от взрыва. Описан также интересный случай, произошедший в одном из донских хуторов – там одна бабуля восьмидесяти лет, совсем уж собралась уходить в мир иной.

Уже отпел её батюшка, приглашённый из станицы, привезли готовый гроб.

Рядом с ней тихо шептались, такие же древние соседки – подружки. Шла жатва, весь народ был в поле. И вдруг с поля приехали со страшной вестью – дочь этой самой умирающей бабули, каким-то образом попала под косилку и погибла. Умирающая тут же поднялась, засуетилась по хозяйству и прожила ещё двенадцать лет! Как сама говорила – внуков надо было растить.

А вот случай, произошедший со мной.

Отдыхали семьёй в Новороссийске. Каждый день на пляже. От берега уходит в море пирс метров на тридцать-сорок. Шириной метра три. Высотой над водой чуть более метра. Эта каменная дамба настолько обросла скользкими моллюсками и водорослями, что попасть на неё можно если не с берега, то только по ржавой металлической лестнице, в конце этого пирса где, обычно, ныряют отдыхающие.

Пирс этот с утра замощен загорающими телами.

Учу дочку плавать и не бояться воды. Ей шесть лет. Ума у нас примерно одинаково.

Я нахожусь в воде где-то возле середины пирса. Глубина около двух метров. Подсаживаю дочку на пирс и она прыгает ко мне в воду. Дав погрузиться, подхватываю её и опять высаживаю наверх. Игра ей начинает нравиться и осмелев, она уже прыгает ко мне с небольшого разбега.

Постепенно народ ищет тень и покидает пекло. Пирс наш опустел.

Возможность для разбега увеличилась. Прыжки стали дальше, я уже подхватываю дочку метрах в двух от пирса. Дочь пятится для очередного разбега и… задом падает на другую сторону пирса.

Этот страх и боль передать невозможно. Плыть до лестницы – долго. До берега, до небольшой глубины, а потом по рваным скользким валунам на четвереньках, наверное, ещё дольше. Рвусь напрямик к молу, что-то меня моментально выбрасывает наверх, и я прыгаю к дочери на другую сторону.

Плачу и целую её, а она торопит: — давай меня наверх, я теперь на другую сторону упаду.

Под вечер, большой компанией, с того же места пробовали повторить мой трюк.

После многочисленных попыток выразили общее мнение — это невозможно!

только стоит на обрыве утеса в море и явно готовится к прыжку. Мы все как один рванули к нему, подбежали с явным желанием тоже прыгнуть, я уже и вещи снимать начал, но думаю спросить надо у мужика, как подниматься-то потом? Обращаюсь к нему, а он:

— Если вы прыгнете, то вам подниматься уже не придется.

Я гляжу вниз и, правда, воды у берега явно недостаточно для благополучного приземления. Не, я конечно видел в цирке с 10-ти метров в тазик прыгают и нечё, но я явно не циркач. В общем желание прыгать у меня лётом устранилось.

— А ты, тогда как собираешься всплывать?

— А я не собираюсь, мне ваще пофиг.

— Самоубийца что ли?

Он только пожал плечами и сказал не подходить ближе, а то прыгнет.

Леха — друг достал камеру, ща грит снимем, на ютюбе хит будет, давай прыгай.

Леху я успокоил сразу, пригрозив кулаком. И давай отговаривать мужика, вино притащил, коньяк, фруктов, шашлыка, купленные в Анапе.

— Мужик, жизнь так прекрасна: пей, гуляй, веселись! Сегодня хотя бы не самоубивайся, а?

Мужик как-то недолго сопротивлялся, налетел сразу на коньяк, первой, второй бутылки уже нет, порядком захмелел и грит:

— Знаетэ, я уже тут целую нэделю... все стараюсь, стараюсь, стараюсь, а меня все спасают, спасают.

Знаетэ, вы лучше всех меня спасссали, приходите еще завтра спасссать!

В этот момент у меня закрались какие-то сомнения в его истинных намереньях.

— Ладно, — говорю.

И по-резкому свернувшись уехали.

На следующий день, специально приехали поглядеть. А он там уже других лохов обрабатывает, нас увидел рукой машет, типа подъезжайте тоже. Мы плюнули да уехали. Больше, до конца пути, желания кого-то спасать у нас не возникало.

в определенный момент в исконно русской манере — одним словом, выразить свое восхищение как происходящим, так природой в целом, и с чувством выполненного долга уползти спать. Нормальный, в общем-то, мужик. Вот и этот раз не был исключением.

Время около четырех утра, дети посапывают в палатке, Гриша давно спит в авто (палатки не признает принципиально), я и брат сидим у костра, ведем разговоры за жизнь и неспешно допиваем пиво. Красота. Глядя на восток сквозь макушки высоченных сосен, просматривается еле заметная предрассветная полоска – час и покажется солнце. И тут, со стороны болота, доносится чуть слышный рык. То снова появится, то вдруг резко оборвется. Мы с братом переглянулись:

— Да не, не может быть, — сказал озадаченный брат.

— Со стороны болота вряд-ли, если только с бора приперся, — предположил я.

— Да не ходили они тут никогда. Пойдем, посмотрим, — добавил я.

Взяв по топору, мы выдвинулись к автомобилю – он стоял чуть выше в стороне. И опять раздался продолжительный и утробный рык.

— Матерый, с@ка, — резюмировал чуть слышно брат, перекладывая топор из руки в руку.

Подойдя к авто мы остановились, и начали вглядываться в еле светлеющий лес. С озера веяло утренней прохладой, недопитое пиво грелось у костра.

Я прислонился к машине, вслушиваясь в тихий летний лес. Вдруг авто закачалось, ворочался Гриша. И одновременно из него донесся Гришин утробный храп…

Даже наш с братом ржач не смог разбудить этого "кабана".

С тех пор Григория, в узких кругах, кроме как "матерый" и не зовут, да он и не обижается.