ИТУ, в обиходе — "зона". Вся жизнь поселка вертится вокруг этой зоны: кто-то там работает, кто-то сидит, кто-то, отсидев свое, вышел, подженился и остался тут же на жительство, кто-то приезжает на свидание к сидящим. По поселку ходят свободно по разным хозяйственным делам расконвоированные (т. н. "бесконвойники", но еще отбывающие срок, естественно). В общем, половина поселка по одну сторону колючей проволоки, вторая половина — по другую...

Речь тех, кто непосредственно работает в зоне и общается со спецконтингентом — это нечто: однажды, услышав беседу мужа сестры с прапорщиком, я поняла только, что говорят все-таки по-русски, но вот о чем... Однажды прапорщик принес сестре кучу подписной литературы почитать (сидельцы в зоне выписывали тогда много журналов и газет). Я попросила у него взять с собой журналы почитать. Ответом была такая быстрая витиеватая фраза, успела разобрать только часть "... базар тебе нужен...". Я, не поняв, посмотрела на мужа сестры, он мне "перевел" —

"Бери, конечно". В общем, вся жизнь в поселке пропитана этакой своеобразной спецификой...

При детях (мальчику 4 года, сестре еще меньше) родители старались не обсуждать никаких местных специфических событий, короче — следили "за языком". Детсад дети не посещали, но с местной ребятней общались: на улице в песочнице, в гости к соседям... Игры, конечно, тоже были специфические, что видели вокруг — в то и играли: одних охраняли, другие охраняли, третьи "бесконвойников" изображали. Короче, приносит сын домой новое слово — "зек", очень оно ему нравится, при игре активно использует, ну и т. д. Родители объяснили сыну, что так говорить нельзя, слово нехорошее, а нужно говорить — "осужденный".

Вскоре родители между собой обсуждают какую-то мужнину служебную ситуацию, упоминая главного инженера по фамилии Шмаль: Шмаль сказал то-то, а Шмаль сделал вот это... Сын слушал-слушал, нахмурился, подходит к отцу и говорит: "Так говорить нельзя! Шмаль — это нехорошее слово... Надо говорить — ошужденный! "

Поехали в отпуск, с пересадкой в Красноярске. Поезд приходит в Красноярск рано утром. Зима, за окнами вагона темно, поезд идет мимо пригородных дач, пассажиры начинают собираться, выходить в коридор, среди пассажиров преимущественно свои же военные с семьями всё из того же поселка. Вот начинаются окраины города, огней все больше и больше, вот поезд идет по утреннему зимнему еще полуспящему городу. Сын выходит одетый из купе в коридор вагона, видит за окном множество огней и радостно кричит родителям: "Мама, папа, посмотрите — какая большая зона! "Весь вагон грохнул хохотом...

Родители поняли, что со спецификой пора заканчивать и возвращаться домой в "мирную" жизнь...

им кабак, обойти который они не смогли. После посещения злачного заведения, пересчитав наличность они поняли, что денег у них хватит только на общественную городскую баню с раздельными душевыми кабинками. Но не растерявшись они продолжили свой путь. По пришествию в баню, разделись и пошли к своим кабинкам, которые оказались рядом. Но на пути увидели препятствие: рядом с одной из кабинок сидела овчарка. Они назад к банщику- тот им объясняет, что овчарка- самый, что ни на есть настоящий друг человека и служит поводырем у слепого, который сейчас моется. прапора опять поковыляли к своим кабинкам прикрывая интимные места мыльно- рыльными принадлежностями. Собаку миновали благополучно. Зашли в смежные кабинки, разделенные тряпочной ширмой. И тут один из них решил приколоться. Дождавшись, пока другой нагнется, чтоб достать мыло из пакетика, первый незаметно вскочил в его кабинку и имитируя собачье рычание, сзади схватил его рукой за свисавшую мошонку. Бедный прапор словил такую лютую измену, что выдал напор из заднего прохода, да такой, что от его товарища на противоположной стенке трафарет остался. А шутник получил по физиономии от банщика и до утра стены мыл. Как уже сообщалось ранее- общаться они перестали, совсем!