Свежие истории от 12 марта 2011

о политике, то есть — ни о чем... вдруг горизонт стало болтать вверх и вниз, как будто мы находились в игрушечном самолетике гигантского шаловливого мальчика, который подбрасывал и неаккуратно ловил нас...

Я, признаться, загрустил. Затянул ремень потуже и стал вспоминать инструкцию, что же я должен делать после удара о землю.

Вокруг у всех настроение было похоже на мое и только Виктор, как ни в чем не бывало, гнул свою политическую линию... Заметив, что мне не до разговоров, он улыбнулся, вытащил из под рубашки маленькую иконку на кожаном ремешке и сказал:

— Не бойся, пока ОНА на этом самолете, с нами ничего плохого не случится.

Для меня это было слабое утешение, и я отвлеченно спросил:

— Освященная в Иерусалиме?

("Гигантский мальчик" нами наигрался и отстал, болтанка прекратилась)

Виктор:

— Ерушалем тут ни причем, это самая дорогая вещь, которая есть у меня в жизни, я купил ее за сорок тысяч долларов... просто больше не было...

Я чуть не поперхнулся, попросил еще раз показать.

Иконка — как иконка, на вид копеечная картонная, размером со спичечный коробок.

Виктор улыбнувшись моей реакции, сказал:

— Хочешь, я расскажу о ней, и ты поймешь, что досталась она мне совсем недорого?..

Он поцеловал иконку, застегнул обратно под рубашку и продолжил

Когда-то давно, в другой жизни я торговал наркотой. Обороты были очень серьезные, снабжал пол Киева. Даже в КПЗ год отсидел, пришлось квартиру продать, чтоб дело развалить. Вышел, быстро "поднялся" обратно, купил квартирку побольше, все шло гуд.

И вот в один прекрасный день поехал на электричке встречаться с серьезным покупателем. Раннее утро, около пяти. Стою жду. (В такую рань, чтоб сразу увидеть на платформе "лишних" людей) Подошел покупатель, пожал руку, чувствую — ручка потная. Конечно, он имеет право на мандраж, но вроде у нас с ним бывали объемы и побольше, не в первый раз.

Вокруг никого.

Я вручил товар, получил деньги, спрятал в карман, начинаю прощаться, вдруг еле-еле слышу сдавленное слово: "РАБОТАЕМ"

С разгона прыгаю на рельсы, а из-под платформы уже бежали ко мне "киборги".

Один наперерез, я схода бью его в голову, он падает хватая меня за ноги, чудом вырываюсь, но у него остался мой кроссовок. Вскакиваю и в одном носке бегу к лесу. Позади крики, стрельба, обходят с флангов.

У меня фора метров десять всего, не больше, но бегу...

Вокруг голый осенний лес, ни кустов, ни заборов, только мокрые толстенные липы. Вдруг слышу, где–то впереди голоса — меня уже встречают. Все, некуда бежать.

Встал за деревом, прижался к его мокрой коре и понял — ничего уже не изменить, сяду лет на двадцать. Жизнь кончена.

Ах думаю, если бы исчезнуть сейчас, как-нибудь раствориться в воздухе, клянусь матерью, я "завязал" бы в ту же секунду...

Через мгновение, возле моего дерева уже толпилась куча ментов, а я... ИСЧЕЗ!!!

Они были абсолютно ошарашены: только что прятался где-то за деревьями, раз и ПРОПАЛ... бегали кругами, матерились в рации, но меня нигде не было. Вызвали подкрепление — через час набежало еще человек семьдесят курсантов, каждый сантиметр почвы оттоптали, не провалился ли я сквозь землю.. На мокрое дерево толщиной более метра - тоже залезть невозможно... Чертовщина какая-то. Круг поиска все расширялся.

Прочесывали лес до самого вечера, потом, когда стемнело, лютые и уставшие "охотники" свернулись и ушли.

Я выполнил свою клятву – через неделю был уже в Израиле и к наркоте с тех пор не прикасался...

(Витя улыбнулся, глядя на мой недоверчиво-материалистический взгляд)

... Да, со мной произошло чудо: когда я поклялся матерью и прижался лбом к дереву, то наткнулся на шляпку толстого гвоздя, торчащего из ствола.

Поднял голову и увидел, что дорожка вбитых гвоздей уходит высоко вверх.

Я в последнюю секунду сообразил и побежал по ним со скоростью циркового медведя... На высоте метров пятнадцати, "дорога" заканчивалась трогательно сколоченным мальчишеским "партизанским штабиком". Было даже что-то вроде лежанки. Устроился, затаился, нашел пластиковую коробку, в ней нехитрый пацанский скарб: компас, струны от гитары, гвозди, молоток, увеличительное стекло, денег двадцать гривен и вот эта иконка с Божьей матерью. А на ручке молотка, увеличительным стеклом было криво выжжено... мое имя – ВИТЯ.

Вечером, когда изможденные поисками менты оставили лес в покое, я засунул в пластиковую коробку сорок тысяч меченных денег, взамен взял иконку и спустился на землю уже совсем другим человеком.

вообще проблем было немного, он рос шустрым, послушным и здоровым, но очень худым ребёнком. Таким худым, что сам по себе служил немым укором маме. Если честно, то проблема с ним была вообще только одна — накормить. В этом деле сын был настоящий деспот, кровь пил здоровыми ложками по пять раз на дню. Для мамы это был ежедневный многочасовой и практически непрерывный ритуал: приготовление свеженького, уговоры покушать, кормление, долго-нудное тщательное пережёвывание, открывание рта для проверки проглатывания,... рвота, приготовление свеженького, кормление, контроль проглатывания, тщательное оберегание в покое, чтобы не дай Бог... Хорошо, если получалось со второго раза. К пище он относился очень придирчиво, блюдо должно быть свежеприготовленное, строго подходящей температуры, любую овощ или зелень приходилось тщательно маскировать мелко потёртым помидором или майонезом. О том, что сын накормлен, жена говорила с гордостью приблизительно такой, как докладывали наши командиры о взятии Рейхстага.

Когда мы остались одни, я сразу решил выполнить обещанное и, для очистки совести, накормить сына. Мастером по части готовки я был не очень, но умище и высшее образование подсказали методологию решения проблемы. Для начала проштудировал раздел "Каши" в книге "О вкусной и здоровой пище". Практически сразу на кухне были обнаружены стратегические запасы манки, и дело закипело. Точнее в здоровенной кастрюле закипела слегка подсоленная вода. Далее строго по рецепту надо сыпать понемногу крупу, одновременно тщательно перемешивая. Возникла небольшая накладка. Одновременно держать двух килограммовый кулёк манки в одной руке и болтать ложкой в кастрюле другой было не очень удобно. Поэтому я сыпанул двумя руками манку, а потом быстро постарался это всё перемешать. Почему-то у меня начала крутиться на конфорке кастрюля. Тогда я схватил кастрюлю и начал перемешивать кашу, как перемешивают песок с цементом в бадье, готовя бетон. Получилось густовато, поэтому по той же бетонной аналогии решил плеснуть немного водички. Вода, естественно, была холодной, и мне долго пришлось ждать, пока каша начнёт пузыриться. Она, зараза, не думая пузыриться, успела два раза пригореть, а я успел три раза обжечь руку. В конце концов, уделавшись в этой манке по уши, изгваздав полкухни, изматерив полсвета, я таки добился своего — у меня была готова еда для сына. Вкуса она не имела, практически, никакого, но я был искренне убеждён, что "вкусная" и "здоровая" — это о двух разный блюдах и, выбирая между ними, у меня сомнений не было, за какое проголосовать, раз на кону здоровье ребёнка.

Свою порцию я покривился, но съел честно. Сын только глянул на тарелку, где бесформенным куском бетона, дымилась местами пригорелая каша, и сказал:

— Не хочуууу.

— Хорошо, — ответил я, — съешь в ужин.

Обрадованный сын ускакал в комнату, а я поставил кастрюлю и его тарелку в холодильник. Ровно в назначенное время ужина его тарелка, правда, уже не дымящаяся, стояла перед ним на столе.

— Не бууууду.

— Я так и думал. Мыться, смотреть "Баю бай", писать и спать. Поешь завтра.

Особой радости в глазах сына уже не было. Шансов перехватить печенюшку или конфету тоже. За этим я следил строго. Чай и компот подаются после еды, а если её не было, какой чай? Попить — вода в ведре. В комнату он ушёл задумчивый, что-то пытаясь понять, но одно постиг сразу и точно "папа — это не мама".

Утро прошло по распорядку: подъём, горшок, зарядка, умывание. С завтраком вышла заминка — холодная манная каша даже мне показалась мало аппетитной. Сварить что-то свежее у меня вообще не приходило в голову, в холодильнике полная кастрюля еды! Поэтому я нарезал манную кашу такими маленькими блинчиками и поджарил её на сливочном масле. Сверху припорошил сахарком. К моему удивлению сын стрескал всё с видимым удовольствием, запил чаем и сказал, что вкусно. Это польстило моему кулинарному самолюбию, тем более что такого рецепта в "Книге о вкусной и здоровой пище" точно не было. И я начал творить: жарил кашу на постном и сливочном масле, посыпал сахаром и поливал вареньем, один раз даже сдобрил нарезанным луком и укропом, но что характерно, ни разу в тарелке сына не оставалось ни крошки. И никаких позывов на рвоту!

В общем, когда на третьи сутки подъехала из Рязани вызванная по тревоге теща, картина выглядела так: мы с сыном спим после сытного обеда, в доме шаром покати — ни крошки еды, только в холодильнике сиротливо стоит кастрюля наполовину (по вертикали) заполненная пригорелой манной кашей. Стоит ли говорить, что я был низвергнут со своего кулинарного трона, каша выброшена в помойное ведро, на столе появились всевозможные вкусности и разносолы, а к сыну вернулась прежняя привередливость в еде. А жаль, дня через три-четыре я бы ещё что-нибудь сварил и он бы ещё лучше закалился...