подготовки, просто комбат сам уходил в отпуск и опасался, вернувшись из отпуска, меня не обнаружить.

Компьютерщики тогда в армии были в цене. Комбат в свое время приобрел меня за два ящика водки у другого комбата, и предполагал, что в его отсутствие меня уведут. Долго ли, коротко ли, получив документы, надев новый камуфляж, скрипящие берцы, сделав кепку "тарелкой", переведя на подшиву новую наволочку, я отбыл на железнодорожный вокзал. За воротами

КПП части я сразу же наткнулся на патруль, который проверил у меня документы и на мое зубоскальство (патруль был из нашей части) пообещал мне [ман]дюлей. На вокзале меня сразу же остановил гарнизонный патруль, которому я опять предъявил военный билет, отпускной лист, сумку к осмотру. Отжав у меня пачку сигарет, пожелав мне приобрести сигарет на отпускные, патруль милостиво разрешил мне пройти в кассу за билетом. В воинской кассе изучили мои документы и выдали мне билет от Минеральных вод до Москвы. До Минвод я добирался на электричке, в которой меня пытался развести на деньги наряд линейного ОВД. Тогда многие участники боевых действий получали деньги в части и ехали домой с деньгами. А я своим внешним видом походил на дембеля. Эти придурки (менты) изучили мои документы, поняв, что "чеченских" денег у меня нет, выписали мне [ман]дюлину и отпустили восвояси. В Минводах на выходе из электрички передо мной внезапно материализовался молодой человек в гражданском, махнул корочками ФСБ, проверил документы и, ничего не сказав, также внезапно исчез. Частые проверки документов не удивляли: Северный Кавказ, напряженное время сразу после первой чеченской. Тут же на вокзале в

Минводах я был остановлен каким-то непонятным лейтенантом с мотострелковыми эмблемками и препровожден на гауптвахту за неотдание воинского приветствия (Чтоб тебе, шакал, на том свете вечность расставаться с честью в прямом и фигуральном смыслах). На губе изучили мои документы, подождали, пока слиняет козлина-лейтенант и предложили мне за свободу расстаться с берцами. Как мне не жалко было новых

"крокодил", но домой хотелось сильнее. И вот я в старых ботах в поезде до Москвы, где ничего примечательного не произошло за исключением того, что у меня на подъезде к столице проверил документы наряд линейного ОВД.

На ж/д вокзале в Москве я по своим документам в кассе купил билет до

Челябинска, показал свои бумажки патрулю и залез в поезд. На вокзале в

Челябинске я был встречен родителями и полит мамиными слезами. Патрулю в

Челябинске я не успел показать документы, так как перед самым патрулиным носом мама нагло запихнула меня в машину и мы тронулись в мой родной город Снежинск (кто не знает, охраняемый закрытый ядерный городок). На

КПП Снежинска я опять предъявил свой военник и отпускной лист, был пропущен в город, и уже через полчаса предъявил свои документы в военкомате, где их изучили и поставили на отпускной лист штамп о прибытии. Сам отпуск помню смутно и местами. Почему-то самым ярким воспоминанием остался графин с холодным маминым морсом, каждое утро стоящий у изголовья моей кровати на табуретке. И вот, в последний день перед отъездом, я стал приводить в порядок форму, мысли и документы. Из военного билета выпал на пол сложенный пополам отпускной лист, уже порядком замызганный от частого доставания и предъявления. Подняв и развернув его, я наконец-то, собрался его посмотреть. До этого все как-то руки не доходили, да и было кому его изучать. И вот тут-то меня чуть не хватил кондратий. Я испытал шок, внезапно стало плохо и я чуть не упал. А все потому, что я увидел, что у меня в отпускном билете нет полковой печати и подписи начальника штаба полка! То есть в бланке документа указано, кому предоставлен отпуск и с какого по какое число, а самых важных реквизитов, без которых это и не документ вовсе, нет! Имея дело с бумагами я понимал, что по факту я дезертир, что единственный документ, который легализует мое нахождение вне расположения части — ничтожен, так как лишен самых необходимых реквизитов. Я уже представлял себе дисциплинарный батальон за самовольное оставление части, зашитые с сахарным песком карманы, подшиву на обшлагах рукавов и сержантов-дуболомов с дубинками. Ситуация — жопа полная! Но ничего не сделать — надо ехать. Я проделал весь обратный путь от военкомата города

Снежинска до своей войсковой части во Владикавказе. На мандраже был два раза обыскан ментами, но, кроме того, что у меня отобрали шмат сала и банку меда, ничего страшного не произошло. Более-менее уверенно держаться мне позволяли чувство ярости, которое я испытывал по отношению к писарюгам строевой части штаба полка, и мечты о том, как я с удовольствием буду их [зв]издить за косяки и испытываемый мной страх.

Видимо в этот раз Заратустра за мной присматривал, и я благополучно добрался до своей части. Вот так я без документа съездил через полстраны домой и обратно, прошел через патрули, ментов, ФСБ, военные кассы, гауптвахту, военкомат, охрану режимного объекта.

А многим еще интересно: как террористы до Москвы добираются? Да так и добираются, с фальшивыми документами или без них совсем.

сказать, мычит, кривит мордаху, тычет пальцами, на посторонний взгляд выглядит дебил дебилом.

Родители знакомой переехали на новую квартиру и взяли внуков погостить.

Дедушка пошел во двор погулять с тем, который не говорит. На площадке, как водится, толпа мамаш с отпрысками. И одна тетка, увидев, как мальчик мычит и кривится, начала громогласно возмущаться: мол, понарожают уродов по пьяни неизвестно от кого, а нам их потом содержать на наши налоги, надо таких ублюдков усыплять маленькими, и дальше по нарастающей в том же духе. Остальные мамаши – кто поддакивает, кто молчит в тряпочку.

Известное дело, как у нас к таким деткам относятся. Дедушка пытался что-то объяснить, но человек пожилой, интеллигентный, от базарных свар отвык, он ей слово – она в ответ двадцать, из них десять матом. Малыш, наслушавшись этих воплей, от страха описался. Дед повел его переодевать.

Тетка, увидев, что поле битвы осталось за ней, торжествующе закричала в спину:

— Вот-вот, убирайся! И ублюдка своего забирай и не приводи больше, пока говорить не научится!

Дома дед оставил внука бабушке – ему как раз пора было заниматься – и вышел во двор со вторым близнецом. Тетка, видя, что дед с внуком возвращаются, стала орать еще громче, что она такого безобразия рядом со своим ребенком не потерпит и двор для нормальных детей, а не для немых дебилов. Пацан, конечно, офигел от такого ласкового приема и на весь двор звонким детским голосом:

— Деда, а чего тетя на нас плохими словами ругается? Она дура, да? Дай ей по голове палкой!

Тетка поперхнулась на полуслове. Остальной двор тоже замер в обалдении: немой заговорил! И в наступившей тишине дедушка подытожил:

— Мы, как видите, в вашем культурном обществе сразу научились разговаривать. Теперь ваша очередь. Ступайте домой и не возвращайтесь, пока не отучитесь от хамства.

Уселись, я запустил движок, закрыли фонари, загерметизировались. Смотрю на авиатехника, стоящего рядом, поднимаю руку (знак – вырулить готов). Тот должен отдать честь – мол, всё ОК, вперёд. А техник вместо этого дикими глазами смотрит куда-то в хвост моей "элки", и глаза эти становятся всё больше и больше. Потом судорожно поднимает над головой сложенные крест-накрест руки – выключай двигатель!

Дело было вот в чём. Запуск всех самолётов традиционно происходил на ЦЗ – центральной заправке. Там вдоль стоявших по линейке бортов, позади них, проходила металлическая труба, по которой подавался авиационный керосин. И от этой трубы к каждой стоянке отводился толстый резиновый шланг, а на конце – обычный, как на автомобильных АЗС, заправочный пистолет. Через который и заправлялись наши самолёты. Так вот, когда я уже готовился вырулить, шланг на моей стоянке от старости лопнул, и из него фонтанировал кверху авиационный керосин. А совсем рядом – сопло моей "элки" с включенным двигателем, и температура горения выхлопных газов отнюдь не детская.

Теперь, думаю, понятно, отчего глаза у авиатехника округлились до невероятных размеров – он, наверное, живо представил себе нехилый "костерок", если бы…

В общем, обошлось. Я заглушил двигатель, курсанты перекатили самолёт на другую стоянку, уже оттуда я благополучно вырулил, и мы с командиром звена улетели в зону. Потом выяснилось: пока я там сдавал зачёты по пилотированию, сработал знаменитый закон парных случаев: точно так же порвался от ветхости заправочный шланг на другой стоянке. И снова всё обошлось без жертв.

Надо ли говорить о том, что полёты были прекращены до тех пор, пока не обновили все шланги. В общем, жаренный петух только погрозил нам всем своим страшным клювом.