Эталоном журналистского фиаско в эпоху гласности стала статья перепечатанная во всех мало-мальски известных изданиях, суть которой адаптированный репортаж про самородок.

Там становится известно, что горный инженер, находит самородок весом три килограмм триста грамм, ну и в его отсутствие супруга дает интервью с двусмысленными ответами, и самородком оказывается новорожденный малыш.

Но есть еще один пример из той же поры, от очень молодежной газеты, которая не отреклась от своего имени и сейчас.

В редакцию поступил анонимный сигнал, что в некоей новостройке в благополучной на вид семье, ребенок ходит по соседям, в поисках пропитания. Корреспондент приходит по указанному адресу, дома только бабушка, родители на работе, ребенок в школе. Действительно семья живет в достатке, это видно сразу же по входной двери и по обстановке в квартире.

За чашкой чая журналист задает наводящие вопросы бабушке, откуда приехали, как давно, какие в семье правила поведения. Бабушка нашедшая благодарные уши, рассказывает все подробно и обстоятельно, до главного вопроса дело не доходит.

Тут прибегает внук, вернувшись из школы и сразу с порога:

— Бабушка, где моя ложка? Я обедаю сегодня у Ершовых, на полдник иду к Демидовым, а вечером день рождения у Островских.

Бабушка достает из ящика чехол с ложкой, внук успевает переодеться.

— Сережа, может покушаешь дома?

— Да, нет бабушка, меня уже ждут.

Он убегает, а бабушка на немой вопрос поясняет:

— Еще с детского сада, за Сережкой закрепилось репутация мальчика, который очень аппетитно ест. Кто бы из малышей ни оказывался рядом с Сережкой, даже отъявленные нехочухи, как только он брал ложку и начинал есть, через пять минут присоединялся к нему.

В детском саду он был нарасхват у нянечек, завтрак в младшей группе, обед в своей, а полдник в старшей.

Переехали сюда, и известность пришла после первого же дня рождения на которое его пригласили новые друзья. Теперь вот уже по расписанию ходит, сам следит, а отказать стесняется. Во дворе его так и зовут — "Серёжка с ложкой"...

Вчерашняя история про ДТП в Израиле напомнила.

Живу в Германии.

У нас всё делается правильно, я имею в виду вызов полиции.

У меня был случай: стоял на светофоре, и вдруг в корму — бамс!

Коротко: крутой турок на мерсе въехал в стоявшего за мной.

У турка помят нос, у меня — задний бампер с багажником, а у среднего бедолаги и спереди и сзади вообще нехорошо получилось.

Я вылез из автомобиля, и сказал им обоим и всем окружающим: с места не стронусь, пока полиция не приедет. Пусть хоть полгорода в пробке стоит.

И что вы себе думаете? — я таки оказался прав.

Полиция, приехав, наконец, через десять минут, первым делом спросила меня, сколько я ощутил ударов по своему автомобилю.

Я сказал правду — один.

Сказал бы, что два — не поздоровилось бы и средненькому.

Этим всё сказано; и, я думаю, что всем всё ясно — в смысле, почему нужно вызывать полицию.

(Кстати, когда я начал фотографировать место проишествия, турок попытался меня запугать.

Но я просто послал его на х[рен] на языке, который он слышит на улицах не реже, чем родной — и он успокоился)

Есть у меня сын, Ванька. Парню уже 18 месяцев. Здоровый такой лось. Одним из самых его любимых занятий — это драться с папой (т. е. я отбиваюсь, а он колотит меня своими кулачками и гу-гукает от радости). А помимо драк, мы, как любые приличные родители, пытаемся с ним общаться. Ну там всякие:

— А где у папы ушки? А где у мамы глазки?

И всякое такое... Вобщем вчера мы с Ванькой, как обычно, начали с "драки". Он меня лупил довольно долго, радости не было предела... А потом, чтоб его слегка успокоить, я его спрашиваю:

— А где у папы носик? И этот деятель, абсолютно не раздумывая, с радостной ухмылкой на лице размахивается и как засандалил мне кулаком в нос! Типа, вот он! Да больно так, блин... Короче, больше в "глазки — ушки" я с ним не играю. Пусть маманя упражняется...

Графиню Наталью Владимировну Салтыкову, в девичестве Долгорукову, не любили при дворе. Её не жаловала Екатерина II, остерегался Павел и едва выносил Александр I. Хитрая интриганка, она умела подставить подножку конкурентам мужа, безжалостной рукой управляла обширными поместьями, была патологически скупа и оставила после себя миллионы. И постоянно бранилась, бранилась...

В старости Наталья Владимировна совершенно облысела и носила парик. Этот секрет Полишинеля хранил её крепостной цирюльник, а чтобы дворовый не проболтался, Салтыкова посадила его в клетку и выпускала только приладить парик да по естественной надобности. Несчастный три года (!) аки зверь томился в неволе и начал уже подумывать, как свести счёты с жизнью, но вдруг однажды ночью заметил, что барыня по оплошности не заперла клетку. Цирюльник, не чуя под собой ног, выбрался из своего заточения и помчался куда глаза глядят.

Наутро графиня только ахнула, увидев, что клетка пуста. Кинулись искать беглеца, позвали полицию, началось дознание. А чтобы ускорить процесс, Салтыкова обратилась за покровительством к Александру I. Когда гуманный царь узнал в чём дело, он пришёл в ужас. И приказал поиски беглого цирюльника прекратить, а Салтыковой сказать, что её дворовый утонул в Неве. И всё... Изуверка, разумеется, не была наказана, потому что, как говорится в одном фильме, "у старухи — огромные связи"...

Учились мы на первом курсе Новороссийского Высшего Инженерного Морского Училища (НВИМУ). Одним из самых чудовищных нарушений дисциплины первокурсником считалось неотдание чести патрулю. Старшины перед каждым увольнением проводили инструктаж на предмет уставного поведения в увольнении, никогда не забывая упомянуть неизбежные кары, грозящие молодому "плафону", попытавшемуся вместо молниеносной отдачи, удержать эту честь при себе.

Но черт побери!

Начиная с первых же дней мы постоянно слышали истории от своих товарищей о том, что грозный патруль вместо положенной им проверки увольнительных документов только смеялся в ответ. И не то, чтобы патрули так уж бездействовали. Параллельно с рассказами о патрулях смеющихся, мы являлись свидетелями рассказов о патрулях свирепствующих. Наконец, настал и мой черёд наткнуться на патруль, который, к счастью, оказался смеющимся. Как и положено, завидев издалека группу курсантов-старшекурсников с красными повязками, я перешёл на строевой шаг и приложил руку к козырьку своей мичманки. Патруль ответил мне весёлым ржанием, не называя, однако, причин своего ликования.

Впоследствии выяснилось, что честь мы отдавали дружинникам.