Что уж там скрывать — Ярик всегда имел небольшой лишний вес. Я бы оценил эти излишки килограммов в восемь, раскиданных по могучему телу: мышцы у него видны хорошо, а вот рельеф уже не очень, особенно на торсе. Может, в холодных странах типа нашей северной Вавилонии и всяких норвегий у мужчин так и должно быть: мыщцы и мослы надо прикрыть каким-никаким жирком, чтобы зимой не мёрзнуть. Но иной раз восемь килограммов балласта могут создать и проблему. И вот вам живой пример.

Хотя в Сеченовке учат заботиться о чужих телах, три часа в неделю студенты уделяют собственным футлярам и потеют на физкультуре – в конце концов, тело врача должно быть образцовым, моложавым и не навевающим на пациента мысль, что "да, деточка, все мы смертны". В группе Ярика физкультуру вёл довольно тощий организм лет сорока пяти с поэтическим именем Александр Сергеевич и кудрявой головой – парни, разумеется, звали его Пушкин.

Странная худоба Пушкина издавна толкала студентов Первого Меда на разные медицинские колкости. Злоупотребление женщиной, аллергия на еду после обедов в студенческой столовой, жертва тайных экспериментов ректора – вот самые безобидные версии. Ярик произвёл на свет свою идею – в раздевалке, под дружный хохот парней, он предположил, что тренер подрабатывает в балете. Для пущего эффекта Яр изобразил танцевальное па, что было, конечно, особенно смешно, учитывая его габариты.

Увы — в ту же секунду в раздевалку вошёл Пушкин. Он всё слышал. И видел.

И многообещающе процедил:

— Самые весёлые будут вкалывать до кровавого пота.

Не знаю, замечали ли вы, что чем человек худосочнее, тем он злее?

С этого дня у Яра возникли существенные сложности со сдачей нормативов.

Нет, свои 120 килограммов штанги он толкал без проблем, но вот с беговыми упражнениями всё обстояло иначе. Секундомер в руках тренера проявлял чудеса двойных стандартов – проклятый прибор то вдруг ломался, то начинал считать секунды так, что у законов физики лезли на лоб глаза.

Когда же, пройдя семь кругов ада и истязание плоти, Ярик сдал-таки короткие дистанции, перед ним выросло самое последнее и самое непреодолимое препятствие – кросс на пять километров. Вы, наверное, знаете, как надо выглядеть, чтобы хорошо бегать длинные дистанции?

Классический портрет кенийского бегуна: тонкие ручки, тонкие ножки, лебединая шейка и весь каркас напоказ. Фактически, кожа да лёгкие, и очень лёгкий скелет – вот формула успеха. Ещё, говорят, в Москве хорошо бегают кросс мальчики максимальной гламурности – строение их тел приближается к кенийцам. Но в Ярике, как вы уже догадались, ничего гламурного и тонкого не было лет с тринадцати. А если учесть восемь килограммов сала, с которых мы начали рассказ, выходило, что Пушкин мог кровожадно потирать руки: сдать кросс даже на "тройку" Ярику было не по силам.

Так бы парень и попал в переделку, если б не лучший друг.

Полюбуйтесь, как была разыграна эта великолепная комбинация: во время второй пересдачи кросса амиго Тёма пришёл на стадион поддержать камрада

Ярика. Ярик был явно не в форме: на финише он напоминал выжатый лимон и показал только девятнадцать минут двадцать секунд – до "тройки" не хватило ровно полминуты.

— Яр, ты чего? Тараканы быстрее бегают. Даже ты сам на прошлой неделе бежал быстрее, — возмутился после кросса Тёма.

— Уффф, не знаю. Можешь пристрелить меня. Всё равно теперь не жить – осталась одна пересдача.

На Ярика жалко было смотреть. С трибуны загоготал медицинский отморозок

Полянский, однокурсник Ярика:

— Ну что, гиппопотамус, ты уже купил кирзовые сапоги? Купи – пригодятся!

— Обломись, Полянский! Спорим, он через неделю пробежит на "пять"? – крикнул Тёма.

— Спорим! На тысячу. Нет, на три тысячи. Три косаря, Артемий! Согласен?

— А согласен!

Тёма и Полянский ударили по рукам.

— Спасибо за поддержку, но зря ты так, — хмуро сказал Ярик чуть погодя.

– Не пробегу я на "пять". Троечку бы.

— А я вот почему-то уверен, что пробежишь, — хитро ответил Тёма.

У Артёма, действительно, созрел план из двух частей. По условиям задачи,

Ярика надо заставить прыгнуть выше головы. Что для этого нужно? Нужно привести на стадион допинг – его любимую девушку Марину. Она весь забег будет срывать голос, поддерживая бойфренда, и этот последний резвее зашевелит конечностями.

Поняв это, Тёма направился прямиком в маринин вуз. И там, набрав в голос побольше искренности, сообщил девушке – волнуется, мол, твой дружочек.

Назавтра ему, бедняге, главный норматив сдавать, а тренер у него злой и свирепый бармалей.

Марина испугалась и прикрыла пухлый ротик ладонью:

— Ах, это я виновата, — прощебетала она.

— Почему же?

— Он все выходные водил меня в кафе и угощал мороженым. А я-то на диете.

Чуточку укушу – и всё. А он доедал. Килограмма два мороженого умял – не меньше. Вот он теперь и не в форме.

— Понятно, — кивнул Артём. – Марин, не надо убиваться. Ты сейчас единственная можешь ему помочь.

— Чем? – зелёные глазки заискрились.

— Завтра приходи на стадион его поддержать. Только Ярику ничего про это не говори. Здесь главное – эффект приятной неожиданности. Увидит Ярик тебя перед стартом, гормоны ему в кровь прыснут, усталость исчезнет, и он сразу пролетит пять километров за шестнадцать минут, хотя раньше еле за девятнадцать ползал. Да и стыдно позориться на глазах любимой девушки.

— Хорошо, я обязательно буду.

— И я приду. Да, ещё – надень завтра лиловую блузку. Ты в ней, как он говорит, очень соблазнительно выглядишь.

На стадион Артём пришёл чуть раньше Марины и успел поболтать с Яриком перед стартом. Ярик трясся как осиновый лист.

— Отличная погода, амиго. Ты, я вижу, дрожишь от нетерпения, как жеребец перед скачками. Это хорошо. Пусть же Господь укрепит твой дух, сделает ноги твои как оленьи и на высотах твоих поставит тебя. Я правильно цитирую 17-ый псалом?

— Ты правильно цитируешь 17-ый псалом, но, боюсь, ждать помощи от

Всевышнего не приходится. Я в выходные чревоугодничал и трескал мороженое.

— А я знаю. Марина мне рассказала. Кстати, вон она пришла – помаши ей рукой.

Ярик перевёл взгляд на трибуну, на лиловое пятно блузки, на розовое личико, на тёмные волосы… Он узнал Марину. И в этот миг на лице Ярика появились уверенность и решительность. Глаза его засверкали, плечи расправились.

— Ну вот, теперь ты готов к бою, — с улыбкой сказал Артём. – Удачи.

Кросс начался.

— Я вижу его, вижу! Вон он, поворот делает! — сообщала Марина, похожая со своим театральным биноклем и азартом на посетительницу ипподрома.

Артём удовлетворённо кивнул – затея, похоже, удалась. Завершая первый круг, Ярик страстно посмотрел на трибуну, поймал обожающий Маринин взгляд и заработал с удвоенной энергией.

Так пролетел второй круг, третий, четвёртый. Яр чуть набычился: наклонил вперёд голову, насупил брови – признак сосредоточенности и усердия.

Марина при его пробеганиях мимо трибуны всякий раз прыгала.

— Ну, как там? Какое время?! – свирепо бросила она через плечо.

— Идёт на "пятёрку", — объявил Артём. – По-моему, просто здорово.

— Ярик, умница-умница! Давай-давай! – завопила Марина, и Ярослав на глазах ускорился.

За круг до финиша лицо Ярослава исказила мучительная гримаса, он весь раскраснелся, как сталевар у печи, и от усталости стал гулко шлёпать ногами на всю ступню.

"Больше не могу", — читалось на его лице.

— Терпеть, Яр! Терпеть!! За меня-ая-а! За Мариночку! — завопила Марина.

Подействовало. С выражением невыносимой муки на лице Ярослав пробежал-таки последний круг и финишировал.

— Нууууу, пятёрочка, так уж и быть, — кисло резюмировал Пушкин. – Хотя слабенькая. Худеть надо.

Марина бросилась на потного, обессилевшего Ярика. Сзади на трибуне тихо ругнулся рассерженный Полянский – плакали его три тысячи.

Вечером Ярик, довольный донельзя, соизволил поблагодарить Тёму:

— Спасибо, друг. Я бы не догадался привести на стадион Марину. Это было неожиданно… и полезно!

— Да ладно. Это как раз ерунда. Ты ведь ещё не всё знаешь.

— То есть?

— Яр, ты ведь на самом деле только на "тройку" пробежал. Вот твоё время: восемнадцать минут сорок, я засёк.

Улыбка сползла с лица Ярика:

— Постой, я не понял… Но ведь Пушкин сказал, что я пробежал на "пять"!

— Правильно. Твоя "пятёрка" куплена у Пушкина за три тысячи рублей.

— Ты что, потратился ради меня?

— Я? Я не потерял ни копейки, Ярик. Твою "пятёрку" полностью оплатил

Полянский, когда по глупости ввязался со мной в спор.

Ярик остолбенел:

— Постой… Это получается… Ты ещё тогда, неделю назад, рассчитал, что

Полянский за всё заплатит?

— Ага! – Артём расхохотался, не в силах сдерживать смех.

— Тёма… ты… гений. И лучший парень в Сеченовке.

— Да я знаю. Пошли.

Украина "гриппует". Харьков. Троллейбусная остановка напротив областной инфекционной больницы потихоньку заполняется пассажирами. Периодически мимо с сиренами и "мигалками" проносятся машины "скорой помощи", доставляя в больницу очередных пациентов. Бабки-пенсионерки вспоминают все более "суровые" истории про заболевших гриппом с летальными исходами. Народ на остановке постепенно погружается в ДЕПРЕССИЮ.

К табачному киоску подъезжает "Жигули" "копейка". Из нее выходит мужик за сигаретами, а из салона доносятся слова до боли знакомой песни

Владимира Высоцкого:

Очень вырос в целом мире

Гриппа вирус, три-четыре,

Ширится — растет заболевание.

Если хилый, сразу в гроб.

Сохранить здоровье чтоб,

Применяйте, люди, обтирания…

Лица пассажиров светлеют. Оптимизм прямо "разливается" по остановке.

Наконец-то подходит троллейбус и забирает заметно повеселевших людей, развозя ПОЗИТИВ по городу и его окресностям.

Вот она какая – великая исцеляющая сила Искусства!

Сегодня я понял, что такое идеально утро. Я проснулся ни свет ни заря, посмотрел на часы — 5 утра, вспомнил, что получил наследство в размере 650 тысяч долларов, дом в Испании и мне не нужно идти на работу, потому что неделю назад я оттуда уволился и переехал в Испанию!

В МГУ преподаватель по истории зарубежной литературы, не знаю как другим, но мне любил задавать дополнительные вопросы на экзамене. Меня это всегда очень пугало.

На экзамене по античной литературе дополнительный вопрос был суровый (какое понятие ввел Аристотель в своей Поэтике? Естественно, Поэтику Аристотеля я не читала. Но с испугу кое-что вспомнила из других источников и... угадала. Катарсис.)

Преподаватель меня зауважал, и потом вопросы стали проще. Например, когда мне по 19 веку попалось творчество Жорж Санд, он потом спросил с кем из известных людей 19 века Жорж Санд находилась, как он скромно выразился, в семейных отношениях. Я вспомнила Шопена, он добавил еще нескольно имен и отпустил меня с миром.

На следующем экзамене мне достался Проспер Мериме. Новеллы. Все было очень хорошо, и я уже видела, как преподаватель выводит в зачетке "отл. "Параллельно он, так небрежно, не сомневаясь в моем культурном развитии, спросил, кто написал музыку к опере "Кармен".

Я понимала, что я это знаю. Более того, я понимала, что это знают все. это очень просто... Но в этот момент, на экзамене по ЛИТЕРАТУРЕ, у меня вылетели из головы вообще ВСЕ фамилии композиторов. Кроме одной. Эта фамилия явно не подходила, и я сидела, тупо глядя в пространство. Преподаватель удивленно повернулся ко мне, и я, мучительно вспоминая, пробормотала: не Чайковский...

Как он хохотал.

"Отлично", конечно, поставил.

Что в имени твоём?

— ------------------------------

Ромке срочно надо было ехать. На поезде. Почти все формальности были улажены, оставалась самая малость: оформить документы на кота, прививки там и все такое. Правда, могла возникнуть заминочка: звали кота Е*анатом.

.. Постучав в дверь с табличкой "Врач-ветеринар" и услышав интеллигентное