В этот день, 22 июня 1898 года, в немецком городе Оснабрюк родился Эрих Мария Ремарк.

Необычно совпало, что Великая Отечественная война началась в день рождения Ремарка. Ведь Ремарк является автором, пожалуй, самого известного антивоенного романа 20-го века — "На Западном фронте без перемен". Впрочем, в России традиционно были более популярны другие его романы — "Три товарища" и "Триумфальная арка". Они издавались миллионными тиражами.

Многих удивляет, что часть имени писателя женская. Находятся даже те, кто думает, что Ремарк — это женщина. При рождении Ремарк получил вполне обычное для Германии мужское имя — Эрих Пауль. Но осенью 1917 года от рака скончалась мать будущего писателя Анна Мария, которую он очень любил. Эриху тогда было 19 лет, и он находился в военном госпитале после ранения на Западном фронте. Сообщение о смерти матери так потрясло Ремарка и ему было так грустно, что он не смог провести последние минуты жизни матери с ней вместе, что он решил увековечить её имя и сменил своё второе имя Пауль на второе имя матери — Мария. Так Эрих Пауль Ремарк стал Эрих Мария Ремарк.

В семье Петера Франца Ремарка, книжного переплётчика, было четверо детей — два брата Эрих Пауль и Теодор Артур (1896—1901) и две сестры Эльфрида (1903—1943) и Эрна (1900—1978).

На детской фотографии, выбранной в качестве иллюстрации к посту, нет старшего брата Ремарка — болезненный первенец умер в возрасте пяти лет.

Мученически завершила свою жизнь самая младшая в семье Эльфрида Ремарк (Шольц по мужу), она в центре на фотографии. Её обезглавили в 1943 году по приговору о смертной казни "за возмутительную пропаганду в пользу врага и подрыв обороноспособности". По факту Эльфрида, работавшая портнихой, просто как-то в разговоре с приятельницей в сердцах сказала, что считает солдат пушечным мясом, а саму войну — гадостью, что она терпеть не может Гитлера и, если б могла, с удовольствием выстрелила бы ему прямо в лоб. Подруга зачем-то рассказала про это мужу, а тот, будучи верным гитлеровцем, незамедлительно написал донос на подругу жены.

Спустя четверть века именем Эльфриды Ремарк будет названа улица в Оснабрюке, а Эрих, будучи глубоко потрясенным гибелью сестры, посвятит ей роман о концлагере нацистов "Искра жизни".

В начале двухтысячных я делил ежедневное рабочее пространство с хорошей девушкой Аней. Руководство вместе с большинством сотрудников сидели на другом этаже и забредали к нам нечасто, создавая очень комфортную рабочую обстановку. Как результат, в кратких промежутках времени между разговорами за жизнь и игрой в первого "Принца" на скорость — одновременно запускаем, и кто первый пройдёт до конца — мы забабахали недурную систему, получившую хорошие отзывы на выставках и заработавшую конторе немало денег. И нарушал эту идиллию только неприятный мужской голос, раз в неделю или две звонивший по телефону и настойчиво требовавший какую-то Нину Михайловну. Мужик был постоянно под градусом, про то, что он попал не туда, до него доходило с трудом, к тому же у него была мерзкая привычка снова перезванивать, снова попадать к нам и снова её требовать. Так продолжалось до тех пор, пока однажды милейшая и добрейшая девочка Аня не вышла из себя и в ответ на очередную просьбу позвать Нину Михайловну не рявкнула в трубку:

— Её нет! Она с мужиками в баню ушла!

С тех пор прошло больше двадцати лет, и меня с каждым годом всё больше беспокоит тот факт, что после этой фразы звонки прекратились.

Нина Михайловна! Если ты читаешь эти строки — я очень надеюсь, что ты осталась жива и здорова. Прости нас, пожалуйста. Мы не хотели, чтобы так получилось, честно-честно. Просто тот мужик ну очень достал.

Гуляли с девушкой по набережной. Воскресенье, вечер, людей много. Мне позвонили по работе, а девушка в это время пошла в ближайший туалет. Закончил разговор, жду. Приходит, начинает рассказывать, что её два мужика закадрить пытались, а она ответила, что у неё есть парень, и если он (я) подойдёт, то им мало не покажется. Так эмоционально и с возмущением всё это мне рассказывала, мол, за[дол]бали её эти быдло-алкаши. Я вообще по натуре человек спокойный, в рожу дать могу, но первый не начинаю.

Собрались мы уже идти в сторону дома, идём по аллее, и девушка издалека тычет мне в двух этих мужиков, которые к ней клеились. Мужики на вид в теле, в то время, как я — палка от швабры. По мере приближения слышу их смешки, а потом один выдает: "Это вот этот Рембо нас раскидать должен был? " — и ржут. Ну я ж не лох какой-то, тоже ответил остро, после чего началось классическое "за базар отвечай".

В общем, [ман]ды получил я знатной, морда вся у меня разукрашена, зато девушка довольна, рада она, видите ли, что я не ссыкло.

Зиновий Гердт: "А вообще к КГБ у меня очень теплое отношение. У меня был знакомый малый... в общем из тех, которые всегда ездили с нашим театром за границу, их представляли так: "Это сотрудник Министерства культуры". А мы их между собой — не знаю почему — называли "сорок первыми". И с одним таким малым по имени Игорь у меня сложились очень теплые отношения. Как-то в Испании я жутко напился в каком-то обществе дружбы. Утром в номер приходит Игорь, приносит пирожок, бутылку простокваши, алкозельцер и говорит: "Госбезопасность о тебе заботится! Это я тебя вчера привел, раздел и спать уложил... "

В те же дни мы гуляли с ним по площади Торос в Мадриде, присели на скамейку. Игорь задумчиво говорит: "Зиновий Ефимович, я недавно взял твое досье... Ну, знаешь, это том Маркса, это — Капитал"! Но не бойся. Я был у генерала, поручился за тебя, и он разрешил всю эту макулатуру сжечь. Сейчас в твоей папке одни анкетные данные". Я легкомысленно так отвечаю: спасибо, конечно, но мне, мол, все равно, что мне сделают, ну, за границу не пустят, так я поездил достаточно, посадить не посадят, времена не те... Игорь выслушал мою болтовню и медленно, четко произносит:

"Времена ТЕ, Зиновий, времена всегда ТЕ... "

Вчера вечером меня просто убила представительница поколения ЕГЭ.

Сидим, культурно выпивает, на фоне YouTube демонстрирует, как Михаил Галустян сотоварищи культурно допивают за Артуром Пирожков и Ко. Мне поступает звонок, а на телефоне у меня мелодия — рингтон "На восток от Эдема" несравненной Согдианы. Убрав звук на телевизоре (и попутно восхитмвшись тем, как синхронно танцуют на экране под мой рингтон), я ответил на звонок и коротко поговорил.

По окончании телефонного разговора моя гостья поинтересовалась именем исполнительницы и названием песни. Я ответил. И тут гостья вводит в поисковик: "Сак Диана" (ну, думаю, ладно, мало ли как на слух воспринялся псевдоним Оксаны Нечитайло), а далее (барабанная дробь!) "На восток Атэдэма".

Самое смешное не то, что YouTube, конечно же, нашёл нужную композицию, а следующий диалог.

Я:

— А ты какой Атэдэм имела в виду?

Гостья:

— Не знаю, думала город такой есть где-то в Голландии.

"Хм. В принципе, если есть Амстердам, почему бы не существовать Атэдэму?