как было лето и стояла жара, развезло нас быстро часа через 2-3. Не помню что нам тогда стукнуло в голову, кажется я решил понастольгировать и прогуляться по улочкам родного города, но вместо того, что бы вызвать такси и по домам. пошли пешком. И как всегда в таких случаях бывает, стоят они, родные.. Улыбаются падлы. Мы говорят вам такси подали. И показывают на ментовскую буханку. Мы уже минут 5 за вами наблюдаем, говорят, как вы прямо на нас идете.. Ну. а что мы.. Тоже смеемся, поехали говорим. Смех смехом, а сидеть в вытрязвике в мои планы не входило. Денег особо тоже уже не было.. Думаю, сам то я выйду через пять минут, но касательно Димы нужно что то придумывать. Тем более его там хорошо знают. А тут какие то молодые попались. Не признали его.. это как говорится преамбула.. Амбула. В буханке нас естественно ошмонали, Но ПОКА ни чего не взяли. Все вернули назад. А пока сидим беседуем.. Типа кто такие, откуда и куда шли.. Вообщем такой аристократический треп ни о чем.. Тут Дима зашелся кашлем.. Аж покраснел.. Даже не знаю с чего. Вроде здоровый как бык. Ну мент сразу напрегся. Ты что, спрашивает. кашляешь? Часом не болен? И тут у меня в мозгу как молния сверкнула. Да у него же ребята, говорю, тубик. Дима как это услышал. у него аж глаза вылезли и он от кашля еще больше зашелся. Мент орет- как тубик? Ну а я продолжаю тему развивать. А вы, говорю, думаете с чего я в такую жару накидался? Его просто из тубдиспансера выпустили на выходные, ну типа помыться, постираться, белье поменять. Ну вот мы и решили это дело отметить. Я что бы зараза не пристала. Продизенфикцировался так сказать... Дима как это услышал, вообще пятнами пошел. На этот раз уже от смеха.. Который маскировал под продолжающийся кашль. Мент в истерике орет, да ты что! у меня родственник полгода от тубика лечился. да это такая зараза, если привяжется, хрен отстанет. Вообщем на меня начал играть. И тут Диме орет- Пошел вон отсюда.. И чуть ли не пинком его выкинул. Так, думаю, этого отмазал.. Пришло время самому отмазываться. Ребята, говорю. у меня в телефоне есть один номер. Давайте я вам его покажу. Показал. Вы знаете, спрашиваю их, кто это? Нет отвечают. Ну точно молодые. думаю.. Ну как же так. Начальство знать нужно. Это начальник вашего начальника, начинаю им на пальцах объяснять. А ты его откуда знаешь, спрашивают. Ну я и его знаю, и маму, его. И на свадьбе у него был. Постоянно на природу наши родители вместе выезжают.. Вообщем как то так. Просто беспокоить его по такому пустяку, думаю ни вам ни мне не надо. Давайте сразу разойдемся. Давай, отвечают, мы тебя в вытрязвяк привезем, этот номер начальству покажем. а там уже на месте решим. Ок, говорю. поехали. Привезли меня в вытрезвяк, мент попросил на телефоне показать этот номер и с телефоном куда то убежал. Через минуту меня вызывают к врачу.. Стандартная процедура, закрой глаза. прикоснись к носу, присядь.. Надо сказать с приседанием у меня получилось плохо.. Но вердикт был — абсолютно трезв. Вернули телефон и сказали досвиданье. Не успел приехать к родителям- звонок от Димы.. Ну ты монстр, ржет.. Меня столько раз чуть ли не силой менты в машину запихивали. . Но выгнали из нее впервые..

сын шейха. Арабского. На всех его школьных пиджаках индийского кашемира был пришит герб их арабского рода. С гербом были и портфель, и все тетрадки и книжки, и даже автомобили. К мальчику прилагалось два личных шофера, секретарь, няня и далее по списку.

Про маму мальчика судачили все, от уборщиц и до дорогостоящих родительниц школы.

Красоты она была необычайной, богатства неимоверного. И в школу, кстати, захаживала частенько. Красовалась наверное. Что только про нее не придумывали.

И вот однажды, зайдя за отпрыском древнего рода в класс, смахнув по дороге пыль с половиц шелковистой серебрянной норкой, увидела наша королева красоты совершенно неприличную картину.

Маленькую девочку, одноклассницу ее сына, сильно рвало прямо посреди класса. Дети ринулись по сторонам, молоденькая учительница растерялась совсем. И вот тогда эта шикарная дама скинула свою шубку прямо на парты, и пока учительница уводила несчастного ребенка умываться, царственная мамаша закатила рукава, схватила тряпку и принялась весело мыть пол. По бабьи, на коленях.

"А я, — говорит, — у мамани была старшая, а после меня еще пятеро. Что ж я пол не протру! "И рассмеялась.

Вот вам и пересуды, вот вам и царская особа. Вымыла она руки и говорит своему сыну: "В любом месте и в любую минуту важно оставаться человеком! "

приходилось от полутора до двух десятков мешков, здоровенных сумок и накрытых сит с цыплятами)

Ну, так вот...

Суть сама: на боковых местах — два мужика. Нормальные такие, в пиджаках и с чемоданами.

В Куйбышеве ещё, когда садились, не знакомы они были.

А как проехали пару остановок, так оказались родственные души: оба играют на баяне.

Причём, правда про баян открылась только после первой пол-литры. И тут понеслось...

Баяна-то ни у одного из них, как на грех (или — слава Богу), с собой не было — а превосходство своё показать хотелось обоим, хоть лопни.

И пошло дело.

"А Вы как про "Славянку" играете? , — орёт, допустим, один, — Вы неправильно играете! Надо вот так! " — и пальцами так в воздухе мельтешит, как будто сороконожек с себя обирает. А другой ему в ответ: "Да ни х[рена]! Так вот надо! " — и ещё красивше показывает. (Братки девяностых удавились бы за такую распальцовку, ей-богу).

Люди в поезде привыкшие, всем пофиг — главное, не дерутся и других не трогают.

Прослушав до конца "Славянку", я вышел покурить в тамбур. (Кстати, стоять в тамбуре последнего вагона, неторопливо курить и смотреть на убегающие шпалы — это нечто особенное. В такие минуты особенно отчётливо понимаешь, что это не ты едешь, а тебя везут.

И довезут или нет — это тоже не от тебя зависит... Полная свобода духа и единение с нескончаемым, короче).

Когда я вернулся в вагон на своё место, то один из этих двоих, подмыкивыя себе под нос, уже беззвучно играл на своём чемодане вальс "На сопках Мачжурии", а другой держал в сложенной из музыкальных пальцев руке стакан и пристально наблюдал за игрой, при этом ехидно, презрительно и несколько свысока ухмыляясь.

Ладно...

Подъехали к Гамалеевке, там "барыга" целых пять минут стоит.

Все курящие — и я тоже — высыпали на перрон. Двое музыкантов также решили подышать воздухом.

И тут — вот оно: какое-то местное чудо в обтёрханном пиджачке, в заправленных в сапоги брюках-клёш, стоит и растрандыривает, прямо на перроне растягивая хриплые меха, знаменитую штуку про букет и велосипед.

Что он там делал — встречал, провожал — неизвестно.

Эти двое как его увидели — мандец. Ломанулись к нему, как Ростропович к скрипке.

"Дайте мне, пожалуйста, на минутку инструмент, я покажу этому [ч]удаку, как на баяне играть надо! "

А другой - то же самое, но про свои преимущества.

Мужичок этот сначала струхнул — понятное дело, до[дол]бались двое пьяных — а потом быстро сообразил, что к чему.

А сообразив, повёл презрительно плечом, поправляя ремень своего инструмента, и сказал культурно:

— Мужчины, у меня вообще — гармонь.

... Когда "барыга" поехал дальше, в вагоне было тихо. Только щёлкали на стыках колёса, да изредка попискивали чьи-то дети.

Музыканты смотрели на проплзающие мимо лесопосадки и молчали.

А ещё через час я сошёл в Барабановке...