а я решил ослабить действие алкоголя на молодой растущий организм приемом внутрь нескольких стаканов молока. Сижу, никого не трогаю, пью молоко: Вдруг батяня, глядя на пакет молока, говорит:

— У нас у мужика одного с работы жена на молокозаводе работает, так она говорит, что молочные пакеты такие крепкие, что на них наступать можно — хрен порвутся.

Теперь попробуйте догадаться, что было дальше.

Я, не говоря ни слова, открываю холодильник и достаю оттуда нераспечатанный пакет молока и, конечно же, кладу его на пол. Еще мгновение и моя нога уже была занесена над пакетом: Опусти я ее и все прошло бы достаточно безболезненно. Ну, вытер бы пол и все. Но тогда бы мне не о чем было

Вам рассказать.

Видимо, анестезия была неполной, и мое затуманенное сознание подсказало мне, что пакет может лопнуть. В то же время я оказался недостаточно трезв, чтобы просчитать последствия своих действий. В результате я совершил две роковые ошибки, а именно:

1. Принес тазик и положил пакет с молоком в него.

2. Сбегал и позвал жену и мать, чтобы и они могли поучаствовать в шоу

(до сих пор не могу понять, зачем я это сделал).

Итак, представьте себе картину:

В центре кухни на полу стоит тазик, в котором лежит пакет молока. Над тазиком в позе цапли стою я. Вокруг меня расположились отец, который после своей фразы больше не сказал ни слова и только молча наблюдал за моими метаниями, мать и жена, улыбающиеся и так до последнего момента и не понявшие, для чего я их позвал.

Все было готово, зрители были на местах. На мгновение я представил себя факиром на арене цирка и начал свое выступление, т. е. опустил ногу и перенес на нее свой без малого центнер:

Представление закончилось неожиданно быстро. Произошел комнатный ядерный взрыв. Самую подлую роль сыграл, конечно, тазик. Литр молока из лопнувшего пакета красивейшим веером устремился по стенкам тазика вверх и распределился примерно следующим образом:

40% — потолок (незадолго до этого побеленный);

20% — маманя;

20% — жена;

10% — батяня;

5% — я;

4% — стены и окружающая мебель;

1% — пол.

В тазике лежал только пустой полиэтиленовый пакетик.

В следующие полчаса, вытирая молоко, я узнал о себе очень-очень много нового. Досталось и батяне:

Утром, зайдя на кухню, я был потрясен — забрызганная молоком побелка свернулась корочками. Больше всего потолок напоминал дно высохшего водоема. За столом сидел батяня. Как Вы думаете, каковы были его первые слова при виде меня? Нет, не угадали.

Он сказал:

— Я вспомнил, она говорит, что на них не вставать — их на пол ронять можно: -)

братья ругаются между собой и продавцами, когда, например, в очереди стоят друг за другом армянин-строитель (очень плохо говорит по русски), абхазец-асфальтоукладчик (еще хуже говорит по русски) и грузин-торговец (великолепно говорит по русски с адским акцентом). А обслуживает их айзербайджанец-продавец (русский на среднем уровне). Происходит это примерно так: Армянин-строитель долго смотрит на айзербайджанца-продавца и говорит:

— Слюш, эти, ватэта, вотки, хароший?

Продавец искренне не понимает, я кстати, сзади стою, тоже не очень догоняю. Продавец удивляется:

— Шито?

— Ватета хароший?

— Шито?

— Э-э-э, ты чо? Ватета хароший?

— Шито ватета? Э-э-э? Гавари, а?

— Вотки хароший? Ты дурак, да?

— Э-э-э, зачем дурак, ты х[рен]!

Армянин-строитель морщится, что-то вспоминая и поворачивается к абхазцу-асфальтоукладчику и шепотом спрашивает:

— Х[рен]? Бла-бла- бла х[рен]?

Афальтоукладчик с проясненным лицом, улыбаясь:

— Бла-бла-бла, сама х[рен], бла-бла-бла, песда! (пауза, потом радостно)

[ч]удак!

Строитель одухотворенно поворачивается к продавцу и выпаливает:

— Сам х[рен]песда. Ти [ч]удак!

Продавец искрометно парирует:

— Э-э-э, шито?

Стоящий передо мной грузин-торговец не выдерживает и, жестикулируя, разруливает ситуацию:

— Слюшай, заибали, а? Мне тут утром стоять, да? Ти будешь х[рен], ти песда, ти [ч]удак. Этому дай вотка харощий, а ти нах[рен], патом вазмещ, адин х[рен], как палавой орган нипанимаешь па руски. Мине винбилидан.

Продавец вопросительно:

— Шито?

Грузин в сердцах разворачивается и уходит. Из дверей орет:

— Билять нируская!

Я тоже достаивать не стал. Уходя слышал:

— Вотки хароший?

— Шито?

— Сюка!