|
Родители меня приучили спать в полной тишине и темноте. Я даже не задумывалась об этом, пока жила в родительском доме, такие правила сна были для всех.
Но вот когда началась самостоятельная жизнь, я охренела. Я просыпаюсь даже от писка комара, и если на включателе светится красная точка — я не усну. Мы жили в частном доме, поэтому соседей сбоку/снизу/сверху я не познала. А вот во взрослой жизни еще как познала и не понимаю, почему люди нарушают тишину в ночное время. Из-за этого много раз приходилось вызывать полицию. Понимаю, что кто-то привык так жить и спит, как танк, но не я. И вот эта тупая фраза: "Захочешь спать — уснешь при любых условиях", — она не для всех, я вот не усну и буду мучиться и злиться до утра или до вызова полиции. Да, семейную жизнь я тоже не познала и рассматриваю только гостевой брак или раздельные спальни. Своих соседей я уже этими вызовами натренировала, но все равно мечтаю о своем домике в глухой деревне, где будет тишина и все в блэкаут шторах. |
| Новые истории от читателей |  |
| - вверх - | << | Д А Л Е Е! | >> | 15 сразу |
Есть во всей этой истории цивилиации один момент, который для меня совершенного необъясним, хотя я и пытаюсь объяснить его вот уже много лет, хотя бы для себя самого.
Языки, на которых говорит все человечество стремительно упрощаются. Всегда, повсеместно, без исключений.
Что такое ноль падежей в соременном итальянском супротив шести
Что такое один диакритический знак в современном греческом супротив шести в древнегреческом!
Что такое ноль спряжений современных английских глаголов супротив аж десяти спряжений в староанглийском!
Современный греческий супротив архаичного -- это как школьный бэйсик супротив С++. Ну или как кнопочная нокия против Айфона.
Меня пытаются уверить, что это потому, что "возможности языков оказались слишком избыточными, вот они и упрошаются".
Это как, пардон? Для современного хомосапиенса с высшими образованиями избыточны, а для древнегреческих неграмотных пастухов и английских земледельцев, которые эти языки, типа, создавали, были не избыточны?
"Чего-то мне мало восьми классов ударных глаголов, чтобы выразить мои земледельческие мысли", -- размышлял английский пахарь между двумя бороздами, добавлю-ка я к ним три класса безударных глаголов и претерито-презентную форму.
"И не забудь добавить к ним отдельную форму плюсквамерфекта", -- советовал ему заезжий виккинг.
А на другом конце Европы древнегреческий микенский пастух тоже терзался от нехватки возможностей родного языка.
"Чего-то мало мне трех типов ударений, размышлял он, добавлю-ка я четвертый тип. И шести падежей мало, надо бы еще инструментальный добавить. А чё, ни у кого нет, а у нас будет! "
"И про плюсквамперфект не забудь", — советовал ему заезжий кельт.
И вот не могу я, братцы, понять, как такое может быть, что современному англоговорящему нобелевскому лауреату для выражения его нобелевсколауреатских мыслей не нужны нафиг ни эти десять спряжений, ни шесть склонений, ни три рода староанглийского языка, а вот древнеанглийских пахарь, который и читать-то не умел, для выражения его древнепахарских мыслей не мог без них обойтись.
О чем о таком он думал?
Воля ваша братцы мои, но не бьетя у меня это, не бьется! Что-то тут не так! То ли эти древние пахари-пастухи мыслили о таких делах, что современным нобелевским лауреатам не по зубам, то ли языки все это сочинялись не пастухами-пахарями, а кем-то, кому нобелевские лауреаты в подметки не годятся.
Andrey Shipilov
Халява. Сладкая мечта почти каждого сдающего сессию студента всех времен и народов. Она многолика.
Но я бы не стал называть халявой ситуации, когда студент закорешился с деканом, соблазнил преподавательницу или пристыдил профессора. Хитро спрятанная шпаргалка или секретный код, передаваемый из окна напротив, тоже не она. И небывалое
О ней и речь.
Советская власть попрощалась с нами, когда я учился на третьем курсе. Одновременно нам помахал ручкой и союз нерушимый, но это событие мало кем было воспринято как значимое, особенно в нашем поколении. Помню, как на первом после подписания Алма-Атинских соглашений и новогоднего обращения Задорнова к народу на семинаре по немецкому языку преподавательница задала нам наводящий вопрос: "Как называется наша страна? " "Russland", хором ответила наша небольшая группа, включая и обычно молчащего двоечника Ника. Ник был при этом почти отличником по профильным предметам, а вот по-немецки смог выучить только фразу "Ja, das stimmt! "Этой фразой он всегда отвечал на многословные сетования немки по поводу своей неуспеваемости.
Замешавшаяся немка, как оказалось, вознамерилась ознакомить нас с новоявленной конструкцией "Gemeinschaft der Unabh? ngigen Staaten" ("Содружество Независимых Государств"), и начала рассуждать про "бОльшую страну". Мы ее выслушали и пожали плечами.
А вот уход советской власти был длительным, многоступенчатым и заметным. Еще на первом курсе покинула нас, казавшаяся доселе незыблемой в вузовских программах "История КПСС". Но свято место не могло быть даже наполовину пустым, и мы оказались слушателями уникального предмета под названием "Социально-политическая история двадцатого века", которую, по созвучию с постоянно бывшей тогда на слуху болезнью, все немедленно окрестили "СПИДвека". Видимо, сокращение не порадовало начальство, и уже следующий курс увидел в своем расписании просто "Историю Отечества". Ну а мы встретили новый предмет с большим энтузиазмом. Еще бы: и преподаватели, и студенты были избавлены от необходимости тупо твердить, что учение Маркса истинно, потому что оно верно. Мы могли свободно обсуждать и анализировать события подходившего к концу века. Студентам, которые уделяли внимание непрофильным, "гуманитарным" предметам, случалось ходить на лекции и даже семинары в другие группы, если там разбирались какие-то интересные аспекты недавней истории, и, в итоге, мы хорошо познакомились с преподавателями истфака, а те, в свою очередь, были в восторге от аудитории (в смысле, студентов) физического факультета.
На следующий год по старой программе нас ожидало марксистско-ленинское обществознание или что-то вроде того. Но, не забудьте, советское настоящее уже уходило в прошлое. На этой волне в учебной программе появилась новомодная социология. Не менее модный плюрализм побудил не то что бы сделать этот предмет совсем факультативным, но дать студентам альтернативу в виде спецкурсов самых популярных историков. Таким образом, расписание ознаменовалось базовым курсом социологии и тремя альтернативными историческими спецкурсами, на один из которых я и записался.
Может быть, выше я создал у кого-то ложное впечатление, что все студенты-физики с удовольствием, добровольно и с песней изучали историю и прочую гуманитарщину? Спешу исправиться: отнюдь нет. Да, немало студентов записалось на альтернативные исторические курсы. Но еще большее количество забило на гуманитарные предметы вообще, надеясь в итоге как-нибудь потом выкрутиться. Поэтому, когда на каждый из предметов явилось и записалось по два десятка студентов, никто из преподавателей не удивился. Историки – потому что, несмотря на все свои восторги, не питали иллюзий по поводу лени студентов вообще и лени студентов-физиков в отношении гуманитарных дисциплин в частности. Социолог – потому что плохо себе представлял масштабы физического факультета.
А масштабы эти были немаленькими. Если не ошибаюсь, физфак тогда был самым населенным факультетом МГУ, предоставляя 450 мест на курсе. Кроме того, именно в это время бесславно завершилась спецоперация, ой, то есть ввод ограниченного контингента советских войск, сменившийся выводом означенного контингента. Государство снизило уровень потребления живой силы возраста 18+ и даже отрыгнуло часть этой силы, вернув призванных со студенческой скамьи срочников обратно на эту скамью, естественно, в начало учебного года. Этот кульбит увеличил численность нашего курса до 600 человек.
Подозревая, что может ожидать их в конце семестра, историки в течение него распределили между ходившими к ним студентами темы рефератов (которые тогда из интернета скачивать было не принято?), на предпоследнем занятии оные рефераты собрали, на последнем – рассказали о результатах проверки, обсудили и выставили зачёты. И попрощались с гостеприимным физфаком, предоставив принимать зачет в назначенный для этого день, преподавателю основной дисциплины, то есть социологу.
Теперь пора представить действующих лиц. Это трое моих однокурсников, приятелей, можно, наверное, даже сказать, друзей. Димон – атлетически сложенный парень, абсолютно уверенный в себе в общении с девушками, во время игры в футбол, позже – в общении с клиентами в бизнесе, короче, везде, кроме экзаменов. Причина последнего была непонятна, ибо физику и математику он знал, пожалуй, лучше всех нас. Олег, с которого еще в юности можно было писать портрет мятущегося русского интеллигента, нерешительный, постоянно сомневающийся, но – благодаря то ли выработавшемуся иммунитету к собственной нерешительности, то ли каким-то еврейским корням (а куда же русскому интеллигенту без еврейских корней?) – всегда находивший выход из тупика в который сам себя перед этим загнал. И Лёха, представлявший из себя ботаника в чистом виде, тормозной, в толстых очках с большими диоптриями, вечно удивленный. Делили они одну комнату в Доме студента, каковое уютное учреждение я не смею обозвать "общагой", ибо случалось мне жить и в настоящих общагах.
Так вот, эти три довольно разных человека проявляли единодушие в одном вопросе. Они считали меня главным специалистом по борьбе с гуманитарными предметами, ходить на которые считали пустой тратой времени, и до описываемого момента всегда успешно использовали в этом вопросе принцип: "Делай, как он". Вот и при приближении зачета по социологии они стали выяснять у меня подробности. И, к своему ужасу, обнаружили, что на этот раз поезд уже ушел, записаться туда, где я был, нет никакой возможности, и даже зачеты там уже выставлены. Мои увещевания, что я-то, как лох, весь семестр ходил на занятия, а они вот сейчас как-нибудь проскочат зачёт, не имели успеха.
Наступило хмурое утро дня "икс". Димон впал в уныние, повторяя мантру: "Это надо же, вылететь из-за социологии". Олег умудрился где-то достать соответствующий конспект лекций, порывался их прочесть, но мало что понимал. Лёха, всю предыдущую ночь готовившийся к досдаче физпрактикума, а днём его, наконец, сдавший, спал. Поднять его друзья не сумели, и поплелись на зачёт вдвоём.
Социолог, тем временем, проникся мощью физфака уже в процессе получения ведомостей, а теперь, пока в огромную лекционную аудиторию набивались пять сотен студентов, прикидывал варианты, как принимать зачёт. Вариант просматривался один, и преподаватель приступил к его реализации.
Когда собравшийся курс притих, лектор начал действовать так. Задавал вопрос, выслушивал ответ первого замеченного в поднятии руки студента и выносил вердикт: "да" или "нет". После семи-восьми вопросов он приглашал ответивших верно пройти с зачетками к столу, выставлял им заветную отметку и возвращался к началу процедуры.
Вопросы, казалось, сыпались без какой-то системы, поэтому раздобытый коспект не сильно помгал. Димон продолжал тихо бормотать свою мантру про "вылететь", а Олег лихорадочно шарил по страницам лекций в поисках системы. И, наконец, система была обнаружена! Социолог шёл по темам лекций с конца, при этом внутри каждой четной лекции перебирал вопросы в нормальном порядке, а в нечетных – опять-таки начинал с конца. Излагать суть своего великого открытия было некогда. Олег быстро отыскал в конспекте текущее положение полета мысли лектора и просто шепнул Димону: "Сейчас он спросит, что такое норма по Дюркгейму. Ты поднимаешь руку и отвечаешь, что это вариант поведения, статистически наиболее часто принимаемый обществом". Затем Олег и сам воспользовался плодами своего открытия, и через пару минут, получив зачеты, друзья медленно и торжественно поднимались к выходу из аудитории.
На выходе из аудитории они столкнулись с Лёхой, проснувшимся уже до уровня способности задать вопрос: "Чё там? "Олег вручил Лёхе конспект, готовясь изложить суть своего открытия, но ушедший в состояние эйфории Димон радостно возвестил: "Да там на халяву зачеты ставят! "Лёха кивнул и зашёл в аудиторию.
Дальше всё было просто. Сонный Лёха услышал "на халяву" и увидел небольшую очередь возле стола лектора, состоявшую как вы можете догадаться, из следующей порции ответивших. На сидевших в аудитории Лёха внимания не обратил, ну сидят и сидят, мало ли. Он подошёл в конец очереди, и лектор, уже изрядно офонаревший от количества студентов, внёс заветные записи в зачетку и в ведомость, попутно поругавшись, что Лёха не соизволил сам вписать название предмета и фамилию преподавателя.
Вот это и была она – самая настоящая, чистая, неразбавленная халява.
Узнал, что американцы могут покупать лишь полуавтоматические винтовки, и невольно вспомнил и улыбнулся истории, случившейся в полях в армии, когда я был на военной кафедре.
Помню стрельбы были мероприятием своеобразным. Брали тяжелые для тоненькой спинки автоматы Калашникова, отмахивались от комаров. Но все же постреляли.
Перед выходом у меня мысль одна: лишь бы не сделать глупость и не убить кого-нибудь. Инструкторы говорили стрелять лишь по одному патрону. Часть патронов были трассирующие и летели красиво, "по-лазерному".
Какое-то подобие мишеней вроде было в трестах метрах, но я ничего особо не разобрал. Волнуюсь, подошел, снял предохранитель и начал потихоньку жать и стрелять по одному.
И в итоге залипнув на середине и "тормознув" от кортизола я зажал курок. И прям помню это улетное ощущение. Когда ты легким движением просто нажимаешь на этот гладкий курок, как на сенсор, и из этой машины выходит очередь пуль из семи-десяти. Такая мягкая, плавная, но убойная мощь.
Кстати, орать и отчитывать меня не стали. Просто гаркнули тихонько и все. Все же из вуза приехали, не срочники, вот и устроили нам санаторий.
Ребята посмеивались и не понимали, что именно из-за своего "тупняка" я словил самое обалденное ощущение. Ощущение пальбы из автоматического оружия.
Какая привилегия. Оказывается, даже гражданские американцы, гордящиеся разрешением на оружие, такого оружия позволить себе не могут. А ощущение нажатия на курок и того с какой легкостью вылетает стая пуль останется со мной на всю жизнь.
Dani Jaood (c)
Сегодня звонок с неприятного на вид номера.
Меня удостоила своим вниманием сама МТС с очень глубоким контральто. За таким голосом всегда скрывается широчайший грудной регистр. Но это был тот редкий случай, когда это совершенно не взволновало.
— Ваш контракт на телефонный номер закончился, будете продлять? — спросила МТС
— Как же так, только на прошлой неделе продлял. — нашелся я.
МТС на том конце задумалась, этого явно не было в скрипте, потом хихикнула и бросила трубку.
Мне приятно воображать, что мошенники, которые мне звонят и пишут в мессенджеры, это мои, персональные мошенники, что против меня работает специальное глубоко законспирированное в дальней зоне подразделение, что где-то там на нарах повышенной комфортности сидит их командир, похожий на крокодила (из мультика про самого большого друга девочки) и одновременно на актера Леонова в известном фильме. Этот руководитель подразделения без устали придумывает именно для меня новые и новые хитрости. Я мечтаю, как каждый раз он переживает, что опять не получилось меня развести, наверное, кричит на подчиненных зеков и зечек, обвиняет их в актерской бездарности.
А вчера очередной раз в телеграмм написал знакомый генеральный директор. И снова почему-то не со своего номера. Последнее время он с чужих номеров пишет мне чаще, чем со своего, и мне это ужасно нравится. Дело в том, что со своего номера — это скучнейший человек, почти зануда. А вот с чужого — искрометная личность! Строг и справедлив. Пишет, как всегда, тревожно. В компании неприятности. Проверка. Первый зам. ФСБ лично распорядился. Даже файл с электронной подписью прислал. Я задрожал всем телом и почернел лицом. Дрожащим почерком напечатал:
— Как же так? Мы же ничего, у нас комар носа.
— Утечка. Все серьезно. Скоро позвонят. Пока — никому.
— Это наезд. Конкуренты заказали. Звони срочно В. С. Пусть уточнит что за дела.
— Кто такой В. С.?
Устно я и сам пока ещё не до конца знаю, кто он такой. Только что родил прямо у себя в голове, сразу уже при звании и весе. Но письменно спрашиваю: “Ты что совсем? ”.
Мне вчера было некогда, я бросил приятное общение.
Но были и более подробные случаи. Как-то в Москве я долго стоял в пробке и отвел душу. Прекрасный способ скоротать время в уличном движении. Рекомендую.
А пока попробую вспомнить диалог. После предупреждений в чате и соблюдения прочих необходимых формальностей мне звонят.
— Алло, майор ФСБ такой-то. Анатолий Иванович вас предупреждал?
— Да. Но я не понял, что там случилось.
— Произошла утечка персональных данных в том числе ваших.
— Ужас. Что теперь со мной будет? Куда катится этот мир? Но почему мои? Я никогда не притупляю бдительности. У меня личные данные вообще, вот они тут, в шкафу — все на месте, никуда не утекали.
— Дело обстоит очень серьезно. Вы один находитесь сейчас?
— Да один, абсолютно один, совершенно один. Только жена, но это, конечно, не в счет.
— Через сколько времени будете один?
— Я же говорю — один.
— Когда останетесь совсем один, без жены?
— У меня от жены нет секретов.
— Это абсолютно конфиденциальный разговор. Вы понимаете, что с вами майор ФСБ говорит?
— Вы мою жену подозреваете? Я в жене абсолютно уверен. Готов поручиться за нее письменно.
— Повторяю — разговор конфиденциальный? Жена не должна знать о нем.
— Извините, у меня не такая жена, чтобы по звонку из ФСБ я вот так запросто мог ее из комнаты попросить. Она у меня, как бы сказать — обидчивая. И в этом состоянии … Хотите знать, так она вообще не любит, чтобы когда мне звонят, я пытался ее избегать во время разговора. Ей всякое начинает думаться. Так что строго за этим следит и не допускает.
Почему этим спецслужбам мешает моя жена, мне понятно. Если кто-то рядом — труднее полностью завладеть вниманием будущего потерпевшего.
Я все же соглашаюсь пообщаться через некоторое время тет-а-тет, обещаю что-нибудь придумать. Мне не хочется спугнуть клиента — скучно же. Через пять минут майор снова звонит. Удостоверяется, что я уже совсем один. Теперь он берется за дело напористее.
— От вашего имени совершен перевод украинскому националисту и преступнику такому-то. Вы кого-то подозреваете?
— Конечно. Это Анатолий Иванович. Он этот перевод сделал. От моего имени.
— Нет, у нас есть данные, что это продажные банковские служащие!
— Да ничего подобного. Уверяю вас — Анатолий Иванович. Он меня подставил. Он же вам и настучал на меня.
— Почему так думаете?
— Я не могу об этом говорить, это тайна.
— Мы и так все знаем, мы — ФСБ. Все ваши тайны нам давно известны. Так в чем там дело?
— Ну это очень неудобная тайна.
— Мы — ФСБ. Неудобные тайны — наша специальность, говорите спокойно, мы и так все знаем.
— Ну это из-за его жены, сами все знаете.
— Мы — ФСБ, как врачи, Не навреди — наш принцип. Мы уже давно взяли его жену на заметку. Так что с ней?
— Ну она, как говорится, и я, одним словом. Анатолий Иванович узнал как-то. Теперь мстит.
Майор медленно соображает. В нем борется человеческое любопытство и служебный долг. Наконец, долг перед братвой перевешивает и он пытается вырулить на понятную дорогу.
— Это ни при чем. У нас есть сведения, что в банке завелся крот!
— Вы совершенно напрасно обвиняете этих прекрасных неподкупных людей, это Анатолий Иванович.
— Послушайте, что я вам говорю.
— Он обещал меня посадить. У него связи в вашей конторе. И вот начал действовать. Когда вы меня арестуете? Что можно брать с собой?
— Мы не собираемся вас арестовывать.
— Я не дурак, все понимаю. Надеюсь, в суде смогу очиститься от этих гнусных обвинений.
— Если бы мы хотели вас взять, то взяли. Вы бы уже сидели передо мной с отбитыми яйцами!
Майор кричит на меня и, кажется, со знанием дела. Чувствуется определенный личный опыт. Понемногу он успокаивается и понимает, что перегнул.
— Впрочем, я метафорически выражаюсь. Мы подозреваем не вас, а работников банка.
— Сколько?
— Что сколько?
— Сколько вам заплатил Анатолий Иванович? Вы своей угрозой полностью себя раскрыли. Мне все понятно. Когда ждать ареста?
— Послушайте, что я вам говорю, это работники банка. Вы должны нам помочь выявить предателя.
— Не надо этого театра. Я не дурак. При чем тут банк? Мне все ясно. Но послушайте, Анатолий Иванович сам виноват. Зачем он обижал Машу? Она мне все рассказывала. Вы бы хоть разобрались что к чему.
— Да услышьте меня!! Это к делу не относится. Тут совсем другая история. Вы должны нам помочь!
— К тому же мы уже расстались. Все в прошлом. Как можно быть таким мстительным?
— Послушайте!! Вы должны нам помочь! Предатель в банке!!
— Чем помочь? Арестовывать себя? Нет уж, сами приезжайте. Я жду. Что можно взять с собой?
— Вы меня совсем не слышите!! Послушайте!!
— Нет, это вы послушайте! Я не дурак, мне все ясно, я готов, жду вас.
Майор пообещал, что со мной еще кто-то свяжется. Но я уже добрался до цели и выключил звук в телеграмм. В другой раз я добрался до следующего уровня. Но там было скучновато.