сгорела — родные молча сажают тебя на льдину, дают пару гнилых бананов и сбрасывают в жерло вулкана — ибо лишний рот. Так и помер дряхлой сорокалетней развалиной.

Или ты ребенок. Как начал ходить — начал работать, искал грибы, стругал свистульки, прял пряжу. Старался изо всех сил, потом тебя зарубил потехи ради встречный самурай, затоптала конями не заметив того банда атамана Крутопупенко, прибился юнгой на пиратское судно и был смыт волной, ацтеки вырезали сердце на вершине пирамиды Хеопса, померла от оспы как братья и сестры, мать продала в бордель, а по итогу снова недород — и родная бабка запекла тебя в русской печи.

Ну или женщина. Как сиськи выросли — так и взрослая, родила двадцать четыре ребенка, выжило целых пятеро (если считать того, что к пиратам подался), была регулярно бита старшими женами, молчала в тряпочку как положено жене самурая, возделывала хлебное дерево и пасла северных оленей, сожгли на костре как ведьму, потому что рыжая.

Впрочем, ты мог быть и мужчина. Как-то пережил детство, до старости еще лет двадцать, честно пахал землю, нанялся в ландскнехты, заслужил право носить шелковое кимоно, когда спас маршала от похмелья, потерял ногу не помнишь где, побирался, пережил чуму, прокладывал железную дорогу, основал новую ересь и помер от дизентерии в индийских джунглях.

В общем — не очень легко.

При этом человечество в целом как-то развивалось, временами какие-то мудрецы призывали к странному, рабство вышло из моды, детей и женщин стали считать людьми, Бог по словам жрецов помягчел, сифилис научились лечить ртутью, изобрели противогаз, [мав]ры получили права как белые, стало нельзя то, что раньше было можно и стало можно то, что раньше нельзя. Электричество нашло широкое применение в быту. Изобрели нейросети.

... Но внутри-то к сожалению всё то же самое. Абсолютно. Только прикрыто слегка. До первого недорода. До первого атамана. До первого костра.

Так что цените момент.

обед и ужин и никто ему слова не скажет. Это при том, что единственный раз, когда профессуре существенно повышали оклады, был в 1944 году, когда Сталин сообразил, что без мозгов атомную бомбу не построишь. Таковы были реалии той страны.

Мне тоже хотелось чтобы семья жила в достатке и не боялась ОБХСС. Наметил стать профессором. Вокруг надо мной все смеялись – куда тебе с пятой графой стать профессором! Ишь как замахнулся.

Я им стал (каких трудов это стоило не для данного клуба). Правда стал я профессором как раз в перестройку. То есть поставленную цель вроде как достиг, а вот насладиться результатом не получалось. Мало того, что эта зарплата стала смешной по сравнению с ценами, так ее еще надо было получить – в мае могли выплатить за декабрь.

Воровать я, к сожалению, не умел, взятки тоже претили моей этике, унаследованной от действительно великих учителей. Зато перестройка открыла возможность предпринимательства. Предпринимательство в науке (т. н. хозтемы) поначалу шло хорошо, но буквально на первой же ревизии выяснилось, что без взяток ничего не получится. Да и поборы были такими, что на заработанный рубль нужно быдо отдать рубль-десять.

Попробовали сунуться в сельское хозяйство – выращивать лекарственные травы. Как только стало понятно, что мы на правильном пути те, кто дал землю ее же и забрали. Нужно было придумать что-то не стандартное.

И я придумал, точнее жизнь подсказала. В тот момент голодали не только честные люди, но и животные в зоопарках и их поголовье было решено радикально сократить. Была суббота и было много народу в зоопарке, а кормить льва, наоборот, было нечем да и болел он давно, практически не вставал и директор зоопарка попросил меня помочь – не станешь же стрелять в льва при публике.

В моем запасе было достаточно сильного снотворного. Я взял длинную трубку, засыпал в нее с одного конца порошок, поднес к морде льва и дунул. Слава богу я дунул первым. Морда левы покрылась белым налетом и он облизнулся – это он еще мог делать. Я подождал полчаса, лев положил голову на лапы и задремал. Я потрогал его трубкой – он не реагировал. Тогда я одел белый халат, вошел в клетку и сделал финальный укол. Для публики все выглядело достойно: врач лечит больное животное.

Убедившись что все, позвал помощников. Директор выделил на изятие тела из клетки 4-5 б/м мускулистых ребят. Мы аккуратно вытащили льва. Правда, когда его грудная клетка при вытаскивании через порог уперлась в него, мертвый лев сделал выдох и все (я в том числе) бросились врасыпную.

За успешно проделанную работу директор подарил мне тушу льва. Я позвал приятеля и мы сняли шкуру с покойного левушки. Это была не легкая работа, все-таки он весил под 400 кг. Мы его подвесили за заднюю ногу к крюку и с помощью блока по мере надобности подтягивали, подтягивали.

Конечно первая мысль была сделать из шкуры ковер, но я уговорил приятеля-партнера снять шкуру чулком и сделать чучело. Шкура сама по себе тоже весит не мало. Сворачивая ее от задних ног к голове мы довольно скоро получили увесистый валик, который опять сдавил грудную клетку. Очередной вздох полуголого льва и мы, точно зная что лев мертв, тем не менее отскочили в разные стороны.

Опускаю детали. В зоомузеях экспонаты делают так: с голой туши делают слепок, отливают из гипса каркас и на него натягивают размоченную шкуру. Шкура высыхает, дубеет, но это не имеет значения — чучело в одной позе стоит годами. Именно стоит, потому, что сдвинуть гипсовую тушу очень тяжело. Мы решили вместо гипса сделать каркас из металлической сетки, которую обложили пенопластом, который в свою очередь перетянули веревками так, чтобы получился рельеф мускулатуры.

Конечно, наш левушка не совсем соответствовал своим прижизненным формам. Более того, он получился более эмоциональным, чем живой. Так морду мы умышленно сделали более широкой от чего он казался еще более страшным. Но главное – готовое чучело весило менее 20 кг, а не тонну как музейное.

Оставалось превратить чучело в деньги. Нашли одного фотографа, который специализировался на пляжных съемках. Учитывая сколько труда мы вложили и уникальность продукта мы, конечно, заломили цену. Он долго торговался, но в конце концов купил.

Забирать чучело он приехал на горбатом запорожце. Погрузили чучело на крышу и он уехал. В тот день в "Вечерке" появилась заметка что, мол эти новые русские совсем сбесились – возят живых львов на крышах своих авто.

Прошло две недели. Слышу фырканье заворожца за калиткой – приехал фотограф, который купил льва. Ну, думаю, сейчас начнутся претензии, требование возврата денег.

А он говорит:

— Извини! Дурак я был! Я за эти две недели столько заработал, что простить себе не могу что так долго торговался. Я покупаю все ваши будущие работы!

Идет в машину и достает сумки с деликатесами и винами. Накрыл поляну, рассказал много забавных случаев, разве что перебивал сам себя стенаниями, что уже август – ах если бы работал с левушкой с начала сезона. А потом успокоился:

— Да черт с ним с сезоном! С таким зазывалой я могу и на Дерибасовской, и на Привозе хоть зимой собирать лохов!

И действительно, он потом стал бригадиром – набрал группу фотографов, которым выдавал наши произведения (а там были и бегемотик, и медведь, и тигры, и козел с длинными рогами) и они по всему городу собирали урожай – не пляжем единным сыт будешь. Да и меня с партнером это на несколько лет сильно поддержало в плане денег.

что расходуются эти деньги. Очевидно, что часть шла на содержание бюрократического аппарата фонда, и его сотрудники наверняка жили привольно. Что-то тратили внутри страны, что-то — за границей, возможно на какие-то мероприятия, или, например, на поддержку Луиса Корвалана. Кто знает? Но те, кто делал взносы, никакого контроля над этими средствами не имели. Даже постфактум мы не знали, куда пошли наши деньги — это "не наше дело".

Событие, которое я описываю, произошло где-то к середине-концу перестройки, думаю, в 1988-89 году. В воздухе уже витало ощущение, что власть Коммунистической партии ещё не рухнула, но её конец был уже близок. Лично мне эта власть давно была невыносима, потому что нас держали за дураков. Всё решали за нас, независимо от нашего желания. Нас заставляли ездить в колхозы и работать там вместо колхозников, а также участвовать в других абсурдных мероприятиях.

Однажды по нашему отделу снова пустили ведомость для взносов. Люди обычно записывали суммы от 3 до 5 рублей, в зависимости от их лояльности к власти и уровня заработной платы. И все на автомате продолжали это делать, потому что кто-то должен был первым сделать шаг и выступить против системы — против начальства, парторгов, комсоргов. Это было страшновато, ведь мы зависели от начальства, а проблемы с первым отделом, который представлял КГБ, никому не были нужны.

Но в тот день у меня что-то щёлкнуло, и я решил сделать смелый шаг. Вместо того чтобы просто ничего не написать и, возможно, остаться незамеченным, я решил записать взнос — всего один рубль. Это был явный вызов системе и нашему начальнику, коммунисту Василию Сергеевичу. После меня и другие осмелились, начали записывать по рублю или два. Это уже не было похоже на привычные взносы.

В какой-то момент начальник вышел, и секретарша передала ему ведомость. Он увидел моё имя и мою сумму. Что тут началось в отделе! Он громко назвал мою фамилию, держа в руках ведомость, но ничего не смог произнести. Да и сказать ему уже было нечего. В стране перестройка, гласность, и партийная власть уже не была столь всесильной. Он злобно посмотрел на меня, махнул рукой и ушёл к себе в кабинет.

Намного проще было делать, как все — не выделяться, не высовываться. Но в тот день я осмелился.