Как я стал ватником. Здесь в последнее время на просторах русскоязычной части Интернета идет противостояние ватников и всего остального цивилизованного мира. Ну-ну. Одна моя знакомая в Канаде собирает своего шестилетнего сына в школу. В первый раз — в первый класс. В школу здесь идут с шести лет, и первый школьный день не отличается от всех остальных — нет торжественных линеек, цветов, и, главное, нет пирожных и лимонада для первоклассников. Мать его, конечно же, позаботилась о его питании и заранее оплатила ему школьные обеды за полгода вперед. Да вот беда: то ли ей забыли сообщить, то ли она забыла сама, но в первый школьный день обед в ту сумму не был включен, и нужно было или передать с ребенком деньги, или дать ему свой обед в термосе. Наступает большая перемена, и детишки из нескольких классов отправляются в столовую. "Дытына" (его мать — украинка) идет вместе со всеми, и оказывается чужим на этом празднике жизни. Голодный шестилетний ребенок начинает ходить между столами в надежде, что кто-нибудь с ним чем-нибудь поделится. Чуда наподобие "Димон, иди сюда, возьми моей колбасы; да-да, и мое яблоко возьми" не произошло. Да и не следовало его ожидать от других шестилетних. Очень своеобразно повели себя цивилизованные взрослые. Они взяли "дытыну" за руку и отвели в дальний угол, приказав сидеть и никуда оттуда не выходить. Но голод и малый возраст взяли свое, и пацан возобновил свои поиски. Его цивилизованно отвели назад. И так повторилось несколько раз, пока не закончился перерыв. Никому из цивилизованных не пришло в голову купить мальчишке обед из своих денег, поделиться своим или сходить в ближайший Макдональдс, где чашка кофе с кексом стоили $1.47 (доллар, сорок семь) и столько же — бутерброд с куриной грудкой. А потом даже можно было предъявить непутевой мамаше счет на целых $2.94 (два, девяносто четыре), если уж так ударило по-карману. О чем это я? А, ну да. Живу это, значит, я в Канаде, и работаю в полиции. (Тогда работал; сейчас уже нет). Звонят: "Ты же говоришь по-русски? У нас тут один русский проштрафился; попал в отделение, а по-английски — ни слова. Нужен переводчик". Собираюсь, приезжаю. Вижу — какой-то немолодой худой мужик в совершенно подавленном униженном виде. Ну, начинаем, как положено: имя, фамилия... Где живете? "Да где я живу?! На улице, под деревом". Как так? Почему? "Жил я в России, а моя взрослая дочка уехала в Канаду и вызвала меня. Пожил я с ней, oна вышла замуж, а потом отношения не сложились, и она меня выгнала. Вот с тех пор и живу на улице. "Арестован был за воровство из магазина шоколадки Сникерс. Тут, справедливости ради, надо отметить, что если бы дело ограничилось одной только украденной шоколадкой, то никаких серьезных неприятностей у мужика бы и не было. Но, как оказалось, за полгода до этого, тот мужик уже попадался на воровстве куска колбасы. Полицейский тогда выписал ему штраф, и теперь мужику грозила тюрьма не сколько из-за украденного Сникерс, сколько из-за неоплаченного штрафа и неявки в суд. За неявку в суд наказывают всех, включая бомжей, не говорящих по-английски и даже не понимающих, чего от них хотят. Будучи сам работником полиции, мужика я не оправдывал и вины с него не снимал. Тем не менее, образ пожилого, подавленного, выгнанного из дома и сидящего за решеткой голодного русского человека не шел у меня из головы. Жил я от того отделения в двух-трех минутах ходьбы, поэтому вечером я зашел в продуктовый магазин, купил колбасы, сыра, хлеба, сигарет; добавил в пакет долларов 40, и отправился назад в участок. В том, что в цивилизованном обществе допускаются передачи заключенным, я почему-то не сомневался. Дежурный полицейский встретил меня не скрывая раздражения: "У нас был ужин. Заключенный накормлен и ни в чем не нуждается". "Ребят, — говорю я, — но ведь он же бездомный голодный человек. Может быть, он захочет есть через пару часов; может быть — завтра. Я же не какой-нибудь шпион или злоумышленник, чтобы подозревать, что я хочу его отравить. Я же — один из вас. Вот мое удостоверение; my badge number. Вон у вас за спиной на стене бумажка. Там мое имя, чтобы звонить мне в случае определенных технических проблем. Не хотите передавать продукты, передайте хоть деньги... "На этом месте копчик (копчик — это такой маленький; не очень маленький американский полицейский). На этом месте копчик рассвирипел и заорал. Наоравшись вдоволь, он предложил мне убраться подобру-поздорову. Что мне оставалось делать? Я развернулся и пошел в ватники.

Я обожаю спорить с людьми. Не ругаться, не кричать, а именно вести дискуссию, доказывая свою точку зрения, аргументируя, и слушать доводы другого человека. Иногда таким образом получаю возможность взглянуть на вещи иначе. Жаль, что обычно на спор согласны лишь бараны, стоящие на своём независимо от твоих аргументов. Остальных можно переспорить за две минуты, и вся "дискуссия" закончится фразой вроде "Ой, все, тебя не переспорить":(

Одно время я работал в районной поликлинике и там подружился с невропатологом. Как-то зашел к нему в кабине во время приёма и стал свидетелем такой сцены.

Сидит пациентка, сильно в годах – лет 70-ти – с жалобами на боли неясного генеза. Врач проводит анамнез (опрос пациента, включающий автобиографические детали). Выясняется, что у пациентки 11 детей и она пять раз была замужем. Доктор любопытствует:

— Что так часто меняли мужей, не сходились характерами?

Бабуля:

— Да не в характерах дело, мужики попадались слабоватые — сами сбегали.

— Да, видать, любили вы это дело, мать?

Бабушка непонимающе смотрит на доктора, потом кладет свою ладонь со скрюченными от подагры пальцами на его руку и, заглядывая в глаза, воркует:

— А я и сейчас люблю, сынок.

Ехал в маршрутке. Рядом (внизу) стояла девушка-карлик. Старался оградить, чтобы её не затолкали. Она это заметила, встретился с ней взглядом. Потом заметил, что ее рот как раз на уровне члена. Представил, что она расстёгивает ширинку и достает мой член, чтобы пососать. Больше не мог ни о чём думать. Перед своей остановкой ещё раз посмотрел ей в глаза. Уверен, что она думала о том же...

Гостил у бабушки в селе, решил прогуляться и наткнулся на довольно странную картину. Вспаханное поле, по которому в сторону посадки медленно ползет сухопутная черепаха, а на спине у нее изолентой прилеплена чекушка. Только опускаюсь, чтобы высвободить бедное животное, как вдруг из посадки высовываются два мужика и кричат мне: "Не трогай зверя! Он к тебе, что ли, ползет?!"