что в конце 70-х, когда Михаил после армии решил не возвращаться в деревню, а обосноваться в Оренбурге, Белых Костюмов в провинциальном городе не было в принципе. Не было их и в 80-е. Перестройка и 91-й год также не способствовали их появлению.

И вот, где-то в середине 90-х, Белый Костюм был Михаилом приобретен!!! Жена и дети могли только издали любоваться на это чудо-чудесное, да и то, только если предварительно умывались. Через некоторое время Мечта уже не вмещалась в их дом, ее срочно требовалось показать всему миру.

И тут, весьма кстати, поступает приглашение из деревни на свадьбу к племяннику. Обыкновенная деревенская свадьба, когда 3, а то и 4 дня родственники, друзья, знакомые колбасят от всей души. Это была средняя свадьба, примерно на 90 человек. Когда говорят о деревенской свадьбе и указывается цифра, то имеется в виду взрослое население, на которое закупается водка или гонится самогон. Всякая мелочь моложе 18 лет количественному подсчету и статистическому анализу обычно не подвергается. Свадьба была летом, в построенном специально для этой цели балагане.

У Михаила была Белая Шестерка. Нужно сказать, что для деревенских Белая Шестерка долгое время была, что для городских Шестисотый Мерседес. Ну, так вот, грузится Михайлово семейство в Белую Шестерку и отбывает в деревню на свадьбу.

Картина маслом: посреди деревенской улицы останавливается Белая Шестерка, из нее выбираются жена и дети и вальяжно выплывает Михаил. В Белом Костюме!!! В Штиблетах!!! В Белой Шляпе!!! Этакий Фраер Городской, Справный Мачо!!!

Свадьба — в ауте!!! Михаил безмерно счастлив, а жена тут же начинает лопаться от ревности. Постепенно свадьба набирает обороты. Сначала все поздравляют жениха с невестой, потом уже на них никто не обращает внимания, все веселятся как могут и умеют.

Уже ночью Михайлова жена вдруг замечает, что благоверного нет рядышком и отправляется на поиски. Довольно долгое время ходит она по округе, пока возле чьего-то двора под забором не замечает сквозь темноту что-то белое.

Подходит, смотрит, а это ейный муж лежит в своем Белом Костюме на пыльной травке и, сладко посапывая, спит. "Не с бабой! Пусть себе дальше спит!", и пошла снова к народу. Немного погодя, на Михаила натыкается какая-то чуть менее чем он пьяная родственница. "Мишка, дурак! Ты чего здесь лежишь?! Замерзнешь ведь на земле лежать! Давая я тебя на сено отведу, я тут у них стожок возле сараев видела!"

В итоге, просыпается Михаил утром на навозной куче. Под головой у него клок прошлогодней соломы. Штиблеты аккуратно стоят возле кучи. А накрыт он своим Самым Замечательным, Самым Лучшим, Самым Белым пиджаком!!!

ни один олень не пробежал. Для минус тридцати по Цельсию я был, мягко говоря, одет легко, потому что совсем не собирался попадать в такую ситуацию. Рядом пыхтел Саня — мой концертный администратор. У него было одно преимущество: он еще не до конца осознал ту серьезность ситуации в какой мы очутились — он больше выпил. Но оставаться в сладком неведении ему оставалось недолго.

Где-то позади плескалось Братское море. (Оно и зимой не замерзает — ГРЭС не дает). Там на берегу остался жарко натопленный дом, из которого полчаса назад нас с позором выкинули. Показав на дорогу “гостеприимные” хозяева пожелали нам счастливого исхода мероприятия. Конечно, если с пути не собьемся. Или волки помешают.

Но, надо все по порядку. Это было время моих нескончаемых гастролей по стране. “Чес” стоял грандиозный — никакой “Дуст” не поможет. 2-3 концерта в день: перелеты, переезды — расслабиться почти не удавалось. А тут после десяти концертных дней в Усть-Илимске и Братске нас пригласили в баню — на Братское море, благо недалеко. Тур удачно закончился и мы собирались погулять.

Не секрет, что в баню русский мужик ходит не только помыться.

Парилка была знатная. Представьте себе дом, качающийся на воде в десяти метрах от берега. К нему приходилось добираться по узкому дощатому мостику. Выходя из парилки посреди огромного предбанника находилась огромная "3 на 3" прорубь, куда сигали самые отчаянные. Скажу честно, я вошел в их число. Секунды на полторы. Нахождение в ледяной воде было мгновенным, чуть задержишься и ты — сосулька. Но в предбаннике было тепло и очень светло и, когда в проруби никого не было, приплывали огромные рыбины с удивленными от увиденного глазами. Когда возвращались из бани в дом по опасному мостику, я осознал, что обратно идти гораздо сложнее. То ли я устал, то ли еще чего…

Баня была собственностью организации “Подводречстрой” СССР и гостеприимные водолазы выставили на стол местную достопримечательность — “водолазовку”. Это она, наверное, оттого так звалася, что после нее в студеной воде можно было ванну принимать. На разрушительное действие напитка мой организм рассчитан не был. К тому же 3х-часовая парилка, со всеми вытекающими последствиями, плюс 20 с лишним концерта нон-стоп, короче, я расслабился окончательно. Действовала “водолазовка” эффективно: все вроде соображаешь, но ноги не идут, а язык не поворачивается. Через пару часов наш коллектив был “оттранспортирован” в гостиницу. Остались самые стойкие. Я не буду называть их имена, вы и сами все поняли.

Все бы кончилось хорошо, если б у хозяев не появилась идея спеть. После традиционного репертуара (”Ой, мороз”, весьма кстати в ту ночь актуального), перешли к душещипательным произведениям. Следующее вокальное произведение нам, двум последним оставшимся гостям, было представлено как высший пилотаж водолазного искусства. Мужики враз как-то посерьезнели. Потом обнялись и, насупясь, смахивая скупую мужскую слезу, грянули во все подводное горло:

“Наш труд нелегок и не прост.

И отчий дом нам дно любое.

И потому в “Подводречстрой”

Идут умельцы и герои”

В этом скорбном завывании десяти мужских глоток чувствовался неподдельный надрыв — трагедия ушедших на дно и не вернувшихся обратно, тяжесть водолазной амуниции. Чтобы лучше звучал голос, исполнение прерывалось промыванием голосовых связок без ущерба генеральной линии произведения. После второго “антракта” в начале третьего акта я не выдержал и появился на сцене:

"…Коварна глубина!

Не оступись, о водолаз!

Тебе известно одному,

Что оступаются здесь раз"

Текст еще тот. Чего стоит “о водолаз”. Я не буду цитировать все произведение — не всякий это выдержит. Однако перед обалдевшими водолазами стоял вопрос: откуда я знаю эти слова? Громом прозвучал, для вскочивших со своих мест водолазов, мой ответ: “Музыку к этой песне написал я!”

Неподготовленные рухнули на пол. Реакция остальных была ожидаемой — нас пинками выгнали на улицу и предложили самим добираться до гостиницы. Самые рьяные порывались нас расстрелять на месте, но товарищи их уговорили не марать руки. С точки зрения хозяев, я посягнул на святое: присвоил гимну “Подводречстроя” свое авторство. Официальному гимну. “Залитованному” и зарегистрированному. Гимну, что звучал на всех официальных мероприятиях организации, по всему СССР. Да и поминая коллег, трагически ушедших из жизни, водолазы тоже пели про “коварную глубину”. Конечно, надо было немедленно извиняться, объясняться, да не давала “водолазовка” — настоянная на табаке с птичьим пометом она не оставляла никаких шансов на вразумительное объяснение.

…И вот бредем уже час сорок, продрогшие и злые — черт меня за язык дернул подпеть!

…Нас подобрал на третьем часу путешествия лесовоз. Саня, за полчаса до того пришедший в себя, уже пытался выть, но я ему отсоветовал — “родственники” могли быть рядом.

…А теперь самое главное: я действительно написал тот гимн десятью годами раньше. За что получил сто рублей. Будучи знакомым музыкального редактора фирмы грамзаписи “Мелодия” И. М. Якушенко, я получил заказ, с которым неплохо справился, судя по водолазной реакции. Тогда, я — студент без стипендии, брался за любую подходящую работу. И не только написал мелодию для гимна, но и исполнил его противным пафосным баритоном. Но водолазы мне не поверили…