"Лолита" еще не была готова, а Владимир Набоков уже понимал: роман получается провокационным и скандальным. В какой-то момент он даже подумывал уничтожить рукопись, но жена отговорила. Посещала мысль о псевдониме, благо опыт скрываться под чужой фамилией (Сирин) уже был. Но потом Набоков решил выступать с открытым забралом, правда, где именно выступать оказалось непонятно: ни одно американское издательство не согласилось печатать книгу о запретной любви стареющего Гумберта к девочке-нимфетке.

В итоге опубликовать "Лолиту" взялись в Париже, в "Олимпии-пресс". Сначала вроде бы ничего не случилось: мало ли что там выходит в издательстве, специализирующемся на пикантной литературе для взрослых? Но потом книга попала в Англию, и тут началось! В парламенте разгорелись жаркие дебаты о необходимости нового закона о цензуре, по запросу министра внутренних дел Великобритании парижский тираж "Лолиты" был арестован (а вместе с ним — и другие англоязычные книги этого издательства).

Набоков пытался оправдываться, говорил, что "Лолита" — "серьезная книга, написанная с серьезной целью", "рассказывающая о печальной судьбе ребенка: вполне обыкновенной маленькой девочки, захваченной отвратительным и бессердечным человеком".

Полемика перекинулась за океан, в американские газеты. На то, чтобы решить, можно ли познакомить "Лолиту" с читателями США ушло 3 года. И чтобы вы думали? Первое же американское издание, поступившее в продажу 65 лет назад, в августе 1958-го, разлетелось вмиг. Благодаря продаже прав на экранизацию, Набоков смог оставить работу в университете и переехать в Швейцарию, полностью посвятив себя любимому хобби – коллекционированию бабочек.

У Ренуара был приятель, который обожал давать ему советы. Однажды он наблюдал за художником, когда тот рисовал этюд обнаженной женщины. Когда художник отложил кисть, приятель запротестовал:

— Ах, Ренуар, ну если бы еще два-три мазка! Ведь не закончено!

— Вот как! — изумился Огюст Ренуар. — Благодарю покорно, а я-то думал, что о своих работах только я и могу судить, когда они готовы?

— И как же это? — поинтересовался приятель.

— Весьма просто, — отвечал Ренуар. — Когда я чувствую желание хлопнуть изображенную на полотне даму по заднице, значит, ничего больше в эту картину добавлять не нужно.

Сэр Эрнест Рутерфорд, президент Королевской академии и лауреат Нобелевской премии по физике, рассказывал следующую историю, служащую великолепным примером того, что не всегда просто дать единственно правильный ответ на вопрос.

Некоторое время назад коллега обратился ко мне за помощью. Он собирался поставить самую низкую оценку

Сумасшедшим ЗОЖникам посвящается.

Когда в ХХ веке Америка ввела сухой закон — себе на горе, закон, который вывел мафию на неслыханные высоты, отобрав доходы у государства и передав из мафиози, закон, при котором "мир демократии" добавлял яд в технические спирты, отчего американские бедняки стали умирать, короче! — один из мощнейших государственных деятелей эпохи, будущий союзник СССР во Второй Мировой войне и одновременно ярый враг коммунизма, сэр Уинстон Черчилль, будучи в гостях в США, попал под автомобиль. Черчилль был большим поклонником выпивки и ненавидел этот сухой закон как надругательство над здравым смыслом. В качестве лекарства ему выписали... виски в неограниченном количестве (аптеки в тот период имели право прописывать алкоголь как лекарство).: )

Людмила Петрушевская, драматург и писатель, рассказывает:

"Вот какая случилась трагикомическая история на похоронах великого Олега Ефремова.

Театр был переполнен своими, люди вереницей шли на сцену прощаться. А на улице у театра стояли огромной толпой. В зале было душновато, и вся обстановка сжимала сердца, и одному из актеров стало плохо. Я говорю о том, чего никто не видел — почти незаметно больного вывели, работники скорой ведь ездят на вызовы не в белых халатах.

А продолжение было — представляете? Из парадных дверей театра в город выносят носилки с человеком.

И толпа начинает плакать и аплодировать!

Многие впервые участвуют в такой траурной церемонии. Люди неопытные и взвинченные. Думают, что вынесли Ефремова.

И человек с носилок в ответ поднимает руку в знак приветствия (Это был замечательный артист Игорь Ясулович).

Тут бы чувствительным зрительницам впору было бы и упасть в обморок: Ефремов ожил!

Никто ничего не мог понять, но проводили скорую бурными аплодисментами. И, ничего не соображая, разошлись. Переулок опустел. А я вот свела концы с концами и написала. Не может быть, что я одна поняла, что произошло в зале и у парадного подъезда. Или может... "