Одна моя подруга до недавнего времени все свои проблемы всегда держала в себе. Когда она была маленькой, и ей нужна была помощь родителей, те всегда говорили, что у них есть дела поважнее и некогда им на такую фигню отвлекаться. Если же у нее что-то болело, то ответ был один — поболит и пройдет. В редких случаях давали какие-то таблетки. В итоге она вбила себе в голову, что ее проблемы никого не касаются, и что она не должна никого просить о помощи. Так и жила до тех пор, пока на парах не потеряла сознание от боли.

Уже в больнице узнали, что у нее воспаление аппендицита, и нужна срочная операция. На следующий день мы с еще одной подругой спрашивали, как она могла не обращать внимания на такую боль. Подруга сказала, что пила обезболивающее и не считала нужным оповещать кого-то об этом, и идти к врачу. Долго нам пришлось ей объяснять, что делиться проблемами (тем более физическими) с близкими — нормально, и что не нужно забивать на них, ожидая, что все само пройдет. Тогда она нам и рассказа про свое детство (до этого всегда избегала этой темы). И вот я уже несколько дней пытаюсь понять ее родителей, и как так можно относиться к своему ребенку.

Мне было 15. Лагерь. Жуткая гроза, южный ливень — льёт как из ведра. Мы с девчонками сидим в домике, спать невозможно из-за грозового шума, рассказываем страшилки. И во время кульминации одной молния попадает в громоотвод домика. Наш визг, вся жизнь не успела перед глазами пролететь, как врываются наши обеспокоенные мальчики, спрашивают, все ли в порядке.

Мы сдвинули 10 кроватей, достали гитару и пели песни до утра. Самая лучшая смена.

Мы оба заболели, и вот уже третий день я дико хочу ceкса. Говорю об этом ему прямым текстом, а он:

— Мне плохо...

— Ну и что? Мне тоже плохо.

Тут же ему пишет друг и просит привезти пива. Как он подскочил и начал собираться. Ну, что за хрень с мужиками, что вообще с ними происходит...

С трех лет жил с мачехой. У нее был родной сын и, собственно, я. Отец был родной, но он постоянно пропадал на работе и ничего не замечал, у него даже не возникало вопросов, откуда у меня синяки и переломы. Когда мне было шесть лет, ее переклинило, и она начала надо мной издеваться. Как и полагается, ее сын был в любимчиках, и она его не трогала, я боялся кому-то рассказать, думал, что убьет. Не разрешала мне спать по ночам, постоянно избивала, дома я стал золушкой. Все было на мне, в промежутках битье [м]ляхой от ремня, жгутом от чайника, стояние в углу на горохе, никакие молитвы не помогали...

Я не знаю как, но прожил я с ней до 17 лет. Эти годы жизни были для меня настоящим адом. В 17 лет я сказал: "Нет", — и ушел жить к другу. Всю жизнь я почему-то надеялся, что за это мне воздастся, жил мечтами, но, видимо, сказки — всего лишь сказки.

Я уже взрослый, у меня все хорошо, я не унываю, и в любой ситуации, когда мне тяжело, я вспоминаю то, как я жил раньше, и все трудности становятся пустяками. Ведь меня никто не бьет, я могу есть, когда захочу и что захочу, и, собственно, спать тоже. Мы недооцениваем, что имеем)