— прополка сахарной свеклы в подшефном колзе за 100 км от дома, ну это тяжелая работа, мне не нравилось, хотя отправляли одних женщин, от дорог далеко, можно было позагорать топлесс, опять же отгулы.

Июль — сенокос, жара, там работали с местными, купальники не снимали, но купальники были микроскопические, и все лямки подоткнуты, чтоб следов не оставалось, опять отгулы за выходные.

Август — уборочная, работа тяжелая, пыльная, мужские рубашки с длинным рукавом, треники, платки, одни глаза торчали, да и погода начинала портиться, но на уборочной хорошо платили (помимо зарплаты на основном месте работы + все лето бесплатная еда) и отгулы.

Сентябрь, начало октября дожди, холодно — картошка, а вот фиг вам, я свою норму колхозную выполнила, я в свой законный отпуск, без всяких соляриев покрытая ровным загаром, еду по профсоюзной путевке за 30% на юга, и у меня еще примерно месяц отгулов, чтобы еще зимой куда-нибудь съездить. Да и зимой нас не забывали, регулярно на всякие подшефные стройки посылали, а там рабочий день короче, опять же лафа.

А самолеты как-то без нас обходились )))

хорошенько смотри.

— Мама, мне сорок семь лет.

— Это в Москве тебе сорок семь, а в Стамбуле ты пятилетний.

— Ого, какой список. Мама, ты ж мне и сумку побольше дай и чтобы крепкая была.

— Не нужна тебе сумка, нечего надрываться. Там на базаре полно носильщиков. За пять лир что угодно до дома донесут, тем более и нести не далеко. Очень удобно.

— О, шикарный сервис.

— А ты как думал? Это же Европа, ну в смысле Азия, ну в смысле, ты понял…

Я понял и отправился на базар.

Накупил всего-всего: от клубники до гранат, исчерпал мамин список и стал присматриваться к носильщикам.

Их и вправду было немало, у каждого за спиной большая плетеная корзина, и каждый, напрягая жилы, громко пел свою отчаянную рекламную песню.

И тут, среди них я заметил тщедушного старичка. Такой он был старый кривоногий и худой, что казалось будто бы огромная корзина — его хозяйка, а не наоборот.

Вот я и решил дать деду подзаработать. Он обрадовался, засуетился, аккуратно нагрузил мои пакеты в корзину, причем — картошку и яблоки вниз, черешню наверх, все как положено, а как понял, что я ни бельмеса по-турецки, показал на пальцах пять лир, и как-то с трудом, совсем не лихо, погрузил корзину себе на горб. Я указал на ближайшую мечеть как ориентир моего дома, а тут, откуда не возьмись к деду подбежал маленький мальчик лет семи, с клюкой в руках. Похоже, что мальчик был деду даже не внуком, скорее правнуком.

Пошли. Я впереди, а дед чуть позади. Мой груз скрючил носильщика почти до самой земли. Так он и шел — одной рукой опираясь на плечо мальчика, а другой на свою клюку.

Мне почему-то стало очень стыдно, иду налегке как плантатор, а они… и зачем я пять кило картошки взял? Без нее было бы килограммов восемь, от силы десять и деда бы не так согнуло.

Метров через сто, дед что-то крякнул внуку и опустил корзину на землю.

Не успел я удивиться, как груз уже оказался на плечиках этого семилетнего олененка на тоненьких ножках.

У мальчика получалось еще хуже чем у дедушки. И как такое случилось, что между дедом и мальчиком не хватало целых два звена, два поколения здоровых и крепких мужиков? Куда они исчезли? Не было никаких сомнений, что у этого деда на всем белом свете есть только этот мальчик, а у мальчика — этот совсем дряхлый дед.

Вот только один уже давно не может, а другой еще не в состоянии таскать огромную корзину. Выглядели они и вправду как разорванная цепь.

Я решил прекратить это издевательство над людьми, протянул деньги и сказал:

— Окей, финиш, тыщикулер.

Дед помог мальчику сесть на землю и удивленно начал тыкать пальцем в сторону мечети, мол, какой "окей"? Мы ведь еще полдороги не дошли.

Я махнул рукой и опять сказал — "окей", протягивая деньги.

Дед грустно пожал плечами, аккуратно вынул из корзины пакеты, надменно отодвинул от себя мою руку с деньгами, надел корзину, обнял мальчишку и поплелся обратно в сторону базара.

И тут я понял, что ужасно оскорбил их своей жалостью, ведь они не нищие, а честные работяги с огромным чувством собственного достоинства. И не важно, что дед, может быть, еще Ататюрка помнит и уже давно не в состоянии таскать тяжелые корзины. Принципы дороже денег.

Я быстро догнал горе-носильщиков, опять сказал "окей" и показал на свои пакеты и на мечеть.

Так они уставшие и мокрые и тащились до самого моего дома, то и дело подменяя под корзиной и поддерживая друг друга. Еще и мне улыбаться успевали, не переживай, мол, все под контролем, мы уж как-нибудь дойдем.

Заплатил я им вдвое больше.

Дед хотел было отказаться, но потом все же согласился, ведь чаевые — это прихоть клиента.

Они еще долго потом сидели на ступенях нашего подъезда. Отдыхали. Я даже холодной воды им вынес...