берегу пруда лает Найда, — рассказывает Татьяна Балашова. – Пронзительно, словно зовет на помощь. Увидела меня, подбежала, посмотрела, и снова к пруду… Я пошла посмотреть. Сначала подумала, тряпка какая-то на воде лежит. Подошла ближе – ребенок! Он уже почти не двигался.

Татьяна бросилась за помощью. К счастью, неподалеку работали коммунальщики. Один из них бросился на помощь.

Тонкий лед не выдержал, мужчина оказался в воде.

Вместе с прибежавшими коллегами ему, наконец, удалось вытащить ребенка на берег. На малыше была дубленка и синтепоновые штаны, благодаря тому, что вещи надулись пузырем, ребенок не пошел ко дну, застрял на поверхности.

Мальчика донесли до магазинчика неподалеку – в тепло, сняли с него одежду, закутали в теплый пуховик. Вызвали "скорую". Малыш пришел в себя, стал постанывать.

Кто-то из посетителей магазинчика узнал ребенка:

— Это же Андрюшка из второго подъезда! Зовите его маму скорей!

Мама, Елена Павлова, уже мчалась в павильон.

— В чем была, в том и побежала, только куртку накинула да сапоги натянула, — вспоминает Елена. — Господи, даже не представляю, что бы было, если б не Найда!

Она как чувствовала, в тот день не отходила от Андрея ни на шаг. Найда под нашими окнами живет. Мы ее часто подкармливаем.

"Скорая", к счастью, приехала быстро. Малыша увезли в больницу.

Состояние ребенка врачи оценили как тяжелое.

Подозревали и воспаление легких, и обморожение. Сутки Андрюшка провел подключенным к системе искусственной вентиляции легких.

Сейчас ему, к счастью, лучше.

А Найда пока так и живет во дворе. Елена говорит, что взяла бы к себе спасительницу сына, да совсем некуда — квартира маленькая. Детей трое.

Но во дворе и на соседних улицах уже развесили объявление о том, что собака-герой ищет хозяина. Возможно, скоро у Найды появится свой дом.

Поскольку я таковым прикидывался, пришлось понимающе кивнуть, ни хрена не понимая, и мы поехали.

Моё представление о свинофермах ограничивалось незабываемым детским знакомством с дощатым свинарником на шесть угрюмых рыл. Каждое рыло обслуживалось в единоличной клетушке отдельной большой человеческой семьёй, вооружённой вёдрами с объедками, в качестве подсобного хозяйства. Из-за этого свиней кормили в разное время, и пока одна жадно жрала, остальные буйно бесились и помирали от зависти, сбавляя в весе вероятно столько же, сколько она набирала. Ещё амбре помню, из-за которого для меня свинарник – до сих пор не пустой звук.

Я подозревал конечно, что на ферме всё иначе, и что фермер со своей семьёй легко управляется наверно с несколькими сотнями свиноголов, нещадно эксплуатируя безропотных батраков-мексиканцев. Действительность превзошла скромные границы моего воображения. В чистом поле распласталась белоснежная ромашка размером с большой стадион. В каждом её лепестке тянулось длинное стойло, а всего свиней там было десять тысяч. Эти лепестки мы обошли по внутреннему кругу, облачённые почти в космические одежды – вовсе не затем, чтобы не запачкаться, а наоборот чтобы самим не занести какую-нибудь заразу. Подсобных рабочих не было вовсе – после очередной компьютеризации не осталось места даже для жены фермера, она устроилась в райцентр на полставки библиотекаря. Да и сам фермер, тощий долговязый улыбчивый парень, незаметно было чтобы особенно парился – он полчаса гулял с нами и ещё час чаёвничал, на свиней не отвлекаясь. Я понял так, что он был смотрящий за роботами – на случай, если компьютер затупит и сам об этом доложит.

Из разговора выяснилось, что всё ещё забавнее – из-за огромных целевых кредитов свиноферма фактически принадлежала управляющему банку, проводившему все оперативные финансовые расчеты – это был настоящий свинарник при банке. Корма, напичканные рыбьей мукой, витаминами, гормонами, аппетайзерами и прочей химией, производились на отдельном, таком же безлюдном комбинате. Гормоны давали правильные — поросятам мужского пола женские и наоборот, чтобы в раздумьях над своим полом они быстрее жирели. Юных поросят привозили готовых, как из фабрики, раз в неделю, и загружали в первый лепесток ромашки. Это запускало великую миграцию всех остальных в последующие лепестки, каждый со спецкормёжкой именно для этого возраста. Отовсюду бил разнообразный душ, как на спа-процедурах, подозреваю что с попутным массажем. Запаха не было вообще — это были безупречно чистые свиньи.

Я ходил по этому кругу жизни внутри ромашки и видел, какие они разные – удивлённое младенчество, резвое детство, бунтарское отрочество, мечтательная юность, и наконец уверенный в себе, сытый, холёный взрослый возраст с заплывшими глазками – это означало, что хряку пора на убой.

Может, из-за этого визита, несмотря на теперешний сорокалетний возраст, я не тороплюсь больше становиться окончательно взрослым и не люблю фастфуда – пельмени моего детства из того свинарника были всё-таки вкуснее.

Я спросил фермера о его знаменитых летающих свиньях. Всё оказалось просто – несколько лет назад, увидев торнадо, он успел нырнуть в бункер и завинтить люк. Жена была в райцентре на работе. Немного погодя его резервный компьютерный пульт в бункере сообщил, что свиноферма вроде как исчезла. Выбравшись наружу, фермер увидел вокруг много пустого места и удаляющееся тёмное вихревое облако. После непродолжительного осмотра места катастрофы он сделал звонки жене, полиции, аварийной службе и банку со стереотипным сообщением – свиньи улетели. Для полиции он уточнил, в какую сторону они продолжают свой перелёт.

Честно говоря, я уже не помню, все ли свиньи тогда улетели, вряд ли конечно. Но речь шла по крайней мере о нескольких сотнях – они выпадали потом повсюду в окрестностях. Самые здоровые хряки пострадали мало – рано вываливались из вихря, полагаю что с большим головокружением. Там чернозём сплошной, после дождя хлябь несусветная. Приступая к полёту, хряки немедленно окутывались густой липкой грязью, и последующие удары мусором из той фигни, из которой состоят американские постройки, им были как слону дробина, если крепко зажмуриться. Похоже, в полёте они группировались и выпадали с небес на мягкий чернозём, как будто всю жизнь этим занимались – многие обошлись без переломов. А фермеру запомнился момент, как он стоял в обнимку с примчавшейся женой среди развалин под вой приближающихся сирен, а вокруг них, выбираясь из-под обломков и возвращаясь с далёких полей, собирались потрясённые цивилизованные американские свиньи. "Наверно, они хотят кушать и под душ" — сказала его жена и заплакала...

под кровати доносится о-очень жалобное МЯУ. Смотрю — сидит мой кот — липкий, грязный и страшно вонючий. Он даже не пытается облизваться или хоть как-то почиститься. Просто сидит, и очень жалобным голосом плачет от тоски и безысходности. Причем это не котенок, а 4-летний матерый котяра.

В общем в эту минуту я мгновенно все понял. Хотелось сесть рядом с котом и тоже дурным голосом зывыть от тоски по предстоящему мероприятию.

Дело было в том, что наша семья жила тогда в частном доме с удобствами во дворе и эти самые "удобства" я накануне в воскресенье почистил, вычерпав и вылив содержимое в большую яму, вырытую для этой цели в огороде. Сверху вся эта "красота" была притрушена легким слоем земли, чтобы меньше воняло и постепенно впитывалось. Потом, когда жидкость немного впитается, землю можно было подсыпать, но так, чтобы не через верх. В общем кот подумал, что это новый "плацдарм", который необходимо исследовать. Дальнейшее вы можете представить сами. Перепуганное животное в панике после неудавшейся попытки утонуть бросилось куда? Правильно — через открытую форточку ДОМОЙ!

Как мы потом этого кота мыли — это отдельная история. Хочу только сказать, что он сидел в тазике покорно, как ребенок, который ОЧЕНЬ любит купаться, хотя кот делал это первый раз в жизни.

После этого случая "аромат" в доме держался еще примерно полгода, причем не помогла ни тщательно выстиранные покрывала, ни почищенная мебель, ни переклееные обои.