Когда я была маленькая, у меня был дедушка. "Ну и что? " — спросите вы. Дедушки бывают у всех. Обычное дело.

Так-то оно так, да не совсем. У детей моего поколения дедушек почти не было. Бабушки были — это да. Сплошь военные вдовы.

Моя бабушка тоже была военной вдовой. Откуда тогда взялся дедушка? А дедушка был её вторым мужем, маминым отчимом. Он тоже был вдовцом, семья его (дети и жена, к началу войны на сносях беременная близнецами) погибла в Минском гетто. Сам он остался жив совершенно случайно — кинулся забирать из летнего лагеря под Могилёвом старшую дочку. А вернуться в Минск уже не смог. Не успел.

Тогда было много таких семей — люди, разбитые войной и потерявшие близких, сходились и пытались воссодать какую-то мирную жизнь, вырастить уцелевших детей.

Дедушка был часовщик. Хороший часовщик — другие часовщики его очень уважали и восхищались его умением. "Ну ещё бы, " — улыбался дедушка, — "меня же десяти лет в учение отдали — к такому мастеру! "

Мастер стал ему вторым отцом. Ученик его обожал, писал ему письма и советовался с ним в трудные моменты — всю жизнь, пока Мастер был жив...

Детское воспоминание. Мне пять лет. Вечер. В комнате темно. На одном конце длинного стола горит яркая настольная лампа, и дедушка, вставив в глаз лупу, сосредоточенно склонился над очередными часами. Я знаю, что мешать или отвлекать его нельзя, работа у него мелкая и кропотливая. Мне просто интересно за ним наблюдать. Но если вдруг какая-нибудь маленькая деталька упадёт на пол, я тут же вскакиваю и бегу за магнитом — "тут нужны детские глазки... нашла? вот умница! "

Часы дедушка чинил разные — чаще всего наручные, конечно, но и настольные, и стенные... У нас дома тоже висели старые немецкие часы, купленные после войны на базаре и собственноручно им отремонтированные. Они били каждый час — бим-бом! — и каждые полчаса — бом-м-м!

(Всю жизнь потом меня будет тянуть к старинным часам, настольным, напольным и особенно стенным с боем — немодные и никому не нужные в наше время, они будут напоминать мне детство и деда.)

Однажды клиент принёс в починку остановившиеся часы и слёзно умолял деда "сделать что-нибудь". Часы были завёрнуты в одеяло, как ребёнок. Очень старые часы. В ужасном состоянии.

— Нет, — укоризненно покачал головой дедушка, — я не могу чинить такую рухлядь. Им место на свалке. У меня даже и деталей таких нет.

Но клиент не уходил. Он продолжал уговаривать "самого лучшего мастера". Ему было очень важно, чтобы именно эти часы опять пошли. Нет, ему не нужны были другие. Именно эти. После долгих расспросов он наконец сознался, что причина у него, конечно, глупая... но папа... старенький папа... "забрал себе в голову"... когда эти часы остановятся, он умрёт. Как вам такое нравится? Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? А теперь он слёг от огорчения и говорит, что его время пришло...

Дедушка почесал в затылке и пообещал попробовать.

Ох и намучился же он с этими часами, ох и намаялся! Советовался с другими часовщиками, что-то осторожненько чистил, подпиливал и обтачивал, искал какие-то недостающие пружинки-шестерёнки... Однажды мы с ним даже ходили куда-то далеко-далеко на другой конец города, где в маленькой деревянной будке сидел и копался в старых механизмах совсем древний старичок. Когда-то он был даже лучшим мастером, чем мой дедушка, но теперь за сложную работу уже не брался — глаза не те, руки не те... Но как бы там ни было, нужное колёсико у него всё-таки нашлось.

Бабушка ворчала, вспоминала старое еврейское слово "айн-рЕ-де-ниш" — "самовнушение", "самоуговор", "воображаемая болезнь", рассуждала о том, что человек может пройти войну, потерять близких, преодолеть невыносимую боль, пережить страшнейшие времена — и умереть от такой ерунды...

После долгих мытарств часы всё-таки удалось починить. Клиент был вне себя от радости.

Дедушка умер через три года. Владелец часов выздоровел и благополучно проскрипел ещё несколько лет. Старые часы пережили их обоих. И шли ещё долго, отсчитывая время, которое проходит... и уходит... и забывается.

И только где-то глубоко на дне моей памяти ещё теплится старая поговорка на уже почти мёртвом языке: "Ан айнредениш из ергер фун а кренк" — "Воображаемая болезнь хуже настоящей".

Память — такая штука... если ей позволить, она уводит нас назад, назад, в те времена, которые давно прошли и никогда не вернутся — туда, где все, кого мы любили, ещё живы...

Но когда я беру в руки часы, чтобы в очередной раз перевести стрелки, неизменно слышу дедушкин голос: "Никогда не переводи часы назад! Это очень вредно! Только вперёд! "

Только вперёд.

Афоризм времен кооперативного движения:

Три настольные книги начинающего бизнесмена:

1. Двенадцать стульев.

2. Золотой теленок.

3. Уголовный кодекс.

Да, до Остапа Бендера мне еще далеко, а в те студенческие годы, благословенно беспредельные начала 1990-х – и подавно.

Те, кто грыз

Куражились с друзьями у меня на квартире. Всю ночь кричали песни Ленинграда, Ляписа и Король и Шут, и среди них каким-то образом затесались две песни Сплин. В 4 утра звонок в дверь. Соседи. Все сразу затихли. Я открываю дверь, стоит моя соседка лет 25-и: "Паша, пожалуйста, давайте как-то потише, всё-таки, завтра на работу... Хотя, если будет играть всю ночь "Сплин" я не против, но только тихо, чтобы я слышала".

diamant: Ну а как прошло твоё родительское собрание?

Canakau: да ваще ппц — семь двоек, дрался, уборщицу толкнул, мусорку поджог, страницы из дневника вырвал, чтобы двойки и замечания скрыть

Canakau: ну думаю, ща всыплю и смартфон и иксбокс до конца года отберу

Canakau: захожу в его комнату, а он мне НА ПИАНИНО ИМПЕРСКИЙ МАРШ ИГРАЕТ

diamant: Гг... простил?

Canakau: ну не мог же я ржать и наказывать его одновременно — взял с него обещание двойки исправить, уборщицу не толкать и у мусорки не попадаться

Это случилось тогда, когда компьютеры только завоевывали пространство нашей страны. Время было тогда довольно тяжелое и мне, помимо преподавания, приходилось подрабатывать в одной фирме, которая занималась продажей компьютеров, оргтехники, а параллельно оказывала услуги по установке софта и написанию программ.

Руководство