как обычно, впереди.

ДВИММУ, ВМУ – Станюковича 64.

И эти челы мимо снуют, которые уже побывали за границей, мать их, нарядные, в костюмах вельветовых, джинсовых, или даже во "фланках" мореходских с лычками до затылка, словно закончили восемнадцать курсов высшего мореходного, с "дипломатами" в руках. Красивые и загадочные, что пи[c]ец.

А мы в морской робе, нам до этого еще жить и жить.

Едем в центр с Эгершельда на маршрутном автобусе. А там 3-4 остановки.

Запрыгивает один такой. Тот, что весь в темно-голубом вельвете. С "дипломатом" в руке и самый загадочный на свете. В небо очень далеко смотрит, мимо всех.

Подъезжаем к Главпочтамту, это сверху, над тем, где были трамваи, и где Морвокзал с Железнодорожным спаялись виадуком.

Остановка.

Солнце в глаза отовсюду.

Пропускаем уважительно главного героя — никуда особо не спешим.

Главный бодро выпрыгивает первым, спотыкается о бордюр, и [свали]вается так, вместе со своим "дипломатом", что за него становится страшно.

Дипломат расхерачивается об асфальт, раскрывается, и из него вниз, по ступеням к Главпочтампу катятся, и невыносимо громко звенят, пустые, стеклянные, бутылки.

подумать кому-то до него есть дело.

На самом деле бруки скажет о вас и о вашем тухесе, который вы так стараетесь скрыть, намного больше, чем вы думаете.

Бруки это искусство. Вы, конечно, можете спорить со старым Давидом, кричать, что я говорю за сущую ерунду, но я буду смеяться вам в лицо, чтобы вы себе там не думали!

— Давид Израилевич, а пиджак? Пиджак разве не имеет знаечение?

— Имеет, деточка. Пинжак имеет огромное значение. Но бруки имеют этого значения гораздо больше! Вы же знаете нашего секретаря парткома Афонькина? Когда он пришел ко мне в штанах фабрики "Большевичка", а это были именно штаны, а не бруки, потому что то, что на нем было надето, имело право называться только штанами, я думал, что это не секретарь парткома, а какой-то запивший бендюжник!

Я дико извиняюсь, но если бы на мне были такие штаны, я бы умер и никогда бы больше не ожил. А этот гоцн-поцн был жив и даже немножечко доволен. Так вот, деточка, я сшил ему бруки. Это были не бруки, а песня о буревестнике!

Вы бы видели это гульфик! Такой гульфик не носит даже английский лорд, а уж английские лорды знают за глуьфиков всё и ещё немножко! Вы бы видели эти шлёвки! А манжета? Это же было не манжета, а картина Рубенса! Я вас умоляю!

Давид Израилевич деловито вставал, протирал очки клетчатым мужским носовым платком и садился за швейную машинку. Он нажимал на педали, нить, соединяющая челнок и иглу плавно скользила, превращаясь в идеально ровную строчку.

Прямо на берегу небольшого озера, в котором можно купаться и кормить толстых уточек с крикливыми чайками. С одной стороны дома парк и озеро, до воды 65 шагов, с другой — Дворец бракосочетания, там всегда счастье, крики и радость, в ста метрах современный ФОК с бассейном и льдом, там болельщики, спортсмены, гимнастки и энергия, с третьей стороны электричка. Первый этаж, собственный палисадник, дом супер-спокойный, вокруг огромные елки, их несколько, еще и невероятные раскидистые рябины и два куста жасмина...

Мне все понравилось, только хозяин хаты как-то с недоверием посмотрел на меня как на потенциального покупателя — это потому что я ипотечник, у многих предосуждение – мол, вошкаться с этими ипотеками, типа они мозги [дол]бут...

А я уже влюбился, любую мою бабу спроси бывшую или нынешнюю, если я влюбился, то пи[c]ец котенку... Короче, увидел я в глазах этого парня сомнение, а я уже все мысленно кормлю уточек на озере и читаю газеты в собственном палисаднике, живу в огромной двушке на первом этаже...

Я вижу сомнение, а у меня бешенство, я в агонии, и...

Вы не поверите, я предложил этому чуваку не скинуть цену, а увеличить ее на 100 000 рублей.

Это завязка сюжета, друзья. Хозяин, как раз в очередной раз снизивший цену на свою квартиру, оказался в а[ут]е! Ну таких долбое[ж]ов, как я, он видимо не встречал в своей жизни до этого. Но я вам могу сказать — такая квартира стоит намного дороже, просто так получилось, что рынок не понял это предложение. Я накинул всего-навсего 100 000 рублей и купил классную квартиру! Но это только завязка сюжета, слушайте дальше.

Когда я её покупал, владельцы предложили вынести все старые вещи, но я отказался. Мне эти шкафы из СССР и диваны времен моей юности даром не нужны, но мне, во-первых, зачем людей напрягать – и так они продали все такую квартиру! А во-вторых, мне хотелось побыстрей получить ключи от этой квартиры. Они сказали: все, что там есть, нам не нужно, это все ваше – и распрощались. А я сразу же пожалел о своем решении –выкинуть мебель, ковры, кресла, шкафы, двери, всякую х[ер]ню, матрасы, подушки, шубы, пальто и обувь из огромной квартиры, это, я вам скажу, пи[c]ец... Хорошо еще, что первый этаж, но все равно я реально затрахался.

Выбрасывал я это так: ломал на куски шкаф или кровать и частями вытаскивал и выкидывал, ну вы понимаете — один человек не может поднять буфет и понести его, он громоздкий и весит тонну! Я это все подробно описываю, чтобы вы понимали, какой там был хаос, плюс оторванные обои, которые я одновременно обрывал, какая-то бесконечная посуда, миллион каких-то [сраны]х рюмок, кастрюль и какой-то другой утвари и неиндефицированной х[ер]ни.

Помню стол в гостиной, он, видимо, простоял на этом месте со дня постройки дома, я его дернул, а он просто прирос к полу, полетели все эти рюмки и я так отчетливо почувствовал дух бывших здесь до меня обитателей, и почему-то этот краш мне показался хорошим знаком. Как будто дух хозяйки этой квартиры, умершей недавно в сумасшедшем доме, отступил и впустил меня в хату, одобрила короче лна нового хозяина — так я подумал, когда все рюмки рухнули на пол и хряснул этот стол, простоявший может даже 40 лет на том месте и приросший к бетонному полу.

И вот когда я разламывал диван — а мебель там была очень мощная, несмотря на свой возраст, на совесть делали мебель в СССР – из него вывалились какие-то сифилитичные тряпки, то ли платки, то ли чулки старушачьи, какая-то омерзительная невероятно мерзкая хуета. Я работал в резиновых перчатках и маске, но все равно чуть не блеванул от одного вида этого гнилья.

[м]лять, но дело есть дело, шаг за шагом, метр за метром я продолжал очищать свою новую квартиру от хлама. Я брезгливо обходил эту кучку сифилитичного тряпья, лишь бы не дотронуться. Оно впоследствии куда-то затерялось в кучах рваных обоев, обломков дивана и разбитых советских рюмок.

Когда потом я грузил этот перемешанный мусор в черные мешки на 200 литров, я как-то неудачно наступил на ту самую кучу сифилитичного тряпья и из него пулей вылетел какой-то пакет, похожий на упаковку от молока из такой толстой клеенки. Поднял его, развернул — в нем лежал еще один пакет, в том еще один, и так несколько раз. Внутри самого последнего пакета были деньги. Ровно 100 000 рублей, это был клад. Где он был — в том столе, который прирос к полу или в диване, я не знаю. Эти деньги я вложил в ремонт в этой квартире. Вот и вся история.