на законодательном уровне. То есть, за нарушение этого закона — предусмотрена уголовная ответственность и тюремный срок.

Но тем не менее, далеко не всех мужей это останавливает.

Помните слова из знаменитой песни "Если б я был султан, я б имел трех жен"? Вот и в Таджикистане помнят эти, уже ставшие классикой, слова — а какой таджик не захочет почувствовать себя "султаном"!

К тому же, старые традиции и обычаи никто не забыл. Можно принять хоть тысячу законов, но память поколений при этом никуда не денется.  Если прадед так жил — почему же теперь нельзя?

Про "султана" — это, конечно, шуточный аргумент, но доля правды в нем все же есть — только богатый таджик может себе позволить несколько жен.

Ведь нельзя просто так обзавестись женой — ее надо обеспечивать. А когда жен еще и несколько, то содержать их будет еще накладней — каждой нужно свое пространство, своя одежда, своя еда — в конце концов.

Так что безработный таджик с однокомнатной квартирой — вряд ли сможет завести жену, тем более — несколько. Другое дело богатый чабан — у которого несколько сотен голов овец в отаре и собственный дом в горном кишлаке.

В гостях у такого зажиточного таджикского мне и удалось побывать.

Особенно интересно было пообщаться с его женами, интересно, что они думают, как они организуют быт и как общаются со своим мужем. Повезло, что одна из жен оказалась весьма разговорчива и охотно поделилась своими семейными традициями.

Начну с самого "щекотливого" вопроса.

В общей сложности в семье Фархада (так зовут чабана) уже 13 детей — причем, дети у него от всех трех жен. И вот возникает вопрос — а как вся эта "схема" вообще работает?

Как оказалось, в семье имеется некое расписание, согласно которому муж уделяет женам равное внимание — у каждой из них свое время. В такие моменты они общаются наедине — причем "общаются" во всех смыслах слова.

Так что и поговорить успевают, и о продолжении рода могут позаботиться.

У мужа имеется собственная комната — там он спит. У женщин нет отдельных спален и все они спят в общей комнате. При этом, у детей также имеются свои комнаты — отдельная для мальчиков, и отдельная для девочек.

Младшие дети, как правило спят вместе с матерю — то есть в общей комнате. По мере их взросления их отселят в "детскую спальню". Что примечательно, все семейство спит прямо на полу — обложившись коврами, подушками и пледами.

Это тоже дань традициям — так удобней и теплее, чем если бы у каждого была отдельная кровать.

Кстати, что касается детей — то тут нет разделения на "свой и чужой". То есть все три женщины одинаково заботятся о всех 13 отпрысках и помогают друг другу нянчаться с грудничками.

Ведь каждая из них рассматривает себя и семью как единое целое. Все что принадлежит одному — то принадлежит всем. И, соответственно, наоборот — каждая женщина считает всех детей своими.

И если в "детском" вопросе полное единодушие, то в хозяйственных вопросах — уже имеется некая иерархия.

Например, уборку по дому должны делать младшие жены — обычно, им в этом помогают дочери. Они подметают ковры, протирают пыль, стирают и гладят белье и т. д.

А вот еду чаще всего готовит первая жена — это считается почетной обязанностью. Но при этом посуду будут мыть уже младшие жены, либо дети — то есть, каждый занимается делом по своему возрасту.

Тут еще надо уточнить момент со "статусом" каждой жены.

Как я уже писал в начале, многоженство в Таджикистане законодательно запрещено. Так что официальный брак у Фархада оформлен только с его первой женой.

Две остальные девушки — по сути, являются просто сожительницами. То есть, свадебная церемония и торжественные гуляния у них также были — но вот официального документа, подтверждающего брак — нет.

Кстати, у меня сразу возник вопрос — если нет официальных бумаг, подтверждающих наличие вторых жен — то как же закон будет выявлять нарушителей?

Как оказалось, свидетельство о втором браке в этой ситуации и не требуется. Если власти просто узнают, что мужчина сожительствует с несколькими женщинами — это уже нарушение.

А узнать они могут, например, из показаний одной из жен — этого будет достаточно, чтобы посадить мужа на 2 года.

Кстати, в Таджикистане уже есть реальные прецеденты, где мужчины получали статью за многоженство — если Вам интересно, можете сами поискать в интернете.

Так что ситуация с многоженством получается неоднозначная — по закону нельзя, но по факту — бывает. Хотя кое-что все же здесь все же очевидно — заинтересованы должны быть обе стороны.

Муж должен заботиться о своих женах, чтобы они на него не обиделись и не пожаловались властям.

Ну, а жены должны исправно вести хозяйство и растить детей — чтобы уже муж не обиделся на них и не вернул их с позором в родительский дом.

Алия. – Муж давно ушёл, дети выросли и разъехались. Если хочешь, к твоему приходу я сделаю своё коронное блюдо чак-чак.

Такой практичный подход Оладьев одобрил.

"Живёт одна – это хорошо, – подумал он. – Муж сдул – ещё лучше. Дети разъехались – совсем замечательно. Да ещё и чак-чак наклёвывается. По всем приметам, я для Алии – "последний поезд", и она торопится в него запрыгнуть. Не будем тянуть хвост за кота. Берём! "

Оладьев и Алия условились о встрече. Юра пришёл. Алия Закировна встречала его при всём параде и выглядела гораздо моложе своих лет. Первое впечатление было превосходным.

— Идём за стол? – спросила Алия. – Или сначала посмотришь, как я живу? Небогато, но для жизни хватает.

"Квартирка приятная, просторная, – думал Юра, разуваясь. – Ремонт сделан. Окна на юг. Из кухни чак-чаком пахнет. Вот сюда можно своё барахло поставить. Сюда гитару повесить. Чего не жить-то? Вполне…"

Они прошлись по комнатам, как новобрачные. Ванна, пианино, цветы. Лоджия, гардероб, аквариум. Нигде ни пылинки, чувствуется хозяйственная женская рука. Чистота и красота!

"Да, – думал Оладьев. – Есть где приклонить буйную голову. Пожалуй, я здесь остановлюсь. Поживу, пока Алия со своим чак-чаком не надоест…"

Они стояли в гостиной. Взгляд Оладьева упал на фотографию на полочке. На фото мужик громадной комплекции держал в руке топор и загадочно щурился.

— Кто это? – спросил Юра неприязненно. – На маньяка похож…

— Мой старший сын Айнур! – Алия с гордостью протёрла фото страшилища. – Какой же он маньяк? Айнур на мясокомбинате работает, на доске почёта висит. Мастер – золотые руки. Может так разделать бычью тушу – в чемодан поместится! Виртуоз.

"Видели мы таких виртуозов, на фарш искрошат и не заметят! " – подумал Юра и пошёл дальше. Вид мрачного мясника не внушал ему оптимизма.

— Айнур тебе не понравился? – огорчённо спросила Алия.

— Признаться, я несколько смущён… – почему-то на старомодный манер ответил Оладьев. – Больно грозно выглядит.

— Но характер у него ангельский, – сказала Алия. – Пальцем никого не тронет… если не злить.

В следующей комнате Юра остановился как вкопанный. На стене висело фото мужика с винтовкой.

— Это что за коммандос?

— Мой второй сын Тимур, – пояснила Алия. – Служит снайпером в спецназе, ордена имеет. Тимур всегда говорит: "Мама, если кто тебя обидит, знай – лишний патрон у меня всегда найдётся. Застрелю то, что Айнур топором не дорубит".

"Очаровательная семейка! – подумал Юра, отворачиваясь от фото снайпера Тимура. – Человеколюбие из этих мальчиков так и прёт".

— Тебе не нравится? – встревожилась Алия.

— Признаться, я несколько смущён, – снова сказал Юра. – Сыновья у тебя один другого стоят. А кто-нибудь менее кровожадный в роду есть?.. Доченька, например.

— Конечно, есть! – воскликнула Алия. – Вот моя отрада, моя дочка Гуленька. Мила, как незабудка, скромна как фея.

У Юры отвисла челюсть. Гуленька оказалась крупной плечистой девицей с перебитым носом и в боксёрских перчатках. Смотрела с портрета так, словно вот-вот зарядит Оладьеву хук слева – и с копыт долой.

— Милейшая дочурка! – пробормотал Оладьев. – Признаться, я несколько смущён. Девочка-снежиночка, блин. У неё удар правой, небось, килограммов двести пятьдесят…

— Двести семьдесят, – поправила Алия. – Наша Гуля чемпион Татарстана по женскому боксу в тяжёлом весе! Её даже братья боятся. Все, кроме Дамира.

Оладьев почувствовал противную дрожь в поджилках. Квартира Алии перестала ему казаться такой уютной, как раньше.

— Ах, у нас ещё и Дамир есть? – сказал Оладьев иронично. – Какая прелесть. И то верно, в семье не без Дамира… Алия, скажи сразу: сколько у тебя детей?

— У меня их четверо, разве я тебе не говорила? Вот мой Дамирчик. Младшенький.

Юра сглотнул. Младшенький Дамирчик был сфотографирован рядом с гробом.

— Признаться вам, я несколько смущён, – в который раз сказал Оладьев. – Он что, гробовщик?

— Нет, работник крематория, – пояснила Алия. – Работа у Дамира тяжёлая и нервная. Вечно какую-нибудь неучтёнку сжигать приходится…

— Чак-чак, – сказал Оладьев. – Чак-чак…

— Что? – переспросила Алия. – Ты сказал "чак-чак"? Проголодался, а я тебя гоняю. Пойдём скорее кушать.

Но Оладьев не говорил "чак-чак". Это просто чакали его зубы.

— Алия, ты нарочно? – спросил Юра, чакая зубами.

— Нарочно что? – не поняла женщина.

— Нарочно таких детей нарожала, что без валерьянки смотреть невозможно? — выдавил Юра.

— И профессии как на подбор. Какая-то казанская ОПГ, а не семья. Одна морды бьёт, другой стреляет, третий рубит, четвёртый в печи сжигает…

— Не смеши, Юра, – сказала Алия. – Они мои любимые славные детки. Тебе-то бояться нечего, ведь намерения у тебя самые серьёзные, правда? Давай скорее пробовать мой чак-чак… а потом меня.

Оладьев подумал, что насчёт намерений надо всё хорошенько взвесить. А то свяжешься с этакой семейкой… они тебя самого на чак-чак пустят, костей не соберёшь.

У самого Оладьева был один только сын Петя. Пётр Юрьевич окончил семинарию и служил священником. Всё, чем он смог бы помочь незадачливому папе — это отпеть его вне очереди…

Дмитрий Спиридонов

пошёл гулять. В этот момент, глубоко сражённая сильным чувством Линда, орала у себя в комнате от горя, причиной которому была неразделённая любовь и, как следствие, не приглашение её ко мне на пышную вечеринку. Пока я гулял, о трагедии моей маме доложила мама той самой Линды. Мама у меня человек консервативных взглядов и к женитьбе сына в столь раннем возрасте не готова была совершенно, о чём свидетельствовал дырявый халат и гора бигуди на голове. Но, мама таки женщина, плюс мать невесты предложила оплатить банкет. Консерватизм и рациональность родные братья, да и еда в доме никогда лишней не будет — решила мама и отправилась на поиски меня.

Я был найден и в приказном порядке отправлен домой праздновать мой же день рожденья. Поддержать рыдающую Линду пришли девятилетние свахи, они же подруги брачующейся, которых я никогда не видел. Весёлое мероприятие напоминало поминки и допрос с пристрастием. Дело в том, что за столом присутствовал непреднамеренный языковой барьер. Гости молчали на латышском языке, мы с мамой смотрели на исчезающую еду на русском. Я не знаю, в какой именно момент, но, подозреваю, что где-то в финальной части трапезы

Линда осознала всю глубину и фатализм ошибки и начала на меня смотреть уже с некой укоризной, мол, не о том рыдала, не ради того ногти на руках до локтя обгрызла. Я вообще чувствовал себя как не в своей тарелке и ждал какого-то сигнала от мамы. Мать моя человек проницательный и по лоснящимся лицам приглашённых поняла, что бракосочетание не состоится, посему сидела с совершенно безразличным лицом на полукудрявой голове. Мы с мамой вздрогнули в унисон, когда они начали петь какую-то специальную песню. Это я сейчас знаю, что у них есть песня, которой поздравляют с днём рожденья, а тогда мне казалось, что это древнее заклинание с крайне негативным посылом. Мол, так не доставайся же ты никому! Они честно допели всю песню до конца, завернули оставшуюся еду в наши салфетки и отбыли восвояси.

P. S. Линда, позже, стала валютной проституткой, а у меня нет-нет да мелькала в голове мысль, что именно я причина её асоциального поведения. Не исключено, что и она на меня пагубно повлияла и я, с тех самых пор, так ни разу и не женился. Вот эти песни народные, мне никогда не нравились, если честно.

(Латвия 1981-й год)