определяли в отряды: первый — самые старшие, 15-16 лет. Я во второй попал, 14 с некислым лих[рено]м. Дня два все спокойно проходит, а на третий ко мне подходит камрадо-соседо по палате, нас по четверо селили, и говорит русским языком:

— Тебе через два дня драться.

— С чего бы это?!

— Ну как же, всегда первый и второй отряды типа выставляют бойцов и лупятся до первой крови, или дальше ещё, а потом проигравшие всю смену другой отряд сигаретами снабжают и бабло дают! Ты што, не в курсе?! Вона, гляди — видишь того татарина, он против тя будет, ты у нас в отряде самый здоровый (а друг тогда уже где-то 62-64 весил, для его возраста — лосяра совсем некислый)

А там татарин такой подтягивается на турнике — раз, раз раз, и этот раз как-то ни фига не кончается. Хотя сам упитанный, но видно — что мышца не от дурного жира, а в плепорцию.

— Ладно, говорю, подготовлюсь. Спасибо, что предупредил. — И сам так на татарина — зырк, зырк мрачно.

На воротах футбольных подтянулся пятнадцать раз — мол, пусть видит.

Показал ему кулак издалека — татарин так голову наклонил и ухмыльнулся непонятно.

Вечерком дрын из забора выломал, на футбольном поле, где, мол, схватка намечалась, кинул под лавку за бордюр, чтобы не шибко заметно было, если что — схвачу да нахлобучу, русские ж в историческом итоге всегда татарам вламывали, и тут не посрамлю честь страны, супостату по балде накидаю, не видать ему дани с русских! Будет тебе взятие Казани, думал.

Он, правда, потом рассказал, башкиром оказался, ну так что же, и Бишкек теперь не брать... или где там эти кочевники живут?!

На следующий день в столовой поутру увидел его, вызвал — поболтать на поле. Провести решил разведку боем.

Ну, и поцапались через слово, по мордасам друг другу закатали, я дрын вытащил, ни разу не попал, вертлявый, падла, хоть и упитанный, погнался за ним, он мне камнем синяк на ребре поставил. Резвых каких татар стали делать, понятно, отчего иго было! Треснул дрыном ему по башке, промазал, тут, — чую мне как в допу пинок влетел и по шее шмяк. Очнулся тока в столовой, нас туда принесли. Вожатые, суки спортивные, двое — поймали меня, один не расчитал да и приложил со своей тхеквандосской души, кто ж знал, что этих уродов тогда с секции набрали, да эта падла еще и отслужила — как вдарил, так уж и вдарил, потом извинялся, тыж, говорит, дурак с дрыном — чего делаешь — непонятно, зачем — совсем неясно; озверина нажрался, что ли? Ну, так я аккуратно и... чисто на автомате.

Рожа вся припухла, хорошо не убил, говорю. Ты тока заявление не пиши, я тебя прошу, — говорит.

Положили нас в "клубе" — ну, там где шахматы, малый пеннис, - то есть настольный теннис — и прочие развлечения стояли. Ободраны оба, все в царапинах, синяки и прочая фигня, Хакима рядом положили, вожатый — Валера сказал:

— Будете бузить, обоим ноги поломаю.

Про заявление дипломатично промолчал, но было и так понятно — ему проще списать два неустановленных трупа, чем отчитываться за двоих побитых подростков. Ни скорой, ни милиции не вызывали — фельдшер при лагере справилась.

Лежим.

Повариху-вторую дежурной посадили при входе на стуле с газетой. ЧП все же никому не надо, пока — решают своими силами. Да и повреждений — никаких, так, еНдура, за день заживает. С нами, ясно, провели беседу — мол, так не так, родителям шибко не болтать — вы же мужчины уже и все такое.

Растрынделись с Хакимом.

— И как ты меня бороть собирался?

— Ты ваще о чем, а?

— Ну так между первым и вторым отрядом... типа драка... — начал я уже понимать.

— Ты совсем больной? Себе там по голове палкой не бил? Какие драки!

— Ну, Сирожа! Ну, сосед!.. — И пересказываю — мол, так и так.

Хаким-татарин, мудрый оказался. Он сразу сказал:

— Ты тока смотри, чтобы Сирожа раньше времени не смотался.

— Тока в зубы я ему первый буду бить!

— Добро! — весомо заметил сосед, и мы уснули под ночник поварихи.

Заболтались так. Оказывается — соседи, через две улицы живём, то-то думаю, лицо знакомо, после школы видел я его пару-другую раз.

В общем, никто не пострадал. Кроме, конечно, Сирожи, которому табуретками набили пальцы на ногах и два-пятьдесят раза вразумляюще треснули по морде, чтобы больше таких приколов не устраивал.

Койка Сирожи опустела на следующий день, он как раз после сорок первого раза по роже почему-то запросился домой, наверное — дела, индюшка недоенная, или корова непрополотая, хлопоты свои. Туда как раз и перехал Хаким. А ще через три дня — к нему родители с визитом. И с ними сестра Хакима, лет ей тогда 11-12 было, Гуля. Гюльнара.

Чего-то зацепились языками, обзывались, "письками" и матюками по-детски дразнились. Водой ее брызгал около машины из бутылки, матушка её нас разнимать кинулась, Хаким её так технично остановил — мол, молодые бранятся, только милуются. Тут мы и утихли, конечно — ага, а то еще запоют "жених и невеста, тили-тили тесто!".

С Хакимом потом крепко срослись, — благо рядом. Гулю каждый день видел, приглашал на свидания.

Выросла девушка.

В 95-ом, мне 17, ей 15 — убегали даже на острова, брал лодку у дядьки, сам грёб, по три дня там отвисали, на Волге ничего не поймать в протоке - просто нереально, на уху всегда наловишь косынкой. Мама ее кричала — как так, нельзя! Не пущу. В штыки были.

Выпускные, институт, оба с первого курса — вылетели. Он в десант, я в десант.

Обещала ждать.

Хаким-то раньше меня вернулся, стопу оттяпало миной, спасибо ребяткам, вынесли; бодро прыгает на протезе, если не знать, что инвалид — так и не приметишь ни разу, я же говорю резвых татар стали делать нонче, хоть они и башкиры, бусурмане — один фиг, мало им Чудского озера... а, там не про них? Но Хакиму-то как-то похрену, ногу уже не вернуть. Жаль, говорит, нас там, татар не было на Чудском озере — мы б лыцарям етим показали б куда ветер дует, да как в жопу задувает! Два пулямёта... а?

Не было их тогда? Да пох, три залпа из хороших луков — ты вот меня всё татарином зовёшь, а яж башкир! Мы бы их!..

Что сказать?

Это он сдуру себя башкиром считает. А так — русские мы.

— Тока пусть сунутся к нам, — заявляет. — Мы, тока протез пристегнём!

Да дубину возьмём!

В 99-ом, по конце года, так и обженились мы с Гюльнарой.

Тёща, конечно — я вам не позволю! Растила не для тебя!!! Да как... Тесть молчал, что с него взять, старый подкаблучник.

Хаким тут как треснул кулаком по столу, а как раз сидели впятером за столом.

— Или, мама, — или. Друг мой, уж сколько лет знаю, хуже он Гульке не сделает, а если сделает... Лично прирежу.

— Ну, — говорю, — хоть приятно будет помереть от друга... Не парьтесь, Анна Геннадьевна, сами понимаете — вот вы когда за татарина замуж...

— Мы башкиры! — рявкнул Хаким. — Ну... наполовину!

Самый главный башкир — тесть - тока кивнул, а маме Хаким тыкнул пальцем на прильнувшею в моему плечу Гулю, и сказал:

— От оно как. — После чего чокнулся со мной полной рюмкой (я же говорю — щас хороших татар стали делать, наливают грамотно, хоть они и башкиры) и закусил салом с чёрным хлебом.

Потом в начале 2000-го, на излёте бесноватых девяностых, открывали магазин с Гюльнарой, приехали нам крышу предлагать, тут Хаким был, на компе игрался в "Дума второго", вышел, рассказал парням такое, что больше никто и никогда не появлялся рядом.

Мы, — говорит, — в 2002-ом первую девочку родили.

Годик — вторую.

Еще годик — сына увидели.

Потом — ещё дочку.

И каждый раз Хаким проставляется в полный рост. И теща балдеет, и радостеет. А тесть, конечно, молчит, и пьет — старый подкаблучник.

Я ж говорю — хороших щас стали татар делать, хоть они и башкиры.

Ну, за дружбу народов!