на глазах" смотрел, как он натягивает шузы (для его поколения — шкары). Остроносые, с плетеными вставками, немыслимого желто-оранжевого цвета. Очень похожие я, не без боя, отобрал у отца и выкинул нахрен. Купив взамен мягкие, удобные и даже слегка элегантные. Мне кажется, он был не очень доволен, ага.

Поехали дальше.

Свою первую машину я получал в салоне, будучи учеником девятого класса.

Ну как свою — отцовскую...

Ну как в салоне - тогда это называлось Центр технического обслуживания и ремонта, и там же выдавались машины по заранее оплаченным, т. н. приглашениям.

Ну как машину – ушастый Запорожец желтого, снова [м]лять желтого, цвета.

Дело осложнялось тем, что машины шли по линии Братскгэсстроя, штаб которого находился натурально в Братске, в шестистах километрах от Иркутска. Для тех, кто не в теме — Братскгэсстрой тогда, это как Газпром сегодня, только в строительстве.

Машин было 9, получатели – все коллеги из одного проектного института. Что характерно, многие, в том числе и мой отец, не сидели за рулем лет по 15. Но справились – прошли этот зимний маршрут колонной из девяти машин по гололеду и туману.

Потом университет, армия, Каскад, Монголия, Чита, Байконур, Николаев, Ленинград... В армии машины побольше — КШМ, БРМ и БРДМ, в Каскаде не до машины — пуско-наладка управляющих вычислительных комплексов, вечная командировка.

90-е встретил в Ленинграде. И задержался на 30 лет. Семья, дети и все такое.

Первая машина — "копейка", ВАЗ-2101. Красавица, ласточка, 71-го года, еще "итальянской" сборки. Синяя. Гаражного хранения, пробег около 30-ти тыщ — я хорошо знал первого хозяина и его ежегодный маршрут Питер-Эстония-Питер на дачу в отпуск, и на этом все.

Долго не мог с ней расстаться.

Но... мода, новые веяния, да и ласточка не помолодела... пошли бэушные иномарки. Опель-Рекорд, год не помню, спортивные обводы, капот длиной метра полтора, красный, в Питере таких было аж два. Прикольная была машинка. Зато, когда погнул рычаг подвески, люто погнул, мужикам в сервисе пришлось его перековывать по образцу второго — запчастей не было.

Потом Рено, Вольво. Тоже грели душу, каждая по-своему. И затем, неожиданно, реэкспортная Волга, ГАЗ-2102. Реэкспортировал сам, для одной поездки Словакия-Питер. Сама поездка — это отдельная очень длинная, с массой приключений, история. И неожиданным финалом — вернулся в Россию и узнал, что, уже пару недель как, продажа ввезенных автомобилей по доверенности в течение двух лет приравнивается к обычной продаже автоимпорта. И облагается пошлиной. А пошлина от мощности. А у Волги мотор неслабый. Короче, так два года и отъездил, продал день в день.

Окинул взглядом ретроспективу динамики своего автопарка и решил — дальше только новые машины — "девятка" цвета хаки, серебристый (это по настоянию жены) Форд. Развелся и взял черный Nissan X-Trail. Коллеги передали — директор института обиделся, у него был такой же. Передал по цепочке обратно — пусть не обижается, у него релинги на крыше круче, с фарами. Высшая модификация. А у меня -1, без фар: )).

Через 30 лет грустные... да какие грустные — трагические семейные обстоятельства, определили новое старое место жительства — Иркутск. И новую старую машину — Honda CR-V. За шесть лет привык к ней, нравится ее неприхотливость, ее, как бы естественность в полудикой байкальской природе. Однако, возраст. Лет пять уже как надо бы продать, но... В общем, машинка стала... написал бы, как член семьи, но это уже перебор, конечно: ))... стала частью быта. Как старые желтые, еб@ихумать, остроносые желтые туфли двух моих стариков, о которых я писал вначале.

Так и езжу, благо не часто.

Слушайте, я ваще не об этом собирался писать. Вот совсем не об этом. Пробежав по тексту, понимаю, что это не хроника пикирующей Хонды, а хроника пикирующего меня...: ))

Не имею права настолько долго отвлекать читателя от других текстов и безусловно важных дел. Поэтому переобуваемся в прыжке, и пусть этот опус называется "Хроника пикирующей Хонды"

выходных, периода поминовения предков "обон", когда из больших городов люди ездят в родительские дома, по своим родным местечкам, примерно на неделю, а потом все разом возвращаются обратно на рабочие места.

Билетов с местами уже не было, купил билет без места, ну и вот, подходит синкансэн, открывается дверь, а там "сплошная стена из спин и задниц". А на перроне, примерно такое же количество страждущих уехать. Причем даже наличие билета с местом, не гарантировало бы, что удалось бы до этого места добраться. Все проходы были плотно запрессованы телами. Реально, как сардины в банке, да не нынешней, а той — советской, когда просветов вообще не было.

Но, отправлять-то надо. Пропустили несколько поездов, втиснуть даму все не не выходило, у нее еще и чемоданы были. В конце концов, толкая ее во все части тела, чтобы запрессовалась ровно и задница не выступала за линию закрытия дверей, кое-как вместе с чемоданами запихал. Понял, у японских уплотнителей в метро в час пик та еще работенка. Сама девушка была высокая, какой-то японец волей неволей уткнулся ей в зону декольте и при всем желании уже никак не мог извернуться по иному. А может не очень и желал, какое-никакое развлечение до Токио. Ехать ей предстояло примерно два часа.

В общем отправил. А сам потихоньку на ночной автобус до родных мест. Слава богу, в противоположном от Токио направлении, проблем уехать не возникло.

PS Кстати, дама оказалась нескандальная, вытерпела все стоически. Кто-нибудь другой устроил бы скандал в агентстве. И по меньшим поводам бывало.

времени.

КВС Роберт Л. Шорнштаймер и второй пилот Мэделин Томпкинс поднимают борт в небо. В иллюминаторах виден сочно-зеленый остров и океан. Лететь до Гонолулу чуть больше получаса. Но недолгий полет — это не повод оставаться без орешков и содовой. Приветливая миссис Лэнсинг и две другие стюардессы Мишель Хонда и Джейн Сато-Томита начинают разносить напитки и снэки.

13:48 по гавайскому времени.

Происходит страшное. Неожиданно от самолета, летящего на высоте 7300 м, на полной скорости отрывается часть фюзеляжа. В этот момент единственный человек, который стоит в переднем ряду, — это стюардесса Кларабель Лэнсинг. Ее моментально выбрасывает в небо. Две другие падают на пол. Джейн Сато-Томита теряет сознание от сильного удара. Мишель Хонда кричит пассажирам, чтобы те достали спасательные жилеты. Ее прижимают к полу, чтобы защитить от потока ветра из разрыва фюзеляжа.

13:50 по гавайскому времени.

Салон разгерметизирован. Начинается кислородное голодание. Пассажиры в первых шести рядах в прямом смысле летят под открытым небом на скорости свыше 500 км/ч. Единственное, что их спасает, — они пристегнуты. Пилоты экстренно снижают борт.

13:54 по гавайскому времени.

Самолет снижается до высоты 3000 м. Это значение считается оптимальным при разгерметизации. КВС и второй пилот начинают разворачиваться в сторону аэропорта Кахулуи на острове Мауи.

13:57 по гавайскому времени.

Борт AQ 243 заходит на посадку. Из-за плохой управляемости пилотам приходится сажать самолет на скорости 315 км/ч (при стандартной в 250 км/ч). Выходит из строя левый двигатель. Индикатор показывает, что переднее шасси не зафиксировано в рабочем положении. КВС решает продолжать посадку на одном двигателе с риском нераскрывшегося шасси.

13:59 по гавайскому времени.

Boeing 737-297 останавливается на взлетной полосе Кахулуи. К самолету спешат спасательные бригады.

Шасси раскрылось, неисправен был индикатор. Пилоты остановили борт с помощью тормозов и реверса правого двигателя. Из 95 человек на борту выжило 94.

Причиной отрыва части фюзеляжа были признаны коррозия и повреждения металла фюзеляжа, а также усталость заклепок. Тело погибшей стюардессы так и не было найдено. В 1995 году в Международном аэропорту Гонолулу открыли сад, названный именем Кларабелль Лэнсинг.