Из жизни знаменитостей VIP

деревне Окны. Окончив всего девять классов школы, не получив высшее образование, поступил в аспирантуру механико-математического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова и уже в двадцать семь лет стал доктором наук, а в сорок — членом-корреспондентом Академии наук СССР. Гельфанд — лауреат многочисленных отечественных и международных премий; почетный доктор семи иностранных университетов, включая Гарвард и Оксфорд; почетный иностранный член Американской академии искусств и наук.

Когда Израиль Гельфанд окончил девятый класс школы в небольшом местечке под Одессой, учитель математики сказал ему: "Изя, дорогой, я больше ничему тебя не смогу научить. Езжай в Москву, найди там МГУ, а в МГУ — мехмат. Учись дальше, и ты станешь великим математиком! "

На механико-математическом факультете МГУ девятиклассник дошел только до секретаря деканата.

— Молодой человек, где ваш диплом об окончании средней школы? — возмутился секретарь. — Ах, у вас его еще нет! Тогда езжайте к себе назад на Украину и приходите через год, с дипломом!

Но вернуться домой Гельфанд уже не мог — так запали в душу слова учителя о великом будущем. Он решил остаться в Москве, и чтобы заработать на жизнь, устроился гардеробщиком в Ленинскую библиотеку — все как-то ближе к книгам.

Однажды его заметил там за чтением монографии по высшей математике молодой, но уже знаменитый математик Андрей Николаевич Колмогоров.

(Андрей Колмогоров (1903-1987) — советский математик, академик, почетный член нескольких западных академий наук, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова, один из создателей современной теории вероятностей. Написал ряд важных работ по истории и философии математики. Был научным руководителем Израиля Гельфанда и не раз говорил про своего ученика: "Общаясь с Гельфандом, я ощущал присутствие высшего разума".)

— Мальчик! Зачем ты держишь в руках эту книгу? — спросил ученый. — Ведь ты не понимаешь в ней ни строчки.

— Я извиняюсь, товарищ профессор, но вы не правы! — парировал Израиль.

— Не прав? Тогда вот тебе три задачки — попробуй решить хотя бы одну до моего возвращения. У тебя есть два часа!

Колмогоров пробыл в библиотеке дольше, чем рассчитывал, и, вернувшись за пальто, отдал номерок другому гардеробщику, совершенно забыв о поручении юному Гельфанду. Уже на выходе из вестибюля он услышал позади робкий оклик:

— Товарищ профессор! Я их решил...

Андрей Николаевич вернулся, взял у Гельфанда исписанные торопливым почерком листки, выдранные из школьной тетради, и с изумлением обнаружил, что все задачи решены, причем последняя, самая трудная — необычайно изящным и неизвестным ему способом.

— Тебе кто-то помог? — не мог поверить профессор.

— Я извиняюсь, но я решил все сам!

— Ты сделал это сам?!! Тогда вот тебе еще три задачки. Если решишь две из них, возьму на мехмат к себе в аспирантуру. У тебя на все про все четыре дня.

На пятые сутки Колмогоров появился в гардеробе Ленинки и направился прямиком к тому сектору, который обслуживал Израиль Гельфанд.

— Ну как дела? — полюбопытствовал профессор.

— Мне кажется, я их решил... — мальчик протянул математику листы с задачами.

Колмогоров погрузился в чтение. Изучив листки, ученый поднял голову, внимательно посмотрел Изе в глаза и сказал:

— Извините меня, пожалуйста, за сомнения в авторстве решений тех первых задач. Теперь я вижу, что вам никто не помогал. Дело в том, что ни в этой библиотеке, ни за ее пределами вам никто не мог подсказать решение нынешней третьей задачи: до сегодняшнего дня математики считали ее неразрешимой! Одевайтесь, я познакомлю вас с ректором МГУ.

Они застали ректора в его кабинете на Моховой. Тот сидел за столом, заваленным бумагами, и что-то напряженно писал. Ректор лишь мельком взглянул на вошедших:

— Андрей Николаевич! Мне надо срочно дописать документ, а вы врываетесь ко мне с каким-то мальчишкой!

— Простите великодушно, но это не мальчишка, а Израиль Моисеевич Гельфанд, гениальный математик, — уверенно представил Изю ректору первого университета страны Колмогоров. — Он любезно согласился пойти ко мне в аспирантуру. Прошу вас распорядиться.

Вот почему так случилось, что академик Гельфанд никогда не учился в 10-м классе и никогда не был студентом.

она обычно в московском ресторане "Прага" в непринужденной обстановке с выпивкой и закусками, что по тем временам было, вернее, казалось, очень новым и революционным. Приглашались на эти встречи весьма известные и достойнее люди.

Так вот. Однажды была такая встреча с художником Ильей Глазуновым, царствие ему небесное.

В процессе беседы Урмас Отт затронул тему абстрактного искусства. В частности, спросил Глазунова о его отношении к картине "Черный квадрат" Малевича.

Надо сказать, что Илья Глазунов задумался буквально секунд на пять. Потом позвал официанта этой самой "Праги", который с полотенцем на руке (как в старых русских трактирах) стоял неподалеку.

Официант подумал о том, что надо что-то принести из выпивки или закуски, сразу же подскочил.

Глазунов ему говорит:

— Любезный, ничего не надо!

И спрашивает официанта:

— Вы бы могли нарисовать черный квадрат?

Официант буквально пару секунд подумал и говорит:

— Наверное, да!

Глазунову Урмас Отт на эту тему больше вопросов не задавал.

чувство решимости: откажут или нет, но будь что будет. Он решительно протянул руку к звонку и несколько раз нажал кнопку. Но когда дверь открыла молодая и очень красивая девушка, Говард неожиданно растерялся. От недавней уверенности не осталось и следа. Просто ему стало стыдно просить у нее пищу. И тогда он, запинаясь от волнения, сказал: – Можно… попросить у вас… стакан воды? Девушка поняла, что юноша голоден и принесла ему большой стакан молока. Говард медленно выпил его и спросил: – Сколько я вам должен? – Вы ничего мне не должны, – ответила девушка. – Моя мама учила меня никогда ничего не брать за добрые дела. – В таком случае – сердечно вас благодарю! – ответил он.

Когда Говард Келли вышел из ее дома, он чувствовал себя не только крепче физически, но и морально. Теперь он был уверен: пока на свете есть такие щедрые и добрые люди, все будет хорошо!

Прошло много лет. И вот однажды одна молодая женщина, жительница этого города, серьезно заболела. Местные врачи не знали, что делать. В конце концов они решили послать ее в большой город на обследование к опытным специалистам. Среди приглашенных на консультацию оказался и доктор Говард Келли. Когда он услышал название городка, из которого приехала эта женщина, его лицо оживилось. Он сейчас же поднялся и пошел в ее палату. Женщина, устав с дороги, спала. Врач тихо вошел в палату и сразу же узнал ее. Да, это была она – та самая девушка, которая когда-то угостила его стаканом молока. Изучив историю ее болезни и данные результатов анализов, лицо врача помрачнело:

"Она обречена! "Доктор вернулся в свой кабинет и некоторое время сидел молча, о чем-то размышляя. Он думал об этой женщине, о своем бессилии помочь ей, о несправедливости судьбы. Но чем больше он думал, тем тверже становился его взгляд. Наконец он вскочил с кресла и сказал: "Нет, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти ее!".

С этого дня доктор Говард Келли уделял больной пациентке особое внимание. И вот после почти восьми месяцев долгой и упорной борьбы доктор Келли одержал победу над страшной болезнью. Жизнь молодой женщины теперь была вне опасности. Доктор Келли попросил бухгалтерию госпиталя подготовить ему счет за лечение. Когда ему принесли счет, сумма, которую должна была уплатить за свое излечение женщина, была огромна. И не удивительно – ее, можно сказать, забрали с того света. Доктор Келли посмотрел на счет, взял ручку, что-то написал внизу счета и попросил отнести счет в ее палату.

Получив счет, женщина боялась его развернуть. Она была уверена, что всю оставшуюся жизнь ей придется не покладая рук работать, чтобы его оплатить. В конце концов, пересилив себя, она открыла счет. И первое, что бросилось ей в глаза, была надпись, сделанная рукой и располагавшаяся прямо под строчкой

"Оплатить".

Надпись гласила:

“Полностью оплачено стаканом молока. Доктор Говард Келли”.

Слезы радости навернулись на ее глаза, а сердце до краев заполнилось теплотой и благодарностью.

Это не притча и не художественный рассказ.

Доктор Келли (Howard Kelly, 1858 – 1943) – не вымышленная личность, а известный терапевт, один из основателей первого в Соединённых Штатах Медицинского исследовательского университета Джона Хопкинса.

История же о нём и о стакане поданного ему молока тоже достоверна и записана его биографом.

учитель, скрипач. Создателям картины (сценарист Владимир Кунин, оператор Александр Чиров) повезло: руководство Ленфильма не ожидало от проекта ничего значительного и в процесс почти не вмешивалось. Но в какой-то момент директор киностудии посмотрел отснятый материал и захотел фильм улучшить.

— Наум Борисыч! — обратился он к режиссеру, — Мы снимаем хороший, важный, патриотический фильм. Наши герои — отличные ребята и настоящие герои. Ну зачем ты их убиваешь? Я предлагаю другую концовку. Последний бой. Наш экипаж против десяти фокеров. У наших кончились патроны, кончается горючее. Их подбивают, самолет горит, идет вниз. В последний момент они выпрыгивают на парашютах. Медленно летят, садятся на лесную полянку. Тишина, земляника, как будто нет войны. Они достают самокрутку, раскуривают, передают друг другу. Начинается музыка, камера отъезжает. Конец фильма.

— Понимаете, мы их убиваем не потому, что недостаточно любим, — ответил Бирман, — Как раз наоборот. Они погибают, потому что вот такие прекрасные, талантливые, добрые и веселые ребята, созданные для жизни, действительно, гибли на войне, и часто первыми. В этом — главная мысль фильма, его сила.

— Понял, не дурак! — говорит директор, — Предлагаю компромисс: пусть спасется один. Серега Архипцев, самый из них положительный, зрелый, командир! Самолет горит, идет вниз, в последний момент Серега выпрыгивает и выживает!

— Так не бывает, — объясняет Бирман, — Командир оставляет боевую машину последним.

— Тогда пусть спасется балагур, которого играет Даль, — настаивает директор, — Самый веселый и обаятельный!

— Он не может спастись. Он стрелок-радист и находится в отдельном отсеке. У него нет люка. Если самолет подбит, он — смертник.

— Понял, не дурак! Кто у них там третий?

— Третий — Веня Гуревич. Еврей. Музыкант.

Директор задумался и после короткой паузы вынес окончательный вердикт:

— Ладно, черт с тобой, пусть гибнут все!

интересующийся английским футболом человек. Известность этот эпизод матча "Ньюкасла" с "Уимблдоном" в феврале 88-го получил благодаря фотокорреспондентам, снимки которых запомнились гораздо лучше исхода встречи. Сам Гаскойн, который тоже никогда не был паинькой, в своей автобиографии уделил описанию произошедшего несколько страниц:

Мы должны были играть в гостях с "Уимблдоном", который в то время был крайне непростым соперником. Главным образом благодаря трем игрокам — Джону Фашану, Деннису Уайзу и Винни Джонсу. Пресса описывала предстоящий матч как дуэль Джонса — жесткого парня, который пленных не берет, — и меня, молодого дарования с массой хитрых трюков в запасе.

Во время предматчевой разминки объективы фотокамер были обращены на меня, а я, в свою очередь, никак не мог заставить себя не смотреть на разминавшегося на противоположной половине поля Винни. Даже на расстоянии он казался мне огромным! Я всегда нервничаю перед игрой, но в тот раз чувствовал себя выжатым еще до стартового свистка. Вскоре после начала матча он подошел и прохрипел мне в ухо:

— Меня зовут Винни Джонс, и я, черт возьми, буду поблизости всю игру. Ты понял меня, толстяк? Сегодня есть только ты и я!

Я знал, что опытные игроки частенько прибегают к подобным методам, особенно если в оппоненты им достается молодой игрок вроде меня. Но тогда угроза Джонса подействовала на меня самым серьезным образом. Когда я впервые дотронулся до мяча, он атаковал меня так, что я взлетел в воздух, должно быть, футов на пять. До самого финального свистка он ни на секунду не оставлял меня в одиночестве за исключением одного момента, когда ему пришлось вбрасывать мяч из аута.

— Мне нужно отлучиться на пару секунд, но я, черт возьми, вернусь, — прорычал Винни, отправляясь к бровке.

Наша команда получила право на "стандарт", и мы с Винни стояли в штрафной, ожидая подачи. Он был впереди меня, внезапно отвел назад руку и, словно тисками, сжал мои яйца. От боли и неожиданности я взревел. Думаю, в тот момент никто не понял, что на самом деле произошло, тем более что мяч полетел в другое место. Но благодаря фотографам уже на следующий день об этом знала вся Англия.

размеров? Не нашлось подходящего размера сапог?

Сергей Безруков

Знаменитому актеру театра и кино не довелось пройти армейскую службу. В 17 лет Сергей поступил учиться, и будучи студентом, смог получить отсрочку. После завершения учебы, Безруков был признан негодным к службе в армии.

Филипп Киркоров

Знаменитому Королю российской эстрады также не посчастливилось пополнить ряды советских вооруженных сил, поскольку будущий артист имел в то время болгарское гражданство. Болгармия не смогла до него дотянуться?

Николай Расторгуев

Лидер и вокалист знаменитой группы "Любэ" не служил в армии, хотя репертуар песен у группы в большей степени посвящен военной и армейской тематике.

Алексей Чадов

Несмотря на то, что в фильмах актер часто исполняет роли военных, сам Алексей в армии не был. По окончанию школы, будущий актер поступил в театральное училище. После учебы Алексей числился в списках настоящих уклонистов, и ему грозил даже тюремный срок. Но удача повернулась к Алексею, и ему удалось чудесным образом дотянуть до окончания призывного возраста.

публикации, через несколько дней, Смоктуновского попросили зайти на Старую площадь, к Зимянину.

Справка для молодежи: на Старой площади располагался ЦК КПСС (сейчас там, по наследству, наводит ужас на страну Администрация президента), а Зимянин был некто, наводивший симметричный ужас при советской власти.

По собственным рассказам Иннокентия Михайловича, когда он вошел в кабинет и навстречу ему поднялся какой-то хмурый квадратный человек, артист сильно струхнул. Но это был еще не Зимянин, а его секретарь. И кабинет был еще не кабинет, а только предбанник.

Зимянин же оказался маловатого роста человеком — совсем малого, отчего Смоктуновскому стало еще страшнее.

— Что же это вы такое написали? — брезгливо поинтересовался маленький партиец. — Мы вас приютили в Москве, дали квартиру, а вы такое пишете…

Член ЦК КПСС был настроен основательно покуражиться над сыном Мельпомены, но тут на Смоктуновского накатило вдохновение.

— Пишу! — заявил вдруг он. — Ведь как учил Ленин?

— Как? — насторожился Зимянин.

Тут бывший Гамлет распрямился во весь рост и выдал огромную цитату из Ленина. К теме разговора цитата имела отношение самое малое, но факт досконального знания совершенно выбил Зимянина из колеи.

— Это из какой статьи? — подозрительно поинтересовался он, когда первый шок прошел.

Смоктуновский сказал.

Зимянин подошел к книжному шкафу с первоисточниками, нашел, проверил — и, уже совершенно сраженный, снова повернулся к артисту:

— Ты что же это, наизусть знаешь?

— А вы разве не знаете? — удивился Иннокентий Михайлович, и в голосе его дрогнули драматические нотки. Мол, неужели это возможно: заведовать идеологией и не знать наизусть Владимира Ильича?

Агентура донесла, что вскоре после этого случая Зимянин собрал в своем кабинете всю подчиненную ему партийную шушеру и устроил разнос: всех по очереди поднимал и спрашивал про ту цитату. Никто не знал.

— А этот шут из Малого театра — знает! — кричал член Политбюро.

…Смоктуновский с трудом отличал Маркса от Энгельса — но как раз в ту пору озвучивал на студии документального кино фильм про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.

Профессиональная память — полезная вещь.

"Борис Годунов", зрителем которой был Николай II. После оваций вдруг раздались крики: "Гимн! Гимн! " — и на сцене грянули "Боже, царя храни! ", под который хористы ринулись к царской ложе и рухнули на пол. Шаляпин в замешательстве тоже опустился на одно колено… Когда дали занавес, артист поинтересовался: что, собственно, происходит? Оказалось, что хор решил воспользоваться присутствием в театре государя и подать на "высочайшее имя" просьбу о прибавке к пенсии. Шаляпин не придал значения случившемуся. "Пел я великолепно, — сообщал он в письме из Петербурга. — Успех колоссальный. Был принят на первом представлении "Бориса Годунова" государем и в ложе у него с ним разговаривал. Он был весел и, между прочим, очень рекомендовал мне петь больше в России, чем за границей". Через два дня певец выехал в Монте-Карло и уже там узнал о масштабах скандала: его посчитали инициатором верноподданнической политической акции. И кто? Даже близкие друзья. Валентин Серов прислал ему ворох вырезок с короткой припиской: "Что это за горе, что даже и ты кончаешь карачками. Постыдился бы". Плеханов прислал некогда подаренный ему Шаляпиным портрет с припиской: "Возвращаю за ненадобностью". Во Франции в вагон артиста ворвалась молодежь с криками "лакей", "мерзавец", "предатель". А в 1927 году певцу досталось уже от советской власти, которая до этого вполне терпимо относилась к постоянно гастролирующему Шаляпину. Повод нашелся еще менее значительный. Будучи в Париже, Федор Иванович направился к отцу Георгию Спасскому в собор Александра Невского на улице Дарю – место встреч русских беженцев. Во дворе церкви Шаляпина окружили русские дети и инвалиды, просившие милостыню. Растроганный певец после молебна дал банковский чек на 5000 франков для помощи нуждающимся детям российских эмигрантов. Через русскоязычную газету "Возрождение" Спасский поблагодарил певца за сочувствие несчастным. Эта заметка дала повод к яростной травле Шаляпина: его поступок в СССР расценили как пособничество белоэмиграции. Громче других певца критиковал Владимир Маяковский. В "Комсомольской правде" было опубликовано его стихотворение "Господин народный артист", которое завершалось такими строками: А тех, кто под ноги атакующих бросится, с дороги уберет рабочий пинок. С барина с белого сорвите, наркомпросцы, народного артиста красный венок! За неделю до этого в журнале "Польске вольности" была опубликована беседа Маяковского с редактором этого издания, в которой поэт заявил: "Я не был в опере что-то около 15 лет. А Шаляпину написал стишок такого содержания: Вернись теперь такой артист назад на русские рублики — Я первый крикну: — Обратно катись, народный артист Республики! "В результате Шаляпина лишили звания Народного артиста Республики и навсегда закрыли ему возможность вернуться на Родину. Кстати, Владимир Владимирович, видимо, забыл, как в 1916 году, после оперы "Борис Годунов" познакомился с уже знаменитым тогда певцом и робко предложил ему: "Вот бы написал кто-нибудь музыку на мою трагедию, а вы исполнили". Шаляпин на это лукаво заметил: "Вы, как я слышал, в своем деле тоже Шаляпин? " — "Орать стихами научился, а петь еще не умею", — отшутился поэт. Есть мнение, что Шаляпин стал для Маяковского разменной монетой для сведения счетов с русской эмиграцией. Бывшие соотечественники презирали Маяковского. По их мнению, свой талант бывший футурист направил на воспевание чекистов и их черных дел. В популярной эмигрантской газете "Последние новости" о Маяковском говорили, что в своих методах он уподобился мяснику и прокладывает себе путь "от прохвоста к сверхчеловеку".