что поэт. Он говорит, что когда идёт вот так, не спеша, по полю, ему боженька в макушку стишки шепчет. А что? Вполне. Туда пройдёт – пара стишков. Обратно – полпоэмы. Так за лето на сборник находит, зимой издаст, сидит, курит.

А места живописнейшие, благодать. Мимо озера. Потом овраг, мостик. Справа погост деревенский, слева, чуть подальше, — церковь старая, разрушенная. В церковь заброшенную эту Саня, как человек верующий, и вообще к господу приближенный, любит по дороге зайти. Постоять под высокими сводами, поразглядывать остатки росписей, подумать о вечном. Покурить.

Ну вот. А тут поехал в конце августа, последней электричкой. До этого долго не был, с месяц может, ну и не подрасчитал, что день-то сильно убыл. В Яганово сошел, время к полуночи, темень беспросветная, хоть глаз коли. Поёжился, а пошел, куда денешься. Дорога-то исхожена, можно и наощупь. Тем более что вернуться всё равно нету никакой возможности.

Ладно, идёт потихоньку, прислушивается. Ну, в смысле, вдруг боженька тоже ещё не лёг, и щас несмотря на позднее время начнёт ему стишки надиктовывать. Приготовился, значит, стенографировать. А боженька вместо этого возьми, и как назло, — дождь! Да не просто дождь, а ливень! Да и не просто ливень, а гроза! Последняя августовская гроза. Неприятно. Молнии сверкают, дождь холодный, под ногами захлюпало.

"Ничего, — думает Саня, — Доберусь до церкви, спрячусь, пережду чуть-чуть". В рюкзачке термос с горячим чаем, бутылка водки литровая в подарок хозяину, еда кой-какая, так что можно и ночь простоять, и день, если надо, продержаться. И ходу-то прибавляет, чтоб совсем уж до нитки не промокнуть. А вот уж и оградки погоста в сполохах молний различаться стали. Вот и овраг, вот и мостик, а тут и до церкви рукой подать.

И тут вдруг — раз! Беда! Заторопился Саня по мостику, а мостик-то — ну что за мостик, два бревна. Скользко, темно. И уж у того края поскользнулся, и прямо в овраг – шлёп! Не, не так даже. А вот так.

ШЛЁППП! Плашмя. И съехал вниз по склону. Склон – мечта печника, глина сплошная. Ну, выбрался кой-как, даже ещё не с первого разу, в глине весь с ног до головы. Вылез, давай на боженьку с досады материться. За что мол вместо стишка такое испытание? Боженька сверху ему молнией х[рена]к за богохульство, и дождя ещё добавил. Саня руки в ноги, "прости мя господи, спаси и сохрани", и в церковь, под своды.

Вбежал в церковь-то, глину с морды рукавом вытер, отдышался. И вдруг смотрит – ого! В дальнем приделе — свет!!! Неровный такой, как от костра. Тревожно Сане стало, прислушался. Свет колышется, по стенам тени, и голоса! Агааааа!

Саня парень-то не робкий, и не суеверный, рюкзачок в руке перехватил, и на свет тихонько пошел. Какая бы, думает, нечисть там ни была, всё лучше, чем обратно под дождь. Подходит тихонько, и видит – горит костерок, над костерком висит котелок, сидят подле костра на ящиках четыре мужичка, вида довольно обычного, бомжеватого. На ящичке между ними свечка стоит, закуска кой какая разложена. В углу лопаты блестят острыми отточенными лезвиями. Отлегло у Сани. Бомжи, не бомжи, а видно, что промышляют люди копанием могил на кладбище. Поработали день, отдыхают. Ну что ж, тоже люди обычные вполне, если правильный подход иметь, всё лучше, чем нечистая сила. А уж в каком виде сам-то Саня на тот момент был, так бомжи по сравнению с ним и вообще чисто принцы королевичи-елисеи.

И Саня решил явить себя обществу. Тем более имея при себе весомый аргумент для знакомства в лице литровой бутылки водки.

И вот входит Саня в круг света, делает дружелюбное лицо сквозь густой слой глины, и приветливо говорит слегка застывшим на ветру голосом.

— Приветствую вас, добрые люди! Дозвольте у вашего костра обогреться, а то так продрог там, сил нету!

Мужики на голос повернулись, но вместо привета вдруг резко замерли и в лицах сильно изменились! Смотрят на Саню, в глазах испуг заметался, волосы на головах, у кого были, зашевелились, один вообще с ящика потихоньку на землю стал сползать, никто рот открыть не может. Саня чувствует – что-то не то. Надо что-то добавить для разрядки напряженности. Говорит.

— Да вы не бойтесь, мужики, я со своим! — и протягивает вперёд себя бутылку водки.

— Я чуток только посижу, до первых петухов от силы, и домой. А то дождь там, и сыро, бррррр!

И тут один из мужиков, то ли самый старший, то ли самый смелый, истово осеняя крестным знамением то себя то Саню, с ящичка привстаёт, и могильным голосом хрипит:

— ТЫ ЗАЧЕМ ЖЕ ЭТО, ГАД, ОТКОПАЛСЯ???