Осенью 69-го пошел в первый класс.
А всё лето и сентябрь у меня почти каждый день была температура 37, 5 чуть плюс-минус, причину которой педиатры никак не находили.
И, как мама рассказывает, одна старенькая тетенька-врач развернула ложечкой гланды, и увидела, что с обратной
стороны они воспалены.
По тогдашним методикам, эта проблема решалась просто, — "Резать к чертовой матери!". Удаление гланд практиковалось широко. Как мне тогда объяснили — после удаления гланд не будет ангины. А ангина дает осложнения на сердце и ещё на что-то.
Друзья во дворе, узнав, что мне предстоит эта операция, сказали: "Везёт! Там, как их вырвут — сразу мороженое дают. Сколько хочешь! "
Итак — в сентябре или октябре 1969-го я оказался в хирургическом корпусе первой Воскресенской районной больницы.
На следующий день — в операционную, где мне эти гланды и удалили.
Помню боль, свои слезы. Помню, что врач сердилась на меня, что не могу немножко потерпеть. Помню брызги крови на её круглом налобном зеркале. Помню сказала: "Смотри, какая лягушка! "
В белом эмалированном тазике лежал окровавленный комок плоти. Через какое-то время — мне показалось очень долго — их стало два.
Пролежал там с неделю.
Мама с папой пришли навестить.
Мы общались на лестничной площадке второго этажа. Мне не разрешили спуститься вниз, а им, видимо, зайти в холл второго этажа хирургии. А тем более — в мою палату.
Принесли, наверное, каких-то вкусняшек. Но глотать было больно.
Мама открыла стеклянную баночку: "Поешь рыбку, сынок! "
Там была какая-то пахучая белая мякоть.
Я зацепил её чайной ложечкой, подсунутой мамой, положил в рот... Вообще-то я тогда любил только сладкое. А остальную еду просто ел. Но эта рыба была реально вкусная!
С трудом через боль проглотил первую ложечку вкусноты, и вдруг сделал большие глаза:
— А мне сказали, что рыбу нельзя!
Папа двинул кадыком, как будто проглотил тяжелый комок горечи и не своим голосом трудно сказал:
— Кушай, сынок! Рыбу нельзя — потому что в ней бывают кости, которые могут поранить твоё горлышко. А здесь мама все до единой косточки выбрала... кушай!
Медленно глотая, поедал содержимое баночки. Спросил:
— А какая это рыба?
Мама ответила:
— Это белая рыба, сынок! Очень нежная!
Знал тогда красную рыбу, — деликатес. Но мама с такой интонацией произнесла "белая рыба", — что я долго потом полагал, что есть такая какая-то белая рыба — ещё деликатеснее красной.
Теперь, — когда двух сыновей вынянчил, и уже немножко внучку, — как их понимаю! Ты себя готов на части разодрать, чтобы ребенок не страдал. А никак с него боль не снимешь.
Такое вот воспоминание.
Мороженного, кстати, в больнице не давали.
Я там два фильма посмотрел.
...
По маленькому черно-белому (других тогда не было) телевизору, размещенному под потолком холла второго этажа, показывали "Пес-Барбос — необыкновенный кросс".
Весь холл был хаотично заставлен стульями, которые принесли пациенты из своих палат. Я тоже успел принести и поставить себе стул. Это был не детский и не взрослый корпус. Всех возрастов были там пациенты.
На своём стуле усидел недолго. Начал смеяться вместе со всеми, — а смеяться больно. И оторваться от фильма невозможно, и невозможно смотреть! Потому что смешно. И больно!
Выскочил за дверь в этот же лестничный холл. Наскоро отсмеялся и отплакался. Пошел к своему стулу — на нем какой-то мужик сидит. Ну, ладно — встал у стеночки смотреть дальше. Сразу же стало смешно — побежал на лестницу.
Досматривал оттуда — через щелочку двери. Отворачиваясь, как только снова начинал разбирать смех.
Конечно же, потом много раз смотрел этот фильм. С огромным удовольствием!
