У меня было много партнёрш, в том числе и из других стран, но больше всего запомнилась финка. У неё там были заплетены дреды. Когда дело подошло к прелюдии, и я снял с неё трусики — я ох[рен]ел. Она объяснила, что долго растила там волосы и очень довольна результатом. Ну, ладно, не буду же я кидать девушку. Завершил начатое. Но до сих пор помню то ощущение, будто в тарантула входил, и его лапки по периметру так разложены.

Было мне лет 7, и меня родители первый раз отправили в лагерь. Мы с девчонками болтали по ночам, а вожатые кричали на нас. Одному вожатому это надоело и ночью, зайдя к нам в комнату, он закрыл дверь и включил на телефоне песню "тили-тили-бом". Для меня, 7-летней, это был пипец. Я не могла спать в темноте, если заставляли, орала не дуром. Приехала домой, все было так же. Спустя два месяца посещений психолога все прошло, но я до сих пор не могу его понять.

В 15 лет меня отдали в кадетский корпус, хотя я отчаянно протестовала. Мама была неумолима: "Ты мне ещё спасибо скажешь". Что ж, сейчас мне 25, работаю журналистом. Кадетское образование не пригодилось ни разу — сомневаюсь, что в написании статьи поможет строевой шаг и разборка автомата, — а ту дикую ненависть к матери и корпусу, из которого никак не сбежать, помню до сих пор. Пока мои ровесники гуляли "на свободе" и веселились, я разбирала проклятые автоматы и рыдала от злости.

Сквозь сон слышу голос в своей голове: "Срочно просыпайся, тебе сейчас отрежут нос". От испуга пытаюсь открыть глаза, но они предательски слипаются, от чего я пугаюсь ещё сильнее. С огромным усилием открываю чем-то заклеенный правый глаз и вижу перед собой мужика в медмаске и со скальпелем! Мужик выглядит ещё более испуганным. "Баю-бай, — говорит он мне, — сейчас я сделаю тебе ринопластику", — вздох облегчения, и я снова засыпаю.