Прадед в ВОВ ушел на фронт, оставив в тылу беременную жену и двоих детей. Одним из этих детей была моя бабушка. Родившийся младенец кричал несколько дней, пока не умер — молока в груди голодной женщины не было. А бабушка, тогда еще маленькая девочка, слегла и не выжила бы, если б не соседка, укравшая у родителей крынку молока, чтобы накормить подружку. Прадед не вернулся с войны, прислав последнее письмо, датированное несколькими днями до ее окончания. Цена моей жизни — кружка молока.

Сегодня посещал одно гос. учреждение. Все серьзно: металлоискатель, толстые стекла, мониторы видеонаблюдения. Пока один охранник записывал данные паспорта, второй проверял меня ручным металлоискателем, попутно пробурчав стандартную фразу: "что-нибудь запрещенное, колюще-режущее оружие с собой имеется? "

Правильный ответ "нет", но что-то настроение было пошутить. Телеграм, говорю, на телефоне установлен. И улыбаюсь.

Охранник с серьезным лицом:

— Удали.

Бабушка работала на заводе во время войны, делали Катюши. Дедушка тоже. Бабушке было 15, деду 16. Вставать на работу надо было в пять утра, идти далеко через кладбище, страшно. На заводе работали раненые солдаты. Бабушка рассказывала, что боялись их девчонки молоденькие. Иногда, когда сил не было идти домой, ночевали на заводе в кабинах Катюш. А просыпались утром с нарисованными углем бородами и усами — "страшные" солдаты шутили)

Мало того, что у нас меняют лифт уже второй месяц и меня знатно достало ходить на 9 этаж пешком.

Х[рен] с ним, что установкой лифта занимаются какие-то таджики.

Но, когда, спускаясь по лестнице, я слышу:

"Мы лифта устанавливать не можема, СКОТЧА начальника не привезла!"...

Мне реально становится страшно.