В моей школе каждый год ко Дню пионерии проходил смотр строя и песни. Классный руководитель Николай Лукич гонял нас как сидоровых коз с ранней весны, добиваясь согласованного шага и пения, но первое место нам не давалось.

Наш классный был лысоватый непримечательный дяденька под 60, но при этом одноглазый моряк. Это в нашем-то насквозь сухопутном городке. Пиратской повязки он не носил, глаз был стеклянный. У нас он вел историю, а в старших классах – НВП, и в дни военной подготовки приходил в школу в белом военно-морском кителе с погонами капитан-лейтенанта. По-видимому, после ранения демобилизовался и переквалифицировался в педагоги.

Было у него три пламенных страсти. Во-первых, российская военная история. Про всякие экономические формации и дворцовые перевороты он рассказывал скупо и скучно, а чаще просто отмечал в учебнике: выучить от сих и до сих. Но когда проходили войну, от походов Станислава до севастопольской обороны, Лукич преображался. Исчерчивал всю доску схемами сражений, бегал по классу, голос возвышался до крика, единственный глаз наливался кровью. В точности гоголевский учитель, который, дойдя до Александра Македонского, сбежал с кафедры и что силы есть хвать стулом об пол.

Второй страстью была дисциплина, которую он насаждал в основном подзатыльниками. Злостных нарушителей мог вывести к доске и нанести удар, который в современной армии называется пробитием фанеры. Никто не жаловался. Хулиганы и двоечники уважали его за твердую руку, а ребята поинтеллигентней тихонько роптали за спиной, предлагали как-нибудь проучить, но дальше разговоров не заходили. Особое внимание уделялось нашему внешнему виду. За волосы, отросшие длиннее уставных двух сантиметров от воротника, Лукич обзывал битлом и прямо с урока выгонял в парикмахерскую. Очень он не любил тлетворный Запад и слово "битлы" употреблял как ругательство наряду с "салаги" и "олигофрены".

Ну и третья страсть – упомянутые уже строй и песня. В седьмом или восьмом классе, когда мы по возрасту могли участвовать в этой бодяге последний раз, Лукич произнес пламенную речь на классном собрании. Говорил о чести класса и призывал в лепешку разбиться, но всех победить. Шансы у нас были, но зависели от четырех парней, которые были выше других, умели печатать шаг и громко петь и шли в строю первыми. Эти четверо были братья-близнецы Замятины и неразлучные друзья Феликс Гржебицкий и Марьян Кучера, известные под общим на двоих прозвищем Пшебджик Пшыбджопшибджы – так у нас дразнили поляков, якобы это "птенчик сизокрылый" по-польски.

Марек поднял руку:

– Николай Лукич, можно сказать? Мы проигрываем, потому что песни одни и те же по кругу, всем давно надоели. Надо что-то новое. Я знаю одну, она морская, вам понравится.

– Кучера, меня уже пытались так провести. Предложили спеть "Океан шумит угрюмо, тихо пенится волна". Думали, я дальше слов не знаю.

– Нет, у нас правда хорошая песня. Вот смотрите, напечатана в пионерском журнале "Костер". "В нашем славном городке жил один моряк седой". Прямо про вас.

Лукич взял журнал, пробежал текст одним глазом, кивнул:

– Годится. Только вместо желтого пойте красный, а то с Китаем сейчас сложные отношения. А мелодию знаете?

– Знаем, – заверил Марек. – Хорошая мелодия, бодрая. Очень удобно под нее маршировать. Только надо репетировать тайно ото всех, чтобы другие классы не подслушали.

В репетициях я не участвовал, был освобожден как негодный к пению и хождению строем. У меня правая рука при ходьбе идет вперед с правой ногой, а левая – с левой. Лукич бился со мной в пятом классе недели две и пришел к выводу, что иноходь моя врожденная и не лечится. Так что результат я увидел непосредственно на смотре.

Проходил он на асфальтовом плацу перед школой. Парад принимала группа учителей во главе с директрисой и теткой из райкома комсомола. Рядом стояли безголосые иноходцы вроде меня, а позади – строй старшеклассников, не принимавших участия в конкурсе. Конкурсанты поотрядно шагали мимо, делали круг и присоединялись к стоящим.

Прошли несколько отрядов с банальщиной типа "Взвейтесь кострами" или "Орленка". И вот я увидел, как напрягся Ильич: пошла колонна нашего класса. Шагали они отлично, четко печатая шаг. Поравнявшись с учителями, четверо запевал грянули:

– В нашем славном городке

Жил один моряк седой.

Он бывал в таких местах,

Где живут все под водой.

И немедленно туда

Мы поплыли за звездой

И в подводной лодке там

Поселились под водой.

Лукич в парадном белом кителе с гордостью наклонился к директрисе:

– Отличная песня, правда? А поют как! Два месяца репетировали.

По рядам старшеклассников пронесся гул: песню узнали. А наш класс дошел до припева:

– Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас.

Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас!

И весь плац радостно подхватил:

– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine.

We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!

Директриса, красная от гнева, как та подлодка, попыталась остановить безобразие. Крикнула в микрофон:

– Прекратите немедленно!

Но микрофон оказался слабоват, ее не услышали. Песню допели до конца. Директриса повернулась к Лукичу:

– Так это битлов вы два месяца репетировали? Чтобы спеть на смотре пионерской песни? Николай Лукич, как вам не стыдно! Пожилой человек, офицер, и вдруг такие антисоветские выходки.

На Лукича было жалко смoтреть. Он пятился от директрисы и бормотал:

– Какие битлы? Почему битлы? В советском журнале битлы? Надежда Владимировна, слово офицера, ни сном ни духом… поляки охмурили… за что они меня так? Я же со всей душой, хотел им только хорошего.

Нам не присудили даже последнего места – сняли с конкурса. Запевал пытались тягать в совет дружины (или в комитет комсомола, не помню), но текст песни, напечатанный в органе ЦК ВЛКСМ, служил железной отмазкой. Как ленинградский журнал "Костер" пятилетней давности попал к Мареку, осталось загадкой. Другая загадка – как в советском журнале вообще могла появиться песня "Битлз", да еще в переводе тунеядца Бродского, но факт остается фактом, она там была. Лукич доработал до конца учебного года, ходил тихий и подавленный, стульев во славу русского оружия больше не ломал и за длиной причесок не следил. В сентябре он в школе не появился, то ли ушел на пенсию, то ли перевелся куда-то.

Нам дали в учителя истории скучнейшую Марию Петровну, а в классные – не менее заурядную Любовь Николаевну. Через полгода двоечник Карасев вдруг сказал:

– Жалко Лукича. Зря мы его так. При нем клево было.

– Карась, тебе-то о чем жалеть? – удивился Феликс. – Ты при Лукиче весь битый ходил. И стриженый, а не с патлами, как сейчас.

– Ну и что! Зато при нем был порядок. И честь класса была, вот!

Живу я, значит, на краю земли — в Австралии!!! Неплохое местечко — тепло всегда, кенгуру бегают, народ добрый. Вот как раз о добром народе Австралии вам сейчас и поведаю. Год назад я переехал на новую квартиру — соседкой моей оказалась милая австралийская старушка лет так 100 "hello" "how are you" каждый день. Вот однажды стучится она ко мне и дарит мне большую банку миндальных орешков (дорогое удовольствие даже здесь). Я конечно "Нет, НЕТ" но все же взял. Через две недели та же картина — опять пришлось принять. Короче так раза 3 или 4 — очень вкусные орехи!!! Ну, решил я к бабушке зайти. Зашел и спрашиваю: "Миссис Джонс — не нужно меня так баловать, это очень дорого. Короче, не надо". А она мне в ответ: — Сынок, мне эти орешки ничего не стоят. Просто мой сын каждую неделю присылает мне банку миндаля в шоколаде, а зубы-то у меня ни к черту. Вот я и обсасываю шоколад, а орешки складываю обратно! !! Или маразм или добродетель, а я с тех пор орехи не ем!!!

О профессиональных суевериях.

Суеверий множество, быть суеверным — в природе человека.

И если в одной стране чёрный кот или женщина с пустыми вёдрами считаются плохими приметами, то в другой — раскрыть зонтик внутри дома — хуже, чем насвистывать в помещении...

Несть им числа, короче говоря, тема

Начало 90-х, в магазинах на полках пусто. К нам на корабль пришел молодой зеленый лейтенант Рахим, по национальности узбек (тогда в нашей армии их хватало). Как-то узнал, что никто из нас не пробовал настоящий узбекский плов и пообещал с первой получки его приготовить. Первую его получку нам пришлось ждать долго, месяца три, так как в это время были очень популярны задержки с зарплатой. Наконец долгожданная зарплата получена и Рахим отправился в поселок на предмет покупки баранины, риса, зиры, шафрана и прочих ингредиентов для правильного плова. Вернулся обратно грустный. Говорит, зиры и шафрана я не нашел (ну, это понятно, откуда такая экзотика на Севере, мы и не рассчитывали), а вот мясо, крупу и морковь купил. Но из мяса в магазинах была только курица, а рис пришлось заменить гречкой. Но, нужно отдать должное, гречнево-куриный плов был приготовлен со всей тщательностью, по классическому узбекскому рецепту!

Достаточно было историй про заскоки беременных женщин но, чтобы у кошки такая же фигня... Не знаю, что у этой беременной клюшки там переклинило, но она начала с упорством, достойным лучшего применения, таскать еду из своей миски и раскладывать ее по всей квартире — ёбs и, с высоты своих 190ста, растянулся на вискасе муж, ёбs — и соседка села новыми джинсами на кусок курицы. Дала кошке по ушам (слегка, конечно, что с беременной возьмешь) и тут же, поскользнувшись на куске колбасы, протаранила головой дверь. А сегодня ночью, вообще, картина маслом — проснулась от хохота мужа. Долбанутая будущая счастливая мамаша, притащила и выложила мне вискас в паштетном варианте на голову... Следом за ней, на меня взгромоздился наш кот и, с превеликим удовольствием начал это дело трескать!!!

ПС: Чтобы не травмировать психику беременной дурынды, в нос пришлось надавать коту...