на "вы" и только по имени отчеству. Интеллигенция. Хотя видно было, что знают они друг друга лет пятьдесят, но встречаются раз в пятилетку и только у Зинаиды в гостях. Я был милым и услужливым, открывал шампанское, кроил тупым ножом жареную утку с яблоками и бегал на кухню за тряпкой, когда кто-то снова переворачивал вино.

Старушки попели хором старинные советские песни и начали вспоминать свои детские годы.

Тамара Павловна сказала:

— А, знаете, я вообще-то родилась в лагере на Колыме. В тридцать восьмом году. Так, вот.

Услышав это, рядом сидевшая Елена Александровна, до невозможности выпучила глаза и вскрикнула:

— Как!? Как, Тамара Павловна, вы тоже родились в лагере на Колыме!? Да ведь и я родилась в лагере под Магаданом и тоже в тридцать восьмом!

Они бросились друг к другу в объятия и так долго стояли. Это было настолько трогательно, что нельзя было не прослезиться.

Тамара Павловна вытерла салфеткой глаза и продолжила:

— Отца я, разумеется, никогда не видела, а Мама умерла в лагере, когда мне было полтора года, но все равно детская, цепкая память, что-то ухватила. Лица ее, я, конечно, не помню, но хорошо запомнила темную одежду, совсем короткую прическу и голос. Уже только при Хрущеве я разыскала наших дальних родственников и увидела у них Маму на фотографии.

Елена Александровна тоже вытерла салфеткой глаза и сказала:

— А я довольно хорошо помню нашу жизнь в лагере. Помню, как Отец своими руками смастерил для меня деревянную лошадку. Боже как я на ней качалась, даже ее сосновый запах до сих пор помню. Когда во время войны нас из Магадана перевели в Москву, Мама уговорила Папу и мы лошадку взяли с собой…

— Постойте, какой Отец? Какую лошадку? Какая Москва? А-а-а-а-а, вот оно что…

Тамара Павловна долгим взглядом посмотрела на Елену Александровну, как будто подбирала слова, но так ничего больше и не сказала.

Они вообще в тот вечер больше не разговаривали, даже когда сидели рядом в моей машине и ехали по домам…

он, — потому и никто не смог объяснить вам, чем отличается Пацак от Чатланина. А я — знаю историю. Когда-то здесь все было по-другому, тут была процветающая цивилизация, тут царили мир, счастье, благополучие, но это было так давно, уже мало кто помнит.

— А что случилось? Куда все делось? – поинтересовался Дядя Вова.

— А потом пришли они, Пацаки. Мы их прозвали "пацаками", "пацак" — это мясник на старом языке, а как они назывались на самом деле, никто уже не помнит. Тогда это был другой народ. Они убивали, насиловали, грабили, они уничтожали все на своем пути. Мы сражались с ними и постепенно делались как они. Нас вела вперед ненависть, и она привела нас к победе. А когда мы победили, то никаких других чувств, кроме ненависти, в нас не осталось. Все остальные чувства выжгла война. Мы прокляли Пацаков на века. Мы создали индикаторы, которые показывают наличие пацакской крови у человека, даже если она разбавлена в сто раз. Если ты потомок Пацака, красная лампочка покажет это. И так будет у твоих детей, и внуков, до скончания веков. Потому что никто не смешивается с пацаками. Но, — торговец сделал паузу и подкинул дров в костер, — это уже не имеет никакого смысла, потому что чатлане сами стали как пацаки. Ты прав, Скрипач, сейчас уже нет никакой разницы.

— Но мы-то не с вашей планеты! — закричал Гедеван, — наши предки не воевали с вами, почему мы Пацаки?

— Значит на вашей планете тоже есть свои Пацаки, — равнодушно сказал торговец, — значит вы тоже способны нападать, грабить, убивать, насиловать. Вы можете выглядеть цивилизованными и думать, как цивилизованные люди, но как только обстоятельства поменяются, вы будете вести себя, как и свойственно Пацаку. Я уверен, что в вашем языке тоже есть слово для обозначения таких людей... "