ни к чему не привело. Написано, между прочим, — "паста с особым отбеливающим эффектом". Походу, там основной компонент, — цемент марки 500.

Ладно. Плюнул я короче на это дело, почистил старой.

Но на тему тюбика вспомнился один старый случай.

Дело было в общаге. Рабочей, не студенческой.

Саня собирался на свидание.

Поскольку знакомая его была то ли учителкой, то ли библиотекаршей, было принято решение идти на свидание в костюме. (Чтобы совсем сразу добить её наповал) Костюм у нас был. Один на троих. Времена были голодные, но добрые. То есть формально он принадлежал Олегу, но пользовались по мере надобности все, благо комплекции были примерно одинаковой, молодые, поджарые, голодные... Надобность в костюме тогда возникала нечасто, что там говорить. Он был как новый поэтому.

Ну так вот. Костюм. Шикарная тройка цвета кофе с молоком.

К пижонистому костюму прилагались туфли светло-коричневого цвета.

Когда-то давным-давно Олег, с большим трудом, случайно, достал для них тюбик крема подходящего цвета.

И вот, уже собравшись, перед уходом, Саня решил вдруг подновить блеск обуви. Достал крем и щетку. Открыл тюбик. Однако все попытки выдавить из него хоть каплю крема ни к чему не привели. Тюбик меж тем был практически полный. Саня вертел и мял его и так и сяк, пыхтел и заглядывал внутрь, — бесполезно.

Устав наблюдать это безобразие Олег встал, отобрал тюбик, сказал —

"Гляди как надо! ", положил тюбик на пол, и ударил по нему каблуком.

Он не целился специально, нет!

Но густая тёмно-коричневая струя, под большим давлением вырвавшись на свободу, легла по диагонали точно на стоящий напротив шикарный, цвета кофе с молоком, костюм. Надетый по случаю на Саню.

Легла удивительно метко! На пол даже не упало ни капли.

— ТЫ ЧТО, ГАД, СДЕЛАЛ С МОИМ КОСТЮМОМ??? — выпав из оцепенения, заорал

Саня, не рискуя не то что тронуться с места, но даже и пошевелиться.

— Э... Э!!! А что ж ты там встал-то? — стал оправдываться Олег, и вдруг сообразил, — Вообще-то это мой костюм!

— ДА С КАКОЙ РАДОСТИ? — продолжал орать Саня как подорванный, — СЕГОДНЯ

ЭТО БЫЛ М О Й КОСТЮМ!

Драки удалось избежать.

Впрочем, свидания тоже.

Воспользовавшись оцепенением противника Олег выскользнул за дверь, и через пять минут вернулся с компенсационной литрой водки.

Водка есть — какое уж тут свидание, действительно?

Эх, молодость, молодость!...

Я почему этот случай вспомнил?

Я когда этот тюбик с пастой терроризировал, ребёнок, наблюдая мои подходы к снаряду вдруг вздохнул и сказал.

— Папа! Ну что ты мучаешься? Да наступи ты на него ногой!

Годы летят — вжик, и нету. А люди — не. Не меняются: ))

в рабстве, пахала круглые сутки, а кормили ее не так чтоб очень.

Когда Энни исполнилось 8 лет, она решила:

— Задолбали добрые родственнички. Хватит.

Пришла к маме, и говорит:

— Хорош, мама, фигней страдать. Забирайте меня обратно.

— Да кормить тебя нечем, — отмазывается мама.

— Не надо меня кормить, я вас, сама прокормлю, — заявляет Энни.

Взяла старое ружье покойного папы, и отправилась на охоту. Принесла дичи столько, что на семью хватило, да еще и на продажу осталось.

— Ах, как хорошо! — обрадовалась мама.

— Только я, как добрая квакерша, продавать дичь без мужчины не смогу. Это неприлично.

— Все вы, квакерши, только квакать и можете, — сурово ответила Энни.

Пошла и сама продала дичь в рестораны. А на следующее утро снова на охоту. Так и повелось: Энни кормила всю семью, продавала дичь, и сумела заработать денег столько, что за 7 лет выкупила ферму, которую мама заложила.

— Да как же у тебя так получается, деточка, — удивлялись все вокруг.

— Жить захочешь, и не так раскорячишься, — отвечала Энни.

— Но ты же девочка, ты должна быть нежной, — внушали соседские кумушки.

— Нежность и ружье — лучше, чем просто нежность, — говорила Энни.

— А где твои сережки и другие украшения? — хихикали ровесницы.

— Вот мое лучшее украшение, — мило улыбалась Энни, и показывала ружье.

В общем, всю жизнь Энни считала, что лучшее украшение женщины — ружье, и не прогадала. Когда ей исполнилось 21 год, поехала она в Цинциннати. А там выступал со своим шоу стрелок по фамилии Батлер. Правда, не Ретт, а Фрэнсис. Ну да ладно. Все равно красавец: грудь колесом, усы как у Буденного. Вот он и говорит:

— Ставлю сто долларов, что никто меня в стрельбе по мишеням не победит.

Мужики давай с ним соревноваться, и все проиграли.

Тут выходит Энни, скромно так улыбается:

— Ну давай, что ли.

— Барышня, тут не кружок вышивания, — ржет Батлер, хоть и не Ретт.

— Вышивание и ружье лучше, чем одно вышивание, — кротко отвечает Энни.

И на 25-й мишени побивает Батлера.

— Это у меня просто глаз замылился, — давай оправдываться стрелок.

— Гони сто баксов— нежно пропела Энни.

— Вот это женщина! — восхитился Батлер. И стал ухаживать за Энни: цветы, конфеты, все как положено.

Вскоре они поженились, и поступили в труппу Буффало Билла. Выступали в Англии перед королевой Викторией, в Италии — перед королем Умберто, а в Германской империи Энни пулей сбила пепел с сигары Вильгельма. Короче, звездой была именно Энни, а Батлер так, на подхвате. В числе прочих фокусов, дама сбивала с головы мужа выстрелом яблоко.

И отношения у них были прекрасные. Фрэнсис буквально на руках Энни носил, и ножки целовал. А какой дурак станет ссориться с женой, если она каждый вечер в башку ему целится? Жить-то охота.

— Вот как ружье в жизни помогает, — радовалась Энни.

И открыла стрелковую школу для женщин.

— Красивые глаза и ружье лучше, чем просто красивые глаза, — внушала она дамам.

И дамы верили. Учились стрелять. Таких самородков, как Энни, было мало, но тем не менее, когда началась война с Испанией, у нее был готовый отряд женщин-стрелков. Тогда Энни написала письмо президенту Уильяму Мак-Кинли: "Дорогой господин президент! Мои стрелки готовы защищать страну". Но президент не согласился.

Энни упорно продолжала учить женщин стрелять.

— На войну не пойдете, так хоть мужья вас бояться будут, — внушала она.

— Доброе слово и ружье лучше, чем одно доброе слово.

Потом удача ей изменила. Энни попала в железнодорожную катастрофу, ее парализовало. Но она после пяти операций смогла встать на ноги и продолжила выступать. И учила, учила женщин стрелять. Потом ее ошибочно обвинили в краже штанов из магазина.

— Вы обалдели, что ли? — обиделась Энни.

— Я б красть не стала, я б ограбила. У меня ж ружье!

Вскоре оказалось, это была не она, а профурсетка-стриптизерша, которая выступала под ее именем, правда, без ружья. Но было поздно, газеты раструбили, и осадочек остался.

Затем Энни еще и в автокатастрофу попала, и ногу повредила. Но до последнего продолжала участвовать в соревнованиях, ставить новые рекорды и учить женщин стрелять.

Умерла Энни Оукли в 66 лет. После нее осталось пятнадцать тысяч благодарных учениц! Вот это я понимаю, борьба за женские права.

Потому что борьба за права и ружье — лучше, чем просто борьба за права.