Во время одного спектакля Абдулов забыл выйти на сцену в нужный момент. Ширвиндт, не растерявшись, громко сказал в зал: "Видимо, наш дорогой Александр Гаврилович (Абдулов) задержался в буфете, но я уверен, он уже спешит! "Через несколько секунд Абдулов действительно выбежал на сцену, запыхавшийся, но с широкой улыбкой.

Однажды Абдулов решил разыграть Ширвиндта и подговорил администрацию театра. Перед спектаклем к нему подошёл директор и сказал серьёзным голосом: "Александр Анатольевич, сегодня в зале важная иностранная делегация. Вам нужно будет сыграть без слов, но с жестами, чтобы они всё поняли". Ширвиндт сделал вид, что поверил, и в первом же акте выдал невероятную пантомиму, доведя коллег до слёз. Когда правда открылась, он сказал: "Абдулов, ты так стараешься, что я уже боюсь, что однажды меня похитят инопланетяне".

На одном из банкетов Ширвиндт поднял тост: "За Сашу Абдулова, который в кино – герой, в театре – мастер, а в жизни – бедный мальчик, который вынужден терпеть меня". Абдулов тут же парировал: "Александр Анатольевич, просто я с детства люблю экстрим".

Николай Черкасов, репетировавший роль Петра I на сцене Пушкинского театра, тоже участвовал в пробах. Актёр потрясающего дарования, Черкасов мог сыграть всё, что угодно. Когда Петров увидел его в гриме, он застонал от сожаления. Рост, острый взгляд, порывистость — всё подходило, но! Черкасов был моложе, а из-за своей худобы выглядел гораздо моложе возрастных Жарова и Тарасовой. Ансамбль не складывался.

Было жаль расставаться с Черкасовым, помощник режиссёра в задумчивости подошёл к актёру, попросил снять приклеенные усы, вгляделся в худощавое лицо Николая Константиновича и воскликнул: "Вылитый царевич Алексей! И гримировать не надо!". Исполнитель роли главного антагониста царя-реформатора был найден. В Пушкинском театре про Черкасова шутили: "С вечера до утра от царевича до Петра". Но кому же доверить главную роль?!..

Николая Симонова позвали на пробы от безысходности, он был пятнадцатым по счёту претендентом на роль царя. Совершенно другая фактура, в театре играл современников. Но ему сбрили волосы надо лбом, надели парик, приклеили петровские "кошачьи" усы и... о чудо! Вот он, Пётр! "Глаза сияют, лик его ужасен, движенья быстры, он прекрасен!". Историки, консультанты фильма, сомневались: "Он не похож ни на один из 25 известных царских портретов". Алексей Толстой их успокоил: "Симонов сыграет так, что его фотокарточка станет двадцать шестым портретом Петра! ". И эти слова оказались пророческими...

Здесь каждый приговор — это не только судьба отдельного человека, но и зрелище для толпы: плети, колёса, эшафоты.

И вот в этом мире, где жестокость остаётся частью правовой системы, появляется Чезаре Беккариа — миланский маркиз с лицом философа и смелостью революционера.

Он не брал баррикады, не свергал королей. Он просто взял перо и написал книгу, которая перевернула представление о справедливости.

В 1764 году, когда Екатерина II правила Россией, а бостонцы ещё не бросили чай в гавань, Беккариа опубликовал труд, ставший библией гуманизма.

Его идеи звучали ересью: "Цель наказания — не месть, а предотвращение преступлений".

"Следственные пытки — это варварство, а не доказательство". "Смертная казнь — ошибка, а не правосудие".

Книгу быстро перевели на десятки языков. Вольтер назвал её "криком разума в мире суеверий", а инквизиция внесла в индекс запрещённых книг — лучшая реклама для эпохи Просвещения.

Беккариа, выходец из аристократической семьи, мог бы провести жизнь в салонах Милана, обсуждая моду и оперу. Но вместо этого он вступил в "Общество кулака" — группу интеллектуалов, которые верили, что идеи сильнее меча. Его аргументы были просты и сильны.

Если наказание должно быть примером, зачем делать его публичным? Разве зрители не запомнят ужас, а не урок?

— Законы пишутся для людей, а не люди для законов.

Притом, что Беккариа никогда не занимал государственных постов, его идеи изменили законы от России до США. Екатерина II пригласила его в Россию реформировать право — он вежливо отказался, сославшись на климат. Императрица, впрочем, использовала его идеи в своем "Наказе".

Джефферсон и Франклин цитировали Беккариа, создавая основу американской правовой системы.

— Даже Наполеон, сторонник жёстких мер, включил некоторые принципы Беккариа в свой Уголовный кодекс.

Почему Беккариа актуален сегодня?

Потому что его вопросы остаются нашими вопросами.

Где грань между справедливостью и жестокостью?

Может ли страх остановить преступление лучше, чем разум?

И главное: способен ли закон исправить человека, или он лишь метит его клеймом? Беккариа не дал ответов на всё.

Но он научил нас сомневаться, даже в законах, которые кажутся незыблемыми.