Училась я когда-то (страшно подумать, как давно — ещё в СССР) в Вильнюсском Университете. Филфак, иностранные языки, английский язык. На инязе русских групп не было. Специальные предметы преподавались по-английски, а общие — по-литовски.

Но был ещё и курс русского языка и литературы. Три семестра. И был, разумеется, учебник, по которому этот курс надлежало изучать. Только вот авторы этого учебника были, как бы это выразиться, очень большими оптимистами. Они почему-то решили, что их целевая аудитория русский язык уже знает, и нужно её всего лишь ознакомить с некоторыми тонкостями. А вот во что это выливалось — этого авторы, похоже, себе не представляли...

Мне-то что? Меня, как закончившую русскую школу, прогнали с первой же лекции. Преподавательница как раз объясняла, как они вместе будут читать тексты и выписывать незнакомые слова, когда увидела моё выражение лица. Вопросов не возникло — тут же и выставила из аудитории. Но на эти занятия я всё-таки иногда проникала — когда больше некуда было деваться.

И вот сижу я и слушаю. Тема — как называются жители разных стран и городов. Кошмар! "Москвич"? "Киевлянин"? "Одессит"? "Ленинградец"? Да куда вам столько форм? И как это можно запомнить? А страны? "Англичанин"? "Француз"? "Турок"? "Кон-го-ле-зец"?!! Да кто ж это такое выдумал? И тут преподавательница спрашивает: "Лелия, как называется житель Израиля? "Рыженькая Лелия долго думает: "Как же это будет... я слышала... а! вспомнила! "из-раиль-ская во-ен-щи-на"! Оглядываюсь вокруг — никто не смеётся. Военщина, так военщина, мало ли кто как называется.

Короче, слабенький был у ребят русский язык. Особенно у тех, кто из провинции — а таких было большинство.

Больше я на этих занятиях не сидела — не рисковала. Но чем дальше в лес... студентам становилось всё труднее, а русскоязычного человека грех было не использовать. И пришёл такой день, когда меня окружила вся группа — двадцать пять человек — и взмолилась:

"Помоги, а? Невозможно трудный текст, совсем ничего не понятно, задали сначала дома проработать... Вот глянь в учебник. "

Смотрю я на тему урока, и глаза у меня лезут на лоб: "Использование славянизмов/архаизмов в русской поэзии". На примере пушкинского "Пророка" — ни больше и ни меньше. Это людям, которые с трудом простую беседу поддерживают... Ну ладно, деваться-то некуда. Устроились в свободной аудитории. Поехали:

Духовной жаждою томим

Один в пустыне я влачился, —

Так, пожалуй, слово "один" им понятно. Кто-то шибко образованный вспомнил и "пустыню". Ага. Один в пустыне — это уже что-то. Это уже образ. Остальное переведём как-нибудь.

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Ладно, тут все католики, шестикрылого серафима как-то себе представили, а что такое "перепутье"? Перекрёсток, что ли? Ну, пусть так.

Перстами лёгкими как сон

Моих зениц коснулся он

Так, разберёмся с перстами и с зеницами. Что-то народу меньше стало, или мне кажется?

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Пока в моём исполнении "отверзлись вещие зеницы" превращаются в "открылись умные глаза", остаются только самые стойкие. А у Пушкина события только начинают разворачиваться:

Моих ушей коснулся он, —

И их наполнил шум и звон,

И внял я неба содроганье

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

У меня в ушах уже тоже "шум и звон". Меня охватывает злость на составителей этого, с позволения сказать, учебного пособия. Да каждый ли русский человек это поймёт без специальных объяснений?! Так. Дальше. Влачимся, стало быть. По пустыне.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Никто уже ничего не пытается понять. "Празднословный" всех просто убивает наповал. Кто-то устало интересуется, что за форма "мудрыя", ах, архаическая, ну ладно. Перевожу всё подряд — пусть хотя бы смысл знают к завтрашней лекции. Остаются трое, которым всё-таки любопытно, чем всё это кончится.

Как труп в пустыне я лежал,

"Неудивительно", — комментирует кто-то...

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей! "

"Почему глаголом? " — хочет знать последний, кто ещё меня слушает. Он из Клайпеды, там много русских, и у него вполне приличный русский язык. "Ну почему глаголом? Есть же другие части речи. "

И он ещё долго ходит за мной и ноет: "Ну почему глаголом? "

И вот столько лет прошло после этого издевательства над Пушкиным, а я не могу забыть полученного тогда урока.

Знать надо свою аудиторию!

Во время гражданской войны, будущий лауреат Нобелевской премии по физике Игорь Тамм попал в плен к одной из банд Махно. Его отвели к атаману, бородатому мужику в высокой меховой шапке, у которого на груди сходились крест-накрест пулеметные ленты, а на поясе болталась пара ручных гранат.

— Сукин ты сын, коммунистический агитатор, ты зачем подрываешь мать-Украину? Будем тебя убивать.

— Вовсе нет, — ответил Тамм. — Я профессор Одесского университета и приехал сюда добыть хоть немного еды.

— Брехня! — воскликнул атаман. — Какой ты профессор?

— Я преподаю математику.

— Математику? — переспросил атаман. —

Тогда найди мне оценку приближения ряда Маклорена первыми n членами.

Решишь — выйдешь на свободу, нет — расстреляю.

Тамм не мог поверить своим ушам: задача относилась к довольно узкой области высшей математики. С дрожащими руками и под дулом винтовки он сумел- таки вывести решение и показал его атаману.

— Верно! — произнес атаман. — Теперь я вижу, что ты и вправду профессор. Ну что ж, ступай домой.

Тамм так никогда и не узнал фамилию атамана.

Возле нашей школы было кладбище, а на нём обитали бомжи. Был там один бомж, Степаныч, оказался он самым настоящим профессором. Я сделал ему в оптике очки, в которых он очень нуждался, так мы сдружились. Он натаскал меня по физике, химии, высшей математике, подтянули русский. Благодаря занятиям с ним я поступил и окончил университет в Москве. Встал на ноги, купил дом. Я нашел Степаныча, живет теперь у меня, учит моих детей и обожает менять галстуки, пишет мемуары, ухаживает за домом и садом.

Перестройка. В СССР в 1987 году приняли закон об индивидуальной трудовой деятельности, в 1988 году – законы о кооперативах и центрах научно-технического творчества молодежи. Фонд зарплаты на эти организации не доводился, и они фактически превратились в структуры легальной безналоговой обналички средств госпредприятий.

Деньги обналичивались

Про студенческие суеверия.

Студенческие суеверия очень отличаются от остальных своей изысканностью. Кто-то выкрикивает глубокой ночью "Халява, приди" странному студенческому богу из окна общежития, кто-то молится перед экзаменом в консерватории, как на икону, на портрет композитора Шопена (говорят, бог Шопочка серьезно