использовали липучие офисные бумажки, но с ними все было как-то сложно: если записывал я, то ничего потом не мог разобрать, а если записывала жена, то бумажка иногда терялась еще до подъезда к магазину. Хорошо еще, что мы живем в век цифровой действительности — с коммуникатором все стало легко и приятно.

Прошел по списку, закупился. Прохожу мимо винного отдела, вспоминаю, что нужно купить шампанского. Я его как-то не очень, жена в последнее время тоже больше мартини с соком предпочитает, но надо купить — Новый год все-таки.

Вижу в шкафу под замком бутылки какого-то приличного шампанского. На дверцах — замки. Ищу кого-нибудь, кто откроет, а то ведь трубы горят.

Поблизости из работников никого нет. Иду к кассам, излагаю ситуацию.

— Да вы сами откройте, — советует кассирша. — Они не закрыты. Там сигнализация заорет, охранник прибежит.

— А он меня не расстреляет? — интересуюсь я.

— Не, он вас оприходует, — беззаботно отвечает кассирша.

Мне, в общем, не особенно улыбается, чтобы меня приходовал какой-то охранник, но делать нечего. Подхожу к шкафу, открываю действительно незапертую дверцу. На весь магазин начинает орать сигнализация. Никакой охранник не идет и меня не приходует. Сигнализация орет. Я залезаю в шкаф, выбираю себе бутылку шампанского, кидаю в тележку и еду к кассе.

Сигнализация орать перестает.

Вдруг бежит охранник. Страшно топочет ногами.

— Это вы, да? Это вы? — спрашивает охранник, который сильно запыхался — он пробежал аж десять метров от кассы до этих шкафчиков.

— Я, — признаюсь, не в силах скрывать этот ужасный факт от общественности.

Если честно, врать я не люблю и не умею.

— Это вы шкаф открыли? — спрашивает охранник, и тут я понимаю, что меня сейчас начнут приходовать. А у меня с собой в кармане - только коммуникатор. Ни ножа, ни электрошокера.

— Я открыл, — признаюсь я, ведь если что — можно отбиться бутылкой шампанского.

— Ну так оприходовать же надо, — говорит охранник.

— Приходуйте, — соглашаюсь я.

Охранник достает из бездонного кармана какой-то блокнот и спрашивает:

— Что взяли?

— Шампанское.

— Какое?

— Брют.

— Нет, как называется?

— "Вдова Клико".

— Вдова Кличко, — неожиданно острит охранник и тут же начинает ржать, искоса поглядывая на меня — видимо, я тоже должен впасть в истерику от такого остроумия.

Я молчу.

— Ладно, — говорит охранник, отсмеявшись. — Давайте приходовать.

Он достает из другого кармана ручку и начинает заносить в блокнот реквизиты бутылки. Делает это он довольно долго. По-моему, даже считает пузырьки. Наконец меня отпускают.

Иду на кассу, там долго пробиваю покупки. Пробил, расплатился, уложил в пакеты. Только собираюсь уходить, как вдруг к кассе подбегает женщина в такой же форме, как у давешнего охранника, и хрипло меня спрашивает.

— Выселитки?

— Что?

— Вы селитку брали? — спрашивает тетка.

— Не брал, — пугаюсь я.

Я много чего купил, но ни селитку, ни сепульку - точно не покупал.

— Как не брали? — округляет глаза тетка. — Дмитрич же приходовал. Вы что, не оплатили?

— Да оплатил он, оплатил, — вступается за меня кассирша.

Меня кассирши обычно любят. Я плачу карточкой, а с ней кассирше возни заметно меньше и не надо визгливо говорить покупателю: "А посмотрите триста двадцать три рубля шестьдесят семь копеек".

— Не брал я никакие селитки, — твердо говорю я и протягиваю чек.

Тетка берет чек, внимательно смотрит в него, нахмурив брови. Потом лицо ее разглаживается и она торжествующе кричит:

— А говорили — не брали! Вон же, шампанское селитки. Оплатили же!

— Это "Вдова Клико Понсардин", — стою на своем я. — Не знаю никакие селитки.

И тут все выясняется — с помощью кассирши. В шкафу стоит так называемый элитный алкоголь. Ну, то есть тот, который стоит больше 1000 рублей за бутылку. Они шкаф между собой называют по-свойски — "элитка". А я — брал с элитки бутыль. И ее нужно приходовать.

Тетка открывает свой блокнот и тоже начинает туда вписывать эту несчастную бутылку шампанского. И тоже переспрашивает, как оно называется. И — ну, конечно, тоже острит про "Вдову Кличко". Тут уж я разражаюсь хриплым смехом, потому что чувствую, что иначе оттуда никогда не уйду.

После этого меня наконец-то отпускают.

Мораль. Нефиг выеживаться, надо покупать обычное советское шампанское.

По крайней мере, это обойдется без двойного оприходования, без допросов, а главное — без взрыва остроумия охранников.

моментом, его теща решила одним выстрелом двух зайцев убить – новосёлам поднести подарки и освободиться от лишнего хлама, который было не продать, а выбросить жалко. Заказала машину с грузчиками, наполнила её убогим скарбом: потертым ковром, ветхими стульями, тумбочками, видавшей виды посудой. Но главным козырем её щедрости являло собой старинное немецкое пианино известной фирмы

"Беккер", доставшееся ей в наследство от одного из мужей неизвестно для какой цели – играть на нём никто не умел, а занимало оно полкомнаты. Она написала сопроводительную записку с адресом и, упиваясь широтой собственной души, отправила машину.

Возле нового дома царила праздничная суета. Из открытых окон гремела музыка, новоселы, с неподъёмными баулами карабкались вверх по крутым лестницам. Лифт, естественно, не работал. В квартирах густо пахло краской, и толком не закрывалась ни одна дверь. На балконах, как флаги, трепетало развешанное исподнее. Машина с четырьмя грузчиками прибыла раньше хозяев, и крепкие, слегка поддавшие мужики принялись за работу.

Пока не были растрачены силы, начали восхождение с пианино. Используя особые ремни, грузчики с альпинистской решительностью устремились к заветной вершине – девятому этажу.

На каждой лестничной клетке они были вынуждены устраивать перекур, во время которого, от всей души материли немецких умельцев, сварганивших такой увесистый инструмент, и подсчитывали грядущий барыш.

Конвертируемой условной единицей тогда считалась бутылка водки.

Энтузиазм трудящихся подхлёстывала такса: подъем пианино – одна У. Е. за каждый этаж. Выходило по две 40-градусной У. Е. на брата и одна водителю, так это только за пианино, да плюс остальное барахло...

Хозяин, не подозревая о грядущем счастье, явился в самый ответственный момент, когда грузчики управились и потирали мозолистые ладони в предвкушении законного вознаграждения. И здесь его ожидал новогодний сюрприз, заложенный в сопроводительной записке, где теща указала девятый этаж, но соседнего подъезда, а табличек на дверях ещё не было.

Когда Егор прикинул, во что ему обойдется транспортировка в свой подъезд на фиг ему не нужного пианино, он почувствовал, как сердце обо что-то споткнулось в груди. Однако он взял себя в руки и стал лихорадочно искать выход из непростой ситуации. Когда неясные мысли приняли отчетливую форму, он перестал ломать голову над этой шарадой и принялся ходить по соседним квартирам, пытаясь спихнуть тёщин подарочек: сперва за скромную цену, а после и вовсе бесплатно, лишь за расчет с грузчиками.

Поначалу охотников не было. Наконец, электросварщик с пятого этажа, худой востроносый дядечка, уже славно отметивший новоселье, широким жестом указал на свою дверь: "Тащите ентот сундук до меня, — на балкон поставлю, нехай жинка в ём всякий продукт хранит, будя заместо погреба".

"Ты чё, сосед, офанарел? – горячо запротестовал крановщик с четвертого этажа, невысокий лысый бодрячок: "Мы же этот дом сами строили, там же в бетоне сплошной песок, рухнет твой балкон вместе с этим гробом аккурат мне на голову. Пошли я тебе сто грамм налью, гуляй на здоровье без этого сокровища!". И тут начался концерт по заявкам трудящихся: вертлявая старушка-норушка, сморщенная, как сухофрукт, в незатейливой форме проявила интерес: "Возьму-ка я енту пианину до себя, пущай на ём внучка испражняется".

Но вразнос пошел её сосед бригадир каменщиков – урковатый мрачный блондин. Он набычился, посмотрел на бабульку, как повар на ещё живую курицу и, обозвав её старой бетономешалкой, выпалил: "Пущай твоя внучка на горшке испражняется, а у меня больной папаша, ему хвэршал покой прописал. А стены, знаем какие, у соседа собака затявкала, а моя Мурка со страху чуть с балкона не сиганула!".

Накал усиливался, как на аукционе. Предприимчивый бухгалтер, старая калоша, беззубым ртом прошамкал: "Хороший инштрумент, и фирма жамечательная. Давайте его шуда. У меня племяша мужыкальная училка, берёт по трояку в час, это какие ж денжищи можно жашибить? Дело-то не хитрое: "жили у бабуши два вещёлых гушя... "

Но его умыл другой сосед, эмоциональное лицо восточного происхождения, его затрясло от ярости, и он стал возмущаться на каком-то гортанном наречии с вкраплением русского мата. А после, окончательно перейдя на общедоступный диалект, побагровел и пригрозил: "Я шас твой (непечатное) бэкэр-студыбэкэр к (непечатное) матери в щэпкы разнэсу, кланус мамой! – и, сложив ладони рупором, громко прокричал: – Роза (непечатное), нэсы тапор!".

Дом стал напоминать потревоженный улей. Спорили до хрипоты. Скандал разрастался с богатым использованием замысловатых сквернословий, рождённых целыми поколениями строителей светлого будущего. Хмурые грузчики с холодным недоумением наблюдали за жаркой полемикой. А когда подъезд уже до предела наполнился чудовищной бранью, по команде урковатого бригадира шум стих, и завершился традиционным советским способом: всеобщим открытым голосованием, которое, как и положено, оказалось единогласным. Постановили: "Оказать соседу материальную помощь в виде рубля с носа и увести злосчастный инструмент, куда угодно, хоть на его историческую родину, чтобы не мешал справлять новоселье советским трудящимся".

Когда грузовик вместе с грузчиками и "Беккером" скрылся из вида, все облегчённо вздохнули и разошлись умиротворенные. Пар благополучно ушёл в свисток. Но вскоре выяснилось, что коварный инструмент на историческую родину не поехал, а осел в ближайшем комиссионном магазине, и на нём стояла фантастическая цена – 850 рублей. Егора крепкий организм с честью справился с подлым ударом судьбы ниже пояса. А от тёщи он скрыл этот досадный пролёт мимо денег, уж её бы уж точно кондратий не пощадил.