И не сказать, что бабка Настасья была такой уж шибко набожной, нет.
Но иконы в красном углу стояли, сколько я себя помню.
Там же постоянно горела маленькая синяя лампадка. Я любил смотреть на неё в сумерках, перед сном.
А мать ни в какого бога не верила, а наоборот. В девках имела весёлый задорный характер, была передовой колхозницей, комсомолкой, ударницей, и бригадиром комсомольско-молодежной бригады.
Через это у них с бабкой организовался затяжной конфликт. Мать требовала убрать иконы с глаз долой. Бабка была категорически против. Мать проводила с ней агитационную работу. Стыдила, пугала партией, правительством, лично товарищем Сталиным, и даже один раз пыталась фальшиво и неудачно заплакать. Бабка за веру стояла твёрдо. Периодически то одна то другая пытались привлечь на свою сторону деда. Бесполезно. Дед как Швейцария, сохранял нейтралитет. Только посмеивался в усы. На самом деле ему было абсолютно пофиг. Ему вобще всё было пофиг, кроме лошадей, бани по субботам, да осколка в правом боку, который ныл к непогоде и мешал езить верхом.
И так бы эта бабья война и тянулась до бесконечности, если бы не одно роковое событие.
На очередном комсомольском отчетно-перевыборном собрании мать избрали секретарём комсомольской организации колхоза.
Тут ситуация совсем уж получалась некстати. Что б у комсомолки, бригадира, секретаря, в доме иконостас? Да это ж курам насмех!
И мать поставила вопрос ребром.
Дело дошло до скандала.
— Да мне из-за тебя людям в глаза глядеть стыдно! — кричала мать.
— А мне из-за тебя — нет. — спокойно парировала бабка.
И тогда мать в сердцах брякнула.
— Ах так?! Я твои иконы ночью возьму, и спалю к чертовой матери!
— Токо попробуй! — взвилась бабка, и погрозила дочери костылём.
— А вот посмотришь завтра! — крикнула та, и хлопнув дверью поскакала заниматься своей комсомольско-молодежной ерундой.
Дело было к вечеру. Бабка осталась дома одна. Дед торчал на конюшне, мог прийти заполночь, а то и совсем не прийти.
Бабка обиходила скотину, и стала собираться ко сну. На душе было неспокойно. Зная вздорный и упрямый характер дочери, она не сомневалась, что та и вправду может ночью сунуть иконы в печь. И бабка решила отстаивать свободу совести и вероисповедания до конца. Шансы у одноногого инвалида против шустрой молодой девки были никакие. Это бабка понимала. Тогда она открыла сундук и достала дедово ружьё. Там же нашла два снаряженных солью патрона. Погасила свет, и устроилась в углу на диванчике. Акурат напротив иконостаса.
Брехала где-то собака, вдалеке за околицей смеялись девки и играла гармонь, уютно мерцал огонёк лампады, бабка прикрыла глаза...
Очнулась она оттого, что свет лампады метался по комнате. Кто-то стоял на табуретке, снимая иконы. Одну, вторую...
Бабка перекрестилась на задницу, которая загораживала ей святые лики, подняла ружьё, сказала "Прости мя, Господи! ", и не целясь, навскидку, шарахнула с двух стволов. Впрочем, расстояние было такое, что промахнуться она не могла.
— Уйёоооо! — нечеловеческим голосом заорал дед, бросил иконы, и схватился за задницу.
Бабка выронила ружьё и упала в обморок.
Вечером дед выпил с мужиками по маленькой, и совсем уж было собрался заночевать в конюшне, но желание закрепить результат стопочкой-другой перебороло лень. Он собрался и пошел домой. Заначку дед держал в самом на его взгляд надёжном и остроумном месте. За иконами. А что? С одной стороны — никто не полезет, с другой — всегда под рукой. Ну откуда ему было знать, что именно на сегодня его бабы назначат генеральное сражение в своей затяжной идеологической войне. Да ещё с применением огнестрельного оружия.
Дед сидел голой задницей в тазике с водой, тихонько подвывал, и периодически анестезировал себя внутрь оказавшейся весьма кстати заначкой. Сделав добрый глоток, он затягивал, стараясь перекричать боль.
—... В тёооомную нооочь Ты любимая знаю не спиииишь И у детской кроватки... С ружжоооом! Ты меня поджидаиииишшш!
Он был уже изрядно пьян, дед. Речь его становилась несвязной. Он делал очередной глоток, смахивал набежавшую слезу, и затягивал снова.
— Я шол к тебе четыре го-о-ода, я три держа... Три! Три войны! Белые меня хотели убить.... Фашысты... Ты хоть знаешь скоко меня фашыстов хотело убить? Мильён! Мильён фашыстов меня хотело убить! Меня! И х[рен]! Х[рена] им! А родная жена бац — и... Да куда! Прямо в ё[ж]твоюмать! Я завтра помру, что люди скажут? Напишут — тут покоится Грегорей! Красный командир! Орденоносец! Герой войны! Убитый своёй бабой из свово ружжа в свою жо.... ооойййййййй какой позор!
— Да помолчи ты, герой-орденоносец! — махала на него тряпкой проходившая мимо бабка. — Ишь чево удумал?! Бутылку за иконы прятать! Вот Господь-то тебя и наказал!
— Он в двадцать девятом! Уййй!... В двадцать девятом он меня наказал! В двадцать девятом! Когда я тебя дуру в жены взял! Тёоооомнааая нооочь, тоолько пуули...
Больше на бабкины иконы никто не покушался.
А где-то наверное через год после её смерти мать потушила лампадку, достала иконы, и убрала их в сундук.
— Зачем она иконы убрала? — спросил я вечером у отца.
Вот тогда он и рассказал мне эту печальную историю.
28 Jun 2019 | |
- вверх - | << | Д А Л Е Е! | >> | 15 сразу |
У меня дома живут декоративные мыши. Кормлю их не только специальными кормами, но иногда угощаю со своего стола. Всё едят: овощи, фрукты, колбасу, мясо. Недавно положила им две пельмешки местного производства. Тесто съели, но фарш есть не стали.
Говорят, что мыши едят всё, кроме своих сородичей.
Больше эти пельмени покупать не буду!
Ситуация произошла со мной и моей женой несколько лет назад. Саше резко стало плохо, потеряла сознание. Я на автомате вызываю скорую и просто молюсь, чтобы они приехали вовремя. Считанные минуты превратились в пытку, жена лежит и не подает признаков жизни, а я ничего не могу сделать... Приехали врачи и констатировали смерть. Меня как по голове тогда лупануло молотком. Какая смерть? Я так и сказал: "ХЕР ВАМ, ЯСНО? Она не умрет!". Вызываю другую скорую из частной клиники. Приехали быстро, откачали, увезли в больницу. Жизнь спасли!! Люди, у нас страна такая! Никто не будет спасать, пока денег не дашь! Частникам я еще сверху деньгами накинул — все что было под рукой! Сашка быстро пришла в себя, сейчас только время от времени наблюдаемся у врача. Но все равно отголосок того страшного дня плотно засел во мне. Иногда просыпаюсь среди ночи, чтобы убедиться, что мой любимый человечек рядом дышит...
У меня три папы. Естественно, родной только один, но всех трёх я считаю отцами. Родной отец сбежал от мамы, когда узнал, что она беременна и не хочет делать аборт. Он хотел уехать за границу, был шанс, а мама была против. Ребёнок помешал бы папиным планам. Мама сказала, что сделала аборт, но с ним не поедет никуда. И они расстались.
Когда
Казалось бы, Джером К. Джером описал фокстерьеров так, что лучше уже не скажешь. Но решусь попробовать.
Лет эдак 20 назад довелось мне временно (всего 4 дня) побыть владелицей этого чудовища. Фоксиху нашел мой друг, он дипломатично умолчал, что эта сволочь вытворила такого, что родители выгнали его из дома нахрен.