Истории о армии

только в конце расходятся в разные стороны, поэтому нет разницы, на каком автобусе ехать. Стою, значит, жду. Хоть и загружен в ноль, но смутно ощущаю, что подъехал

«пазик». Совершенно на автомате поднимаюсь в него, опять тем же смутным чувством ощущаю поблизости свободное сиденье, плюхаюсь на него. Автобус трогается.

Спустя несколько минут мозг все же достучался до меня. Понимаю: что-то вокруг не так. Слишком тихо – в общественном транспорте в «час пик» такая тишина может только присниться. Поднимаю голову и… Полный салон ментов! Этих, как их теперь зовут, «господ полицейских» с жетонами ППС!

Ё… Это ощущение не передать словами. Я вроде бы законопослушный, пусть и слегка нетрезвый гражданин, а не террорист в бегах и не злостный алиментщик, но – обдало жаром. И главное, все сидят и спокойно смотрят на меня, ни слова никто не сказал. Едет себе в «развозке» смена заступать на дежурство или с дежурства, уж не знаю, по пути подбирает/высаживает коллег, а тут влазит какой-то гражданский с помятой мордой… И все сидят, молчат, как будто так и надо.

На первой же остановке, которая случилась через несколько кварталов, я выскочил из автобуса, едва не сбив с ног поднимавшегося в салон сержанта. И только тогда услышал за спиной громкий хохот ппс-ников.

4-го курса. После приобретения необходимого опыта курсанты переводились для полетов на боевые (одна кабина).

О высочайшем мастерстве майора говорит такой случай:

Неоправданно участились случаи посадки курсантов на боевых до полосы (определяется по пыли, поднятой при касании колес грунтовки). Стали разбираться, в чем дело. После долгих допросов виновных курсантов оказалось, что майор Делия поспорил с курсантами, что посадит самолет на первую плиту взлетки, что, в итоге, и несколько раз сделал. Это при такой то скорости. А курсанты (мальчишки) очень хотели повторить такой трюк.

Так вот, как-то раз были запланированы полеты майора с курсантами на моей спарке.

Встречаю самолет после 1-го вылета. Майор спускается и протягивает мне пустую солдатскую фляжку. Ну я человек понятливый. Беру фляжку, и при заправке самолета султыгой, заодно заправляю и фляжку майора. Кто не знает, султыга - это тормозная жидкость (30%раствор спирта в дистиллированной воде).

После второго вылета пустая фляжка опять попадает ко мне.

Встречаю самолет после 3-го вылета. Быстренько спускается по стремянке курсант и за нм степенно майор.

Подслушанный диалог:

- Товарищ майор, разрешите получить замечания

- Ну что сынок, не страшно было?

- Нет, товарищ майор, я боялся только, что-бы вы со стремянки не упали.

- (улыбка майора)

Вот где были настоящие мужики!

если правильно подойти к прапорщику Будунцу, занимавшемуся воспитанием и подготовкой будущего личного состава, вполне можно было попасть в школу

ДОСААФ от военкомата.

- Здравие желаю, товарищ Федор Матвеевич, - прикинулся я дураком по стойке смирно, в кабинете прапорщика, - я в армию хочу, но по годам не вышел, разрешите обратиться, если что?

- В десантники небось, или в морскую пехоту хочешь, - саркастически прищурился прапорщик, взвесив меня взглядом и нисколько не удивившись моему бодрому идиотизму.

- Неее, - затянул я заранее приготовленную песню, - чего я там не видел, в морской пехоте? Я военным водителем хочу быть и на машине ездить.

Будунец, по тем же слухам до военкомата служивший в автобате и радеющий именно за свое военное сословие, расцвел как майская роза и приказал садиться.

За час мы обсудили с ним все приятности армейско-водительского бытия, и первого сентября я начал учиться сразу в двух местах: в институте и автошколе, попеременно прогуливая чего-нибудь одно.

Наконец вожделенная красная книжечка с категорией «С» и без надписи «без права работать по найму» легла ко мне в карман. Настала пора известить военкомат, что я их надул, а заодно отнести туда справку о поступлении в институт.

Будунец, встретивший меня широкой улыбкой, увидав справку орал пятнадцать минут. Самое доброе слово, отправленное им в мой адрес было настолько нецензурным, что повторить его я — строитель с многолетним стажем прилюдно не возьмусь и сейчас. Оторавшись, прапорщик вытащил из шкафа мое тощее личное дело. Открыл, поскрипел немного мыслью, и злорадная ухмылка появилась на его физиономии.

- Так ты еще и спортсмен, - произнес он загадочно, прерывисто дыша после крика, - КМС, значит, да ты у меня теперь будешь честь военкомата, как призывник до конца жизни отстаивать, сволочь, на всех соревнованиях.

- Будешь?! - переспросил он утвердительно, глядя на меня в упор глазами расстрельной команды, - а не будешь мы тебя все равно повесткой вызовем.

- Не надо повесткой, товарищ прапорщик, - прочувствовал я свою вину перед государством, - отстоим честь где скажете.

- Послезавтра в пятницу у нас межрайонное троеборье по призывникам восьмого класса: лыжи - пять километров, стрельба и метание гранаты.

В четырнадцать ноль ноль от военкомата отходит автобус, - прапорщик сверился со своими записями, - ты теперь Вова Сидоров 1966 года рождения. Прибыть со своими лыжами и не опаздывать.

Нет, для КМС по биатлону лыжная «пятерка» и "лежка" в тире - что для водолаза пыль только мельче. А там еще три патрона пристреляться дали и стрелять «с ремня» разрешили. Восемь выстрелов я попал, а двумя соседям помог справа и слева. Все равно, когда больше пяти раз в бумажную десятку попадаешь не всякий баллистик определит сколько попало.

В общем после двух этапов я, а если быть точным - неизвестный мне Сидоров, лидировал с таким отрывом, что для первого места ему надо было одну зачетную попытку с гранатой.

Гранату метали на пришкольном стадионе. Неровный строй мальчишек и меня в разношерстных спортивных костюмах стоял возле полуразвалившихся деревянных трибун, на чуть припорошенном снегом поле выделялся красными линиями сектор для метания, военкомы и прочие военкоматовские офицеры, явно не терявшие даром времени пока мы бегали и стреляли, толпились возле судейского столика. Немного за сектором, около линии, обозначающей норматив ГТО стоял прапорщик Будунец с красным и белым флажками.

- Сидоров! - раздалось по стадиону.

- Я! - соврал я.

- К метанию гранаты приступить!

Я подошел к столу и взял первую гранату. Она была холодной и скользкой.

Я разбежался и метнул. Граната «соскочила» с руки и весело кувыркаясь полетела в сторону прапорщика. Будунец растопырил руки с флажками и не отрываясь смотрел на приближающийся предмет.

- Ложись, [ч]удак - заорал кто-то из офицеров, - ща убьет.

Советские прапорщики не сдаются. а может и не ложатся. Граната упала в полуметре от ботинок прапорщика и отскочила мимо, обдав его брызгами льда. Прапорщик поднял красный флажок: граната ушла за сектор.

- Незачет, - сказал главный судья соревнований, голосом, обозвавшим Будунца [ч]удаком, - вторая попытка, Сидоров.

Я взял вторую гранату.

- Ты пойми, Сидоров, мы тут не на точность кидаем, а на дальность. Не надо в прапорщика целиться. Ты просто возьми и подальше кинь. Понял, сынок?

Конечно я понял, не полный же идиот. Я вообще в него не целился, у меня случайно получилось. Разбежавшись, я кинул вторую гранату. Скользкая сволочь. Вторая «соскочила» тоже. Только в этот раз граната летела аккуратно в лоб прапорщика с флажками.

- П%%%%ц, - подумал я и на всякий случай зажмурился, чтоб не видеть дело рук своих.

- П%%%%ц, - раздался сзади голос судьи.

- Гы, - сказал он же секундами позже, - ты смотри верткий какой, а с виду не скажешь.

Я открыл один глаз: Будунец, уже поднявшись с земли, махал красным флажком и грозил мне кулаком другой руки.

- Незачет, - сказал главный судья соревнований, - третья попытка. Слушай боец, - судья перешел на отеческий тон отца-командира, разговаривающего с дебилом-новобранцем - мы все знаем, что ты метко стреляешь, но я тебя прошу пожалей прапорщика. У него дети.

Стоящие за ним офицеры дружно заржали. Чего смешного в детях? - подумал я и взял третью гранату.

Я разбегался, как учил наш физрук на уроках физкультуры. Я перешел на приставной шаг, перекрещивая ноги. Я мысленно представил себе, как красиво и далеко летит граната «под сорок пять градусов». В мыслях я уже стоял на пьедестале почета, но немного поскользнулся и граната опять ушла в сторону прапорщика.

На этот раз он поступил умнее чем казался. Не дожидаясь моего броска он побежал к трибунам и залег под скамейку. В него я не попал. Я попал в ту самую лавочку.

Из под скамейки наконец-то показался белый флажок.

- Я не понял, - сквозь смех офицеров раздался булькающий голос главного судьи, - «зачет», или прапорщик сдался? Граната не попала в сектор, я ставлю незачет.

Прапорщик выбрался из под трибун и показал красный флаг. Наш военком подошел к главному судье и чего-то зашептал ему на ухо.

- Слышь Иваныч, - громко ответил судья, - не дам я твоему чемпиону четвертую попытку и не проси. Во-первых, с четвертого раза этот снайпер прапорщика точно добьет, а во-вторых, не по правилам.

Что интересно, больше меня, а точнее Сидорова, на соревнования за военкомат не вызывали. Жаль. Я вообще-то в школе чемпионом был по метанию гранаты. Мне просто не повезло тогда, честно.

Тарасыч вроде бы и обещал, но как-то не конкретно... все откладывал и отмазывался.

Прошел год.

Ветераны схоронили очередного своего друга и заявили:

- Ты чего Юра ждешь, что мы так по одному перемрем, и тебе не нужно будет нас в тир вести... ? А ведь ты ЕМУ тоже обещал...

Крыть было нечем, Юрий Тарасович отложил все дела, созвонился, напряг генерала-однокашника, тот дал "добро", и уже на следующий день «пазик» привез дедов к какому-то подземному тиру, где упражняются в стрельбе различные спецслужбы.

Грохот стоял неимоверный: кто на ходу «шмалял», кто, лежа с перекатами, кто за секунду из «Стечкина» выпускал всю обойму, один из чего-то шипяще-бесшумного фыркал...

Вот, наконец, в стрельбах сделали перерыв, принесли снайперскую винтовку Мосина без оптики, позвали наших дедушек, (всего шесть человек), выдали им по три патрона, указали на «погрудную» мишень в пятидесяти метрах: «Прошу, кто первый?»

Мужики вокруг улыбались и одобрительно кивали, когда дедушки, звеня медалями, ловко, по-деловому заряжали оружие. Сразу было видно, что «руки помнят» у всех...

Хоть почти никто из ветеранов не попал в жестяного «фашиста», но все равно после очередного выстрела, вокруг раздавались дружные аплодисменты бойцов.

Деды были счастливы как мальчишки.

Последним в очереди довелось стрелять старому фронтовому снайперу деду Максиму.

Он подошел к огневому рубежу, зарядил свои три патрона, отстрелялся ни разу не попав, и сконфужено отошел...

Вместо аплодисментов раздались удивленные голоса бойцов: «Е-мое!!! Да это же снайпер!!!», «Снайпер и дожил до наших дней, ай молодца!!! »

Парни кликнули своих товарищей и через минуту возле деда Максима, уже толпилось с десяток бойцов и все жали ему руку. Каждый молодой подарил старому снайперу: кто значок, кто брелок с патроном, кто берет, а в ответ стали выпрашивать, хоть что-нибудь себе на удачу. Для них-то вОйны еще не закончились, и удача им ох как понадобится, а лучший талисман - это вещь от снайпера, который провоевал всю войну и остался жив...

Дед Максим смутился, пошарил в пиджаке и вытащил маленькие карманные шахматы. Всем подарил по фигурке, пожелал удачи и сказал: «Пусть каждый ваш бой всегда заканчивается только вашим выстрелом... »

Юрий Тарасыч был несколько обескуражен происходящим, он подошел к одному снайперу, который заворачивал шахматную фигурку в бумажку, чтоб не потерять, и спросил его:

- А как вы все поняли, что дед Максим бывший снайпер, ведь он даже ни разу в мишень не попал?.. Да и я никому не говорил.

- А потому, что «бывших» снайперов не бывает. Рефлексы, полученные рядом с окопами противника, не пропьешь.

Когда он после выстрела передергивал затвор, то делал он это по-снайперски, запястьем, чтоб гильза не улетала, а прыгала ему в ладошку.

Это для того чтоб вылетающая гильза не сверкнула на солнце или не шевельнула травку...

На обратном пути в автобусе дед Максим потихоньку спросил у Тарасыча:

- Это ты им проболтался, что я на фронте был снайпером?

- Нет, Максим, они поняли это по твоему орлиному взгляду...

приходила в голову такая мысль, он вклинивался и молча отдавал вещи хозяину. Валентин вообще не очень любил говорить. Его двухметровая фигура и многозначительно демонстрируемые пудовые кулаки убеждали лучше слов. При этом, я никогда не обращался к нему за помощью. Он появлялся в нужное время словно из-под земли.

Впервые наши пути пересеклись в штабе, куда нас вместе поставили в наряд. Молодых туда не направляли, но командир роты сделал исключение, потому, что в дороге мои очки разбились, а без них я был слеп, как крот. Кроты же в караул не заступают.

Сержант Плотников был дежурным по штабу, а я – пустым местом. Если надо было что-то сделать, он говорил, все остальное время я для него не существовал. Часов в десять вечера он отправил меня спать на топчан в дежурке. Сон не шел. Обещание сержанта, что меня через два часа ожидает уборка и мытье полов во всем штабе, сильно бодрило. Особенно пугала перспектива работать до утра, если с первого раза не получится идеальная чистота.

Сержант сидел за столом и что-то делал. Когда раздался то ли рык, то ли стон, я незаметно подсмотрел, в чем дело. Он корпел над своим дембельским альбомом. Деревенский парень, никогда раньше не занимавшийся подобным, готов был рвать и метать.

Линии получались кривыми, буквы - уродливыми. Он психовал, откладывал альбом и выходил на крыльцо, покурить и успокоить нервы.

Я – наивный чукотский юноша, предложил ему свою помощь. Он недоверчиво посмотрел на меня и, видимо, решив, что хуже не будет, разрешил. Дело сразу пошло на лад. Закончив за пару минут то, над чем сержант безуспешно бился целый час, я расхрабрился и предложил сменить устаревший дизайн на что-нибудь новое. Мне был дан карт-бланш.

Вы не поверите, самому не очень верится, но в ту ночь сержант сам убирал и мыл штаб!

Работа над его дембельским альбомом не просто сдвинулась с мертвой точки, а шагнула далеко за те горизонты, которые он себе представлял. Ситуация повторялась много раз, стоило нам снова вместе заступить в наряд по штабу. Был договор. Он убирает, а я говорю всем, что убирал я. Ему не по статусу шуршать, а мне не по статусу делать альбом.

Честно говоря, было жутко неудобно, что за меня кто-то делает работу, однако, стоило заикнуться о том, чтобы самому убраться, мне было сказано:

- Ты что, дурак? Делай, что умеешь, и меня не зли!

Альбом получился на славу! Главное, ни у кого такого не было. Сержанту завидовали, а он купался в лучах славы, ведь все думали, что альбом он делал сам.

Как это часто бывает, в один прекрасный день все едва не пошло прахом.

Увлекшись рисованием, я не заметил заместителя командира, который пришел рано утром в штаб. Это был залет! В подобных случаях, альбом изымался, а его владелец наказывался.

Однако, фортуна снова выкинула фортель. Вместо того, чтобы забрать альбом, офицер полистал его, а затем спросил:

- А ты мог бы такие же самолеты в наш актовый зал нарисовать, только большие!

Я сразу согласился, хотя ничего подобного в жизни никогда не делал. Он кивнул, затем отдал альбом и сказал:

- Спрячь, еще раз попадешься, ты его больше не увидишь!

Когда я рассказал об этом сержанту, у него в глазах на короткий миг показалась моя смерть, помахала игриво ручкой и исчезла. Сержант вздохнул, забрал альбом, с тех пор для работы мне предоставлялись лишь отдельные страницы.

Потом к нему пришел дембель, и у меня не стало защитника. Пришлось защищать себя самому, конечно, если не считать зам командира, для которого я оформлял актовый зал, еще одного зама, вместо которого я сдавал экзамены в пединститут, начальника штаба, с сыном которого занимался математикой, и других людей, которые по доброй воле готовы были меня защищать.

Главное для меня было не забывать слова сержанта Плотникова, сказанные мне на прощание:

- Если люди узнают, что ты многое можешь, будь готов к тому, что они захотят получить это силой.

Не все такие дураки, как я.

подготовки, просто комбат сам уходил в отпуск и опасался, вернувшись из отпуска, меня не обнаружить.

Компьютерщики тогда в армии были в цене. Комбат в свое время приобрел меня за два ящика водки у другого комбата, и предполагал, что в его отсутствие меня уведут. Долго ли, коротко ли, получив документы, надев новый камуфляж, скрипящие берцы, сделав кепку "тарелкой", переведя на подшиву новую наволочку, я отбыл на железнодорожный вокзал. За воротами

КПП части я сразу же наткнулся на патруль, который проверил у меня документы и на мое зубоскальство (патруль был из нашей части) пообещал мне [ман]дюлей. На вокзале меня сразу же остановил гарнизонный патруль, которому я опять предъявил военный билет, отпускной лист, сумку к осмотру. Отжав у меня пачку сигарет, пожелав мне приобрести сигарет на отпускные, патруль милостиво разрешил мне пройти в кассу за билетом. В воинской кассе изучили мои документы и выдали мне билет от Минеральных вод до Москвы. До Минвод я добирался на электричке, в которой меня пытался развести на деньги наряд линейного ОВД. Тогда многие участники боевых действий получали деньги в части и ехали домой с деньгами. А я своим внешним видом походил на дембеля. Эти придурки (менты) изучили мои документы, поняв, что "чеченских" денег у меня нет, выписали мне [ман]дюлину и отпустили восвояси. В Минводах на выходе из электрички передо мной внезапно материализовался молодой человек в гражданском, махнул корочками ФСБ, проверил документы и, ничего не сказав, также внезапно исчез. Частые проверки документов не удивляли: Северный Кавказ, напряженное время сразу после первой чеченской. Тут же на вокзале в

Минводах я был остановлен каким-то непонятным лейтенантом с мотострелковыми эмблемками и препровожден на гауптвахту за неотдание воинского приветствия (Чтоб тебе, шакал, на том свете вечность расставаться с честью в прямом и фигуральном смыслах). На губе изучили мои документы, подождали, пока слиняет козлина-лейтенант и предложили мне за свободу расстаться с берцами. Как мне не жалко было новых

"крокодил", но домой хотелось сильнее. И вот я в старых ботах в поезде до Москвы, где ничего примечательного не произошло за исключением того, что у меня на подъезде к столице проверил документы наряд линейного ОВД.

На ж/д вокзале в Москве я по своим документам в кассе купил билет до

Челябинска, показал свои бумажки патрулю и залез в поезд. На вокзале в

Челябинске я был встречен родителями и полит мамиными слезами. Патрулю в

Челябинске я не успел показать документы, так как перед самым патрулиным носом мама нагло запихнула меня в машину и мы тронулись в мой родной город Снежинск (кто не знает, охраняемый закрытый ядерный городок). На

КПП Снежинска я опять предъявил свой военник и отпускной лист, был пропущен в город, и уже через полчаса предъявил свои документы в военкомате, где их изучили и поставили на отпускной лист штамп о прибытии. Сам отпуск помню смутно и местами. Почему-то самым ярким воспоминанием остался графин с холодным маминым морсом, каждое утро стоящий у изголовья моей кровати на табуретке. И вот, в последний день перед отъездом, я стал приводить в порядок форму, мысли и документы. Из военного билета выпал на пол сложенный пополам отпускной лист, уже порядком замызганный от частого доставания и предъявления. Подняв и развернув его, я наконец-то, собрался его посмотреть. До этого все как-то руки не доходили, да и было кому его изучать. И вот тут-то меня чуть не хватил кондратий. Я испытал шок, внезапно стало плохо и я чуть не упал. А все потому, что я увидел, что у меня в отпускном билете нет полковой печати и подписи начальника штаба полка! То есть в бланке документа указано, кому предоставлен отпуск и с какого по какое число, а самых важных реквизитов, без которых это и не документ вовсе, нет! Имея дело с бумагами я понимал, что по факту я дезертир, что единственный документ, который легализует мое нахождение вне расположения части - ничтожен, так как лишен самых необходимых реквизитов. Я уже представлял себе дисциплинарный батальон за самовольное оставление части, зашитые с сахарным песком карманы, подшиву на обшлагах рукавов и сержантов-дуболомов с дубинками. Ситуация - жопа полная! Но ничего не сделать - надо ехать. Я проделал весь обратный путь от военкомата города

Снежинска до своей войсковой части во Владикавказе. На мандраже был два раза обыскан ментами, но, кроме того, что у меня отобрали шмат сала и банку меда, ничего страшного не произошло. Более-менее уверенно держаться мне позволяли чувство ярости, которое я испытывал по отношению к писарюгам строевой части штаба полка, и мечты о том, как я с удовольствием буду их [зв]издить за косяки и испытываемый мной страх.

Видимо в этот раз Заратустра за мной присматривал, и я благополучно добрался до своей части. Вот так я без документа съездил через полстраны домой и обратно, прошел через патрули, ментов, ФСБ, военные кассы, гауптвахту, военкомат, охрану режимного объекта.

А многим еще интересно: как террористы до Москвы добираются? Да так и добираются, с фальшивыми документами или без них совсем.

удаляясь не более чем на 200 метров – дальше связи с базой не было.

Жену его я не знаю, а сынуля у него, лет 15-16, малого того, что «мажор», но ещё и наркоман. И курил, и кололся.

Я там был в гостях у друга (Пусть будет Саша). Осенний вечер, стемнело, забегает в дом его племянник, приехавший с Рязани на электричке, весь в слезах, на лице кровь, и говорит, что его по дороге избили и ограбили какие-то пацаны, было их штук 5, отобрали деньги и убежали.

Сашка местный. Работал в комсомоле, администрации, колхозе. В юности серьезно занимался единоборствами Мужик крепкий. Быстро одеваемся, берём племянника, садимся в «козла» и едем на «точку», где собирается вся поселковая шушера. Там толпа молодёжи человек двадцать. Племянник обидчиков узнал, показал их Сашке. Тот вышел из машины один, отоварил по рожам шестерых-семерых, причём вырубал с одного удара. Остальные разбежались. Собрал деньги с полутрупов, сел в машину, и мы поехали домой.

Утром за ним пришёл наряд милиции. Пригласили в РОВД. Я с ним поехал. В отделении, кроме дежурного, пары милиционеров, находились начальник РОВД с замом, глава администрации, другие официальные лица (Сашка не последний человек в районе). Там же были прокурор и его отпрыск с фиолетовой рожей – попал вчера под раздачу.

Объяснили вчерашнюю ситуацию. Прокурор обвинял Сашку в том, что он бил подростков кастетом. Сыну-то он верит. А то, что сын прокурора по вечерам прохожих грабит – неправда ваша.

Сашку знают все присутствующие. И все знают, что он принципиально не берёт в руки оружие. Но прокурор упёрся – был кастет и всё – иначе откуда у сыночка синяк в поллица и сотрясение мозгов?

Сашка говорит прокурору:

- А давай, я тебе в бубен голой рукой засажу при всех. Вырублю – поверишь?

Тому западло трусить перед районным руководством – согласился. Сынка на улицу отправили.

Сашка ему в лобешник и засадил открытой ладонью.

Валялся без сознания ровно 22 минуты (засекали).

На следующее утро прокурорского семейства в посёлке не было.

и т. д. Сержанты народ особый (хотя про дедовщину тогда и слыхом не слыхали). Утром подъём! и пока горит спичка курсанты должны подняться, одеться и встать в строй! Если не успели - повторить! И так далее... Чтобы достичь максимальных результатов, сержант мог погасить спичку раньше. Вот такой хронометр! Курсанты свирепели, но смирялись. Однако, наконец, решили это дело прекратить. Пока спичка горела, все 70 курсантов неслись на выход, одеваясь на ходу. Сержант в это время стоял в одном из проходов между двухэтажными койками и ждал. Курсанты назначили самого здорового (Иван с Донбасса) на роль вышибалы. Он должен был "нечаянно" вытолкнуть сержанта из прохода на путь летящих в строй курсантов. Далее по сбитому с ног мучителю промчалось 70 пар сапог (было что припомнить). Группа построилась на улице около казармы - сержанта нет! Стоят, строй не покидают. В итоге сержант оказался в санчасти. Не убили, но мало не показалось. На следующий день полковник (начальник учебки) построил всех курсантов и долго объяснял, что надо выполнять и перевыполнять, но не до такой же степени. Все остальные курсанты школы благодарили нас за солдатскую смекалку. Сержантский состав принял к сведению. И дальше стало лучше.

из военно-морской приемки.

А он по какой-то причине не пришел. Долго сидела сборочная бригада – ждала заказчика, без него работать нельзя. Заказчик так и не явился.

Чертыхаясь, бригада ушла домой, все кроме двоих, - паренька, недавно пришедшего из армии, и девчонки лет 18-20. У них была любовь, дело молодое, они искали уединения. Раз не пришлось поработать, захотелось им заняться любовью, действительно, не пропадать же выходному. И заняться ею решили в ракете, которую должны были собирать. Цех пустой, ни души, в ракетном отсеке во время сборки дно выкладывается чистенькими, мягкими матами, чтобы, не дай бог, случайно упавший инструмент ничего не повредил. Поэтому и забрались они в отсек, укрытый брезентом.

Неожиданно, через полчасика, является запоздавший военный заказчик. В цехе пусто. И возникло у него подозрение, что бригада посмела поработать без него, а он не принял работу. Резким движением скинул брезент с отсека, и действительно два члена бригады работают …

Ох, долго потом в военной приемке смеялись офицеры, сослуживцы этого заказчика, обращаясь к нему со словами: «А расскажи нам, как ты работу на сборке принимал…».

Два жандарма даже и не думали досматривать багаж, они проверяли только паспорта. Возглавлявший их поручик не парился и этим - он вежливо просил предъявить документики и вступал в любезный разговор с отдельными пассажирами - то ли с особо ему понравившимися, то ли с наиболее подозрительными.

Не стали исключением и мой прадед с женой. Насмешив хорошенькую беременную русскую фрау своим русским языком и похохотав над её немецким, поручик галантно переключился на международный французкий и принялся им блистать, встретив достойный отпор со стороны обоих моих родственников. По окончании досмотра до отправки поезда оставалось какое-то время, и оба офицера - мой прадед и таможенник - вышли перекурить на перрон, продолжая беседу. Разговор пошел на семейную тему - недавно женившийся немецкий офицер работал как раз над тем, что уже получилось у его русского коллеги. Оба жандарма естественно были отпущены подальше еще в начале перекура, но вскоре один из них вернулся вприпрыжку, неся депешу. Прочитав её, немецкий поручик сделал непроницаемое лицо, украдкой глянул на оба имевшихся в наличии пистолета - свой и моего прадеда, и очень задумчиво - на весь поезд в целом.

Мгновенно просекший ситуацию прадед глянул на оба пистолета уже демонстративно, после чего вкрадчиво спросил:

- Таможенный досмотр был закончен ДО получения депеши, не так ли?

- Зря вы так, - ответил немецкий офицер - наши клиники лучше, и жене вашей было бы спокойнее. Но чтобы вас убедить остаться, перестрелку я здесь устраивать не собираюсь - она напугается. Желаю здоровья ей и вашему будущему ребенку. А депешу я вам не покажу - всё равно немецкий у вас хреновый...

С этими словами он кивнул машинисту, откозырял прадеду и пошел прочь задумчивый.

Этому короткому разговору обязаны жизнью три десятка потомков моего прадеда, да и судьбы всех людей в этом поезде повернулись наверное иначе. В те минуты Германия объявила войну России, и началась Первая мировая...