днём в вашей жизни. И инопланетян никаких не надо: поближе найдётся... Принимал я участие в экспериментах, чтобы установить, есть ли разум у братьев наших меньших, животных, стало быть, и в какой мере. Работали мы с Мишей: из цирка дрессировщик приводил к нам в лабораторию медведя. Миша, конечно, на цепи и за решёткой; он — медведь цирковой, в цирке родился и всю жизнь прожил. Мише давались деревянные лабиринты, по ним деревянный же брусочек надо водить, — ну, чтобы лапой он мог двигать, курсорчик такой. В лабиринте есть выход, а есть и тупики. Заведёт Миша курсорчик в тупик - током его бьёт чувствительно; выведет из лабиринта — получит конфету. Очень быстро Миша сообразил и стал работать безошибочно: он сначала на лабиринт долго-долго смотрит, а потом уже брусочек начинает двигать — и ни разу не сворачивает в тупик. Значит, хватает у него ума представить путь мысленно... А точно ли ума хватает? Может, это всё — память и дрессировка? И в один из дней предложили мы Мише лабиринт без выхода. Куда ни повернёшь- везде тупик. Миша долго, дольше обычного на лабиринт тот смотрел. А потом уставился на нас. Смотрю — а у него глаза сплошь кровью налились, и губа верхняя вздёрнулась, и говорит наш Миша очень серьёзно и убедительно: Р-Р-Р-Р-Р... А у меня волосы дыбом в самом прямом смысле слова встают и шевелятся, и я вдруг понимаю: не удержат Мишу сейчас ни цепь, ни решётка. Он будет рваться, невзирая ни на какую боль, и он-таки вырвется, и он нас достанет... Клянусь, в тот момент на меня смотрело РАЗУМНОЕ существо, и существо это прекрасно понимало, что его подставили, и над ним издеваются, и оно было оскорблено и жаждало мести. Не тупая звериная ярость — нет, а чувство оскорблённого, обманутого и униженного... Эксперимент тут же прервали, и выдали Мише столько конфет, сколько он мог съесть, и стал он снова добродушным зверем. Так что вы уж поверьте тому, кто видел: не ничего страшнее, чем когда разум пробуждается у вроде бы неразумной твари. Есть он, этот разум, а что обычно не используется... Так трудно очень разумным быть, энергозатратно, на инстинктах жить легче. Так что даже не думайте об инопланетянах: нам хотя бы с Мишей научиться общаться на равных, как разумным — с разумным...

Доктор как-то совладал с собой и не выронил новорожденного. Он перевернул его и дал оглядеть родзал номер два.

— Уныленько как-то. Не фонтан. – сообщил младенец. – Еще медсестры валяются на полу. Неаккуратно как-то.

— Она только что в обморок упала. – сообщил врач. – Так-то она себя по-другому ведет. Я, кстати, ее понимаю. Не пил бы вчера – тоже бы упал, наверное.

— Алкоголь, да. Он способствует. – кивнул младенец. – Удивление от мира притупляет. Наверное. Я-то еще не знаю об этом ничего.

— Доктор, доктор! Кто у меня?! – заволновалась роженица.

— Это сложный вопрос. – честно признался доктор.

— Сеня у вас родился, мамаша. – сообщил младенец. – Мальчик. Пятьдесят четыре сантиметра. Три семьсот. Вы молодец.

— Почему он не кричит, почему?! – закричала роженица.

— А чего орать-то? – удивился младенец. – Тут достаточно тепло. Светло. Прибрано. Ну, если медсестру вынести – вообще порядок будет. Доктор вежливый. Хоть и пьющий, подлец.

— Да мы по чуть-чуть буквально. В ночи. – начал оправдываться доктор. – Скучно было... А, кстати. Вы почему не кричите. У меня процедура. Надо шлепнуть по попе, чтобы закричал.

— Ты п@рно не пересмотрел? – презрительно спросил младенец. – Это зачем еще?

— Чтобы начать дышать. – сообщил доктор. – Нас так учили.

— А без побоев вам не дышится? – ехидно поинтересовался младенец. – Без криков как-то начинать путь по жизни? Не?

— Ну, это инструкция же... – замялся хирург.

— А мозг? – сурово спросил новорожденный. – А подумать головой?

— Ааааа! – закричала с пола очнувшаяся медсестра и отключилась обратно.

— Доктор, почему мой ребенок так странно кричит?! – заволновалась роженица. – Как будто усатая женщина килограмм на семьдесят. Не скрывайте от меня ничего, доктор!

— На себя посмотри! – сказала с пола медсестра, потрогала усы и вновь потеряла сознание.

— Какая она у вас странная. – сказал младенец. – Пульсирующее сознание. Вы ее психологу потом покажите.

— Да, да. – согласился доктор. – Больше ничего странного в этой комнате нет. Я прямо чувствую как я седею под шапочкой.

— Чего вдруг? – спросил младенец. – Чего бояться-то?

— Да, как вам сказать, то... В общем, люди рождаются, как правило, бессознательными, слепыми, бессловесными. Я боюсь, как бы ваши родители от вас не отказались, даже. О крещении и думать не приходится.

— Потому что я мыслю и говорю? – удивился младенец. –Kogito ergo sum. Не слышали? Странно.

— Удобнее, конечно. Можно спросить – как вы себя чувствуете, например.

— Голод ощущаю, например. – признался младенец. – Ну и желтушка будет. Куда без нее?

— Это да. – согласился доктор. – Но чтобы я вас передал на кормление, я боюсь, вам надо прекратить разговаривать и немного покричать. А то молоко может пропасть.

— Какой, с@ка, прекрасный мир. – с чувством сказал новорожденный. – Поговорил – пропали продукты, поорал тупо — покормили. Так всегда будет?

— В общем, да. –сказал доктор. – Так что? Заткнемся и поорем? Это больше ей надо. Ей сейчас ваша уникальность ни к чему.

Доктор кивнул в сторону роженицы.

— Ну тогда, да. Нафиг уникальность. – согласился младенец. – Мать же. Мать – это святое.

Он подмигнул доктору, сморщился и закричал, как любой новорожденный.

— Какой хорошенький! – бодро сказал доктор, подходя к роженице. – Поздравляю вас, мамаша... "