— Я ведь обычно спать только до Франкфурт, — внезапно начал американец, обхватив бокал с виски, — там идти пересадка и я не спать до Кеннеди. Там полет, океан, я думать о Россия, о большой, великий Россия.

(Эк, тебя занесло то, видно русским патриотизмом и алкоголизмом заражаются, как ни странно в России) — здесь и далее в скобках мои невысказанные мысли американцу.

— Когда я приехать сюда первый раз, меня встречал и провожал вооруженный охран. (Без "вооруженный охран" обнесли был тебя в один момент в начале девяностых, раздели бы еще в аэропорту). Гостиничный номер вся ночь звонил проститутка. (Наверное, все-таки разные проститутки, "интердевочки" — кличка валютных проституток в девяностые) Всю город нет мест есть еда, купить вещь, (Не было в начале девяностых приличных ресторанов и магазинов в городе), за каждый товар иди в жуткий базар. (Наверно на рынок наш ходил, за зубной пастой и туалетной бумагой, это и сейчас довольно неприятное место, тут я с ним согласен). У людей на улиц всех суровый лицо. Улыбка нет. (А чему в начале девяностых улыбаться то? До дома дошел, в табло не огреб вот и радуйся, сам огребал по дороге домой и не раз.) Я работать раньше в Бразилиа, Венесуэл, там был как у вас, только есть партизан, самба, сигара. (Чего нет того нет, звиняй дорогой новоиспеченный российский патриот)

— Я не хотеть домой, сейчас. Мой сосед потерять дом, долг перед банк. Квартал, вечер гулять улица нет. (Наверно, криминальная ситуация в его квартале сложная, гулять никак вечером) Везде [мав]р, латинос, [мав]р, [мав]р, негр…

"[мав]р" повторял долго с удовольствием. То ли вспоминал всех [мав]ров в своем квартале, то ли наслаждался безнаказанной неполиткорректностью. Потом неожиданно закончил:

— Телевизор, президент – [мав]р. (Хотел в ответ сказать телевизор, президент, Путин)

Америкос задумался и неожиданно пустил слезу, словно русский мужик, вспомнивший о ждущих его на Родине жене и малых детях и продолжил:

— Вчера ресторан выйти меня отправить на гостиница, как его по русски, – на бомбил. Дал два девушк, (знойные дамы из нашей фирмы под пятьдесят) чтоб бомбил показать дорог. Одна сесть право, одна сесть лево. Целый дорога смех. Я трогать девушка за коленка, я был пьян, я был весЁл, потом девушк меня целовать щека, на посошок! (Ух, развратник!)

— Если дома приехать сейчас, то мой квартал — [мав]р, негр…- полное удовольствие от слова [мав]р, я потянулся за вискарем.

— Ваш девушк будет дать суд меня ceксуал херрасмент потом? – неожиданно закончил он с [мав]рами.

Виски вышел у меня через нос. Помахал отрицательно головой. Он продолжил.

— Хорошо!

— Где свобод? Где Америк свобод? Мы ресторан улица, пить водка, стременной, теменной, посошок.

Это мы его не сразу после ресторана загрузили в машину к бомбиле, а как принято у культурных людей налили на дорожку, стременную, на посошок и т. д. и т. п.

— Америк водка улица нельзя. Полиция, штраф, — лицо его стало мокрым от слез, или мне показалось?

— Я любить Россия, я любить Свобод. Америка нет Свобод. Там есть — [мав]р, [мав]р, негр…

(Думал надо бы ему и про президента напомнить, но не стал).

Закончив перечислять всех знакомых ему [мав]ров и не дойдя до президента, он чисто по-русски замахнул свой стакан вискаря и опять же по-русский расфокусировав взгляд, расплылся по столу.

Я сам почувствовал себя негром на жарких плантациях Юга. Взвалив тело американца на одно плечо, а багаж на другое я пошел к стойке регистрации, насвистывая запомненную со школы [мав]ритянскую песню.