень снова что-то проорал, энергично размахивая руками. На сей раз тетка кивнула и стала махать флажками как-то по-другому. Самолет как раз находился ровно перед ней. Лайнер остановился, открылась форточка и из пилотской кабины высунулась морда в наушниках. Находясь ровно под кабиной, чурка с теткой на пару стали что-то орать пилоту. Тот покрутил пальцем у виска. Тем не менее, через минуту-другую сзади откинулся трап и вышел человек в черной форме.

Мой сопровождающий заскочил в автобус и произнес:

— Панимаешь, у нас праблэма вазныкла. Кароче, с тэбя еще адна цена билэта.

Ну, это уже черт и что... Деньги у меня вообще-то были. Помимо суммы в кошельке были еще припасены баксы в дальнем кармане. Но, видя откинутый трап в паре шагов от двери автобуса, я решил не платить.

— Уважаемый, — говорю — твой начальник сказал одну цену билета, а больше у меня все равно ничего нет.

И показал пустой кошелек. Затем сунул ему в руки бабки и, пока тот материл меня на чем свет стоит, схватил суму и в два прыжка оказался у трапа.

Забравшись в самолет, я наконец-то перевел дух. Но меня ждал еще один сюрприз — мест не было. Ни одного! Более того, кроме меня оказалось еще человека три без мест. Сумку деть тоже было некуда. Трап закрылся и я привалил сумку к нему, уселся на нее и так и летел всю дорогу. На взлете эти трое просто уселись в проходе. Потом, когда самолет набрал высоту, вовсе летели стоя, как в автобусе. Прям как у Задорнова!

Лечу и думаю: хорошая у нас однако страна. В какой-то там Америке я бы, опоздав, ни в жисть не попал бы на рейс. И болтался бы еще сутки в аэропорту. А у нас как все просто — сунул дяде в лапу и вечером дома!

Может вообще билеты перестать покупать?:)

Сама история: Идет праздник своей чередой, на улицах музыка играет, всякие массовики-затейники массовитят-затеевают, а мы честнОй компанией идем по Александровскому саду, что возле Кремля Московского расположен, гуляем. А поскольку пива выпито было нормально, праздник, всеж-таки, захотелось нам банально, простите, в туалет. А, кто не знает, в Александровском саду, несколько в глубине, имеется подземный туалет, в который мы и направились. Идем к нему и видим такую картину: в женский туалет очередь стоит аж от дороги по которой народ гуляет вдоль стены кремлевской, а в мужской очередь только на лестнице в сам туалет, да и та движется достаточно приемлемо. Встали, постояли пять минут, попадаем в само подземное помещение, там некое организованное броуновское движение, и в конце концов, подходим к писсуарам. И в этот самый момент вдруг раздается голос: "Мужики, извините, но очень надо...". Смотрим, некий товарищ ведет за руку, пунцовую от смущения, девушку, прямиком в кабинку. Когда выходили из туалета, на лестнице уже сформировались две параллельные очереди.

Что хотел сказать: во-первых, стыдно было за ту длинную очередь девушек в женский туалет, жалко их было, бедных. Учитывая, что на праздник девушки одевались понаряднее, выглядели красавицами, было им очень неудобно. А во-вторых, когда появился мужик с девушкой в мужском туалете, ни один из мужчин слова не сказал. Все расступились, все подвинулись. Сразу как-то возникло негласное правило: кабинки — девушкам, остальное (писсуары) — мужчинам. Даже не промелькнула ни у кого на лице тень сомнения. Не усмехнулся никто похабно. Никто не стал орать "куда ты ее тащишь? Ты бы ее еще в баню привел! "Все приняли чужую беду, как свою. Все-таки мои сограждане, несмотря ни на что, несмотря на то, что внешне это не особо заметно — всегда готовые прийти на помощь ближнему, мужчины.