Смешные истории

пинок навстречу своему счастью.

Вот пожалуй лучшая история, которую я услышал. Самое начало 90-х. Россия еще оставалась самой читающей страной в мире, но еще не добралась до Интернета. Бум книжного рынка. Кто-то паковал чемоданы и расставался с домашними библиотеками, накопленными в советские и дореволюционные времена, кто тискал в печать свежие переводы и хайпы отечественного производства, а кто коротал время при безработице или лечился от депрессии, охотясь за книжками на необъятных барахолках. Более успешные заполняли ими свои особняки, предпочитая цветастые и золотистые гаммы нарядных корешков.

И вот в это месиво народной библиофилии попала юная барышня тургеневского типа — мечтательная, худенькая, симпатичная и начитанная до такой степени, что посадила себе зрение до -16 диоптрий. То есть без очков ни хрена не видела дальше своего носа, и очки эти были толстенные. Так что на любые мероприятия, где от нее требовалась красота и подвижность, и особенно если ожидались танцы, она предпочитала ходить без них. В результате, как у слепых, у нее с годами крайне обострились все прочие органы чувств: слух, нюх, осязание, вестибюлярный аппарат, ceксуальная чувствительность и несокрушимая вера в собственную интуицию.

Нормальные мужики от такого набора несколько шарахались, а всяких мерзавцев, прохиндеев, нерях, алкоголиков и трусов она отшивала сама, чуя с ходу — если мужик чего-то боится, врёт или замышляет недоброе, у него даже запах пота другой, не говоря уже о малейших сбоях интонации речи. Вежливый досвидос в таких случаях. Девушка немедленно испарялась под благовидным предлогом.

И вот этот полуслепой ходячий детектор на настоящего мужика и хорошего человека, одинокая девушка с издательским и литературоведческим высшим образованием, попала на Большой Книжный Корпоратив. Областного и почти национального значения. Во всяком случае, он проходил в Кремле. Местном, но не менее историческом.

Библиофилы, деятели культуры, представители власти, издательские клерки, солидные продаваны и покупаны, держатели книжного рынка — всё смешалось тут в количестве нескольких сотен. Без хлебосольного застолья и танцев в ту пору такие происшествия не обходились даже у любителей книги. Разумеется, она пришла туда без очков, с проводником — подругой, в самом нарядном платьице.

Присела на отведенное им место в дальнем краю столиков и вслушалась в окружающий гомон. Вдруг сердце ёкнуло: Он! Сидел неблизко, был едва слышен и еле виден, окружен собеседниками. Как к нему пробиться? Попыталась пройти мимо несколько раз за вечер, но он ее не замечал и вообще сидел спиной, с места не снимался. Зато при прохождении она окончательно поняла: Он!

Подошла к диджею, заказала белый танец. Тот несколько охренел — это был первый заказ, слишком ранний. Народ вокруг собрался важный и для танцев еще не успел основательно набраться. Диджей предложил подождать с объявлением. Но она глянула на него так, что он задумался, хватил для храбрости фужер шампанского и объявил в микрофон:

— Уважаемые дамы и господа! Согласно программе, наступил самый приятный час нашего вечера — танцы! Для начала, пусть самые отважные девушки пригласят кавалеров! Белый танец!

В наступившей изумленной тишине она подошла к Нему через изрядное пространство зала и пригласила.

Его воспоминания об этом моменте:

— Сижу спокойно, никого не трогаю. Объявляют белый танец, ко мне подходит совершенно незнакомая девушка, скромно одетая, взгляд как только что очнулась от сотрясения мозга, и — меня приглашает! Чем дальше танцуем, тем больше я в непонятках — чего она хочет? Денег не просит, в постель не заманивает, о бизнесе не заговаривает, покушение на меня устраивать вроде не собирается. Но вдруг почувствовал — Она!

С тех пор больше тридцати лет вместе. Дети, внуки, у нее отличное зрение — чудеса хирургии. Но и слух сохранился замечательный. Остаются в прекрасной форме, оба любят лазать по скалам в свободное время и до сих пор срываются в горы при любой возможности, но до сих пор еще ни разу серьезно не свалились. Видимо, у обоих действительно хорошая интуиция. С одного взгляда на них видно — Пара. Но это после долгой жизни вместе, а они разглядели сразу. Крайне редко, но случаются и такие библиофилы.

больницы Скорой помощи, что находилась аккурат за Академическим театром, в квартале от центральной станции Скорой.

Прихожу на дежурство, аха, так, по графику я в гнойной, переодеваюсь в зелёнку и бреду туда.

Открываю дверь и тут же слышу, Вовка кричит:

"Мишка, атас! Ложись! "

Пригибаюсь — и очень вовремя, надо мной пролетает шибер, со звоном врубается в стенку, фаянсовое покрытие его превращается в осколочки и вместе с отбитой штукатуркой создаёт серьёзную угрозу моей морде лица и главное — глазам.

Пронесло, однако, только запорошило очки, протёр их и осторожно выглядываю из-за угла, понять ситуацию.

Ситуация хреновая, сильный психоз у молодого мужика, любителя выпить и закусить жирным, попал к нам с панкреатитом, полежал пару дней и взбесился, стоит голый, потрясая металлическим штативом для внутривенных вливаний, орёт нечленораздельное и кидает чем не попадя в персонал, они прячутся от этого артобстрела как могут.

Амуниции у него — до хрена, он уже метнул пару шиберов, на счастье чистых и пару уток, к несчастью стеклянных и с содержимым.

Ко всему этому он добрался до большого стерилизатора, полного стеклянных шприцов — что позволило ему держать весь персонал на осадном положении, ни дневная смена уйти не может, ни ночная заступить, в воздухе шрапнель из стекла и металла.

Так, вся надежда на меня, я один не отрезан от главного входа.

Наблюдаю ещё пару минут и выявляется интересный факт — он атакует только медиков, соседа слева и справа он не трогает, они лежат ни живы ни мёртвы от страха, спрятавшись под одеялами.

Возник план, быстро в раздевалку, переодеваюсь в гражданское и бегом назад.

"Эй, мужик, можно мне зайти, я посетитель, мне твоего соседа навестить надо, на пять минут, мне на смену надо заступать, некогда ждать! "

Даёт добро на посещение, я медленно и осторожно бреду по хрустящим осколкам шприцов к соседней койке, он наблюдает, подозрительно.

Я поворачиваюсь к нему спиной, начинаю беседу с его соседом, берсерк быстро теряет интерес к штатскому штафирке.

Зря.

Только он отворачивается от меня зарядиться шприцами — я обхватываю его руками и валю на его кровать, я был тогда худощавый но крепкий.

Набегают коллеги, фиксируют руки и ноги, пихают ему успокаивающие, благо внутривенный катетер торчит из его шеи.

Осада снята, все на уборку территории, привели всё в божеский вид, пациент мирно похрапывает, как и не было ничего, одно пятно мочи на стене напоминает о боевых действиях.

Отпускаю дневных домой и начинается обычная рутина ночного дежурства с мегадозами антибиотиков и назначениями.

Мужик просыпается, чистый агнец, кроткий и вежливый, спрашивает у соседей, чего это он привязан, они ему наперегонки ужасы рассказывают, он смеётся:

"Кончайте гнать, мужики! "

Не верит, амнезия полная.

Отвязываю его перед уходом, нормальный мужик вроде..

Но на всякий случай отодвигаю от него стояк для внутривенных вливаний, убираю стерилизатор подальше — бережёного Бог бережёт, вчера он хорошо всех напугал...

Все мы стали врачами, многое пережили и увидели, были и победы и поражения — но никто из нас не позабыл осаду отделения, вспоминаем за рюмочкой, греясь на солнышке...

Не болейте!

А то и даже лучше! Однако делают они это тонко и очень интеллигентно.

Посудите сами, вот как ругаются интеллигентные люди:

1. Осталось всего три репетиции до позора!

2. Надо сыграть так, словно вы немножко выпили и никуда не спешите.

3. Смотрите одним глазом в партию, а двумя на меня!

4. Вы так фамильярно все это играете, как будто лично с Прокофьевым пили!

5. Я скажу вам сейчас, какие тут ноты, – вы очень удивитесь.

6. Это вам не симфонический оркестр, здесь в толпе не спрячешься, надо играть чисто!

7. Ребята, это ведь "кукушки звуки", а не приближение вражеской авиации!

8. И если кто-то сыграл фальшиво, главное – успеть посмотреть с укором на соседа.

9. Не захлебнитесь в собственном таланте!

10. Пронумеруйте такты, а то глаза могут сместиться, а цифры — нет!

11. Дома прийти и заниматься так, чтоб вся семья у тебя умела это играть…

12. Женский хор! Спойте вместе со своими мозгами.

13. Это произведение вы должны были впитать с молоком преподавателя!

14. Мендельсона надо играть без "мендельсовщины".

15. Уберите свой маникюр с грифа!

16. Перестаньте пялиться в декольте флейтистки, там нет нот, ваша партия на пюпитре!

17. Это ж надо так ненавидеть друг друга, чтоб так играть!

18. Почему вам в детстве не объяснили, чем труба отличается от пионерского горна?

19. Шостакович не был боксером, но за такую игру он воскрес бы и набил вам морду!

20. Если вы еще раз так сыграете первую цифру, я убью всех вас по очереди, похороню, отсижу, а потом наберу новый оркестр!

21. Вы не боитесь выходить на второе отделение? Скажите спасибо, что в консерваторию ходят интеллигенты. А то пролетарии встали бы со своих мест и набили всем вам морду за такую игру!

22. Альты, куда вы лезете? И ладно бы что-то приличное лезло, а то фа-диез!

23. От себя попробуйте дуть! У меня такое впечатление, что вам еще в музыкальной школе не объяснили направление потока воздуха в мундштуке!

24. Не надо так терзать арфу и путать ее с пьяным мужем!

25. Я знаю, что вы все меня ненавидите. Теперь подумайте, как к вам должен относиться я?

26. Мне не место с вами в одной музыке!

27. Второй тромбон, я хочу вам пожелать, чтоб на ваших похоронах так играли!

28. Была б моя воля, я воспользовался этой палочкой так, чтобы у вас возобновилась проходимость воздуха в организме!

29. Я обещаю вам трудоустройство в подземном переходе, и лично договорюсь с ментами и бандитами, чтоб вас не трогали. Но за прохожих я не ручаюсь.

30. Вам бы вместо саксофона — бензопилу "Дружба" в руки. Звук тот же, а денег больше!

31. У вас очень красивые, сильные руки. Положите инструмент и задушите себя ими, не глумитесь над музыкой!

32. Придете домой, передайте мои соболезнования вашей жене. Как можно спать с таким неритмичным человеком?

33. Я прекращаю всякие церемонии и с сегодняшнего дня начну вас учить любить, если не меня, то хотя бы музыку!

согласия на брак отказалась, поскольку жених был неперспективным, без дохода и имени. И тогда он написал роман "По эту сторону рая" — вот прямо за лето после отказа написал и в сентябре отнес в издательство. В издательстве роман приняли (очень быстро — 4 сентября он отнес — 16-го его официально приняли). Зельда возобновила помолвку с ним, как он есть теперь будущий знаменитый писатель. Но публикацию отложили до весны. (я вообще заметила, что книги в то время часто печатали весной — наверное, к лету у них был самый разгар читательского сезона?)

Весною, в марте 1920, роман напечатали тиражом в три тысячи. И эти три тысячи первого тиража были распроданы ровно за три дня. Через день после продажи всех экземпляров Фитцджеральд послал телеграмму Зельде — приезжай в Нью-Йорк, там поженимся. И они поженились — через неделю после выхода его романа.

Теперь он был успешный начинающий писатель. Первый роман допечатывали раз двенадцать, и за два года после выхода было продано 49 075 экземпляров. Американские издатели считают не выпущенные, а проданные книги — и именно в них определяется успех или не успех писателя. Заработал Фитцджеральд на нем не то, чтобы золотые горы — 6 200 долларов за первый год.

Второй роман "Прекрасные и проклятые" он написал через два года после первого. В СССР он, кажется, вовсе не переводился и не издавался (первое упоминание я нашла от 2008 г). Основываясь на успехе первого романа, издатель заложил первый тираж в 20 000 копий. Потом было напечатано и продано еще 50 тысяч. Итого всего 70 тысяч.

Сразу после второго романа он задумал идею третьего, но прошло еще три года, пока он его написал. Уже готовый роман издатель уговорил переписать, чтобы прояснить характер Гэтсби. Сам Фитцджеральд считал, что пишет теперь не ради сюжета и деталей, а ради чистого художественного воплощения, что это будет художественное, артистическое произведение. Он отказался от десятитысячного аванса, если роман будет сериально печататься в журнале, потому что хотел выпустить его целиком и как можно быстрее. В общем ему заплатили около шести тысяч — часть авансом и часть сразу после выхода.

Первый тираж был в 20 тысяч. Сразу после публикации Фитцджеральд стал телеграфировать издателю с вопросами — и каков успех? Успех непонятен — осторожно отвечал издатель. Рецензии были тоже двойственные — часть рецензентов хвалила, часть сокрушалась, что писатель не поднялся до ожиданий читателей. Друзья его в частных письмах роман превозносили, но ему нужно было общественное признание и реальный успех в продажах. В критических рецензиях писали, что роман скучен, вымучен, что в нем нет того таланта, что обещали два первых романа писателя, работа слабая и второстепенная.

Хотя роман был напечатан еще одним тиражом, многие экземпляры остались нераспроданными годы спустя. Всего до его смерти в 1940-м было продано 25 000 экземпляров. Сам он при издании с надеждой расчитывал, что продано будет не менее 75 тысяч сразу после издания. Заработал он на нем всего 2 000 долларов. За 15 лет после выпуска роман потихоньку отправлялся в забвение. К сороковым годам джазовые вечеринки двадцатых казались уже глубоким прошлым и роман был как бы "анекдотом про старые времена". Неплохие деньги ему принесла продажа прав на экранизацию. Но все это было не то. Фитцджеральд рассчитывал, что роман поставит его в ряды настоящих серьезных писателей, упрочит его положение — но этого не случилось.

Следующий роман он выпустил только через девять лет. В нем нашли отражения печальные события с шизофренией его жены Зельды, его роман с молодой голливудской старлеткой и общее его ощущение, что он неудачник в конечном итоге. Я знаю, что у многих он любимый и нравится больше Гэтсби. И этот роман тоже продавался не блестяще и рецензии были не единодушны. Так что на момент смерти в 44 года от третьего инфаркта Фитцджеральд думал о себе как о неудачнике, главные романы его были не поняты и не оценены читателями и критиками, не принесли ему тех доходов, на которые он надеялся.

И тут наступает мой любимый момент — перемена участи. Не у писателя, к сожалению, но у романа.

Во время войны (второй мировой) организуется специальный комитет по обеспечиванию американских солдат книгами. И "Гэтсби" в рамках этого проекта печатается в страшном количестве экземпляров и отвозится воюющим. Книги пользуются такой же популярностью, как пин-ап картинки. Таким образом было роздано 155 тысяч экземпляров "Гэтсби". На войне люди с новым увлечением читали про мирную жизнь, красивых женщин, преданную любовь и исполненную американскую мечту — из ничего создать сказочное богатство с замками, красивыми машинами, шелковыми рубашками и фантастическими вечеринками. К концу войны было не менее 155 тысяч человек, которые считали, что роман — классика, его нужно читать всем, и он всегда тут был.

Уже в пятидесятые годы роман входит во все обязательные школьные программы, автор его начинает переходить и обосновываться в категории "великие американские писатели". В 51-м году выходит биография писателя, где роман описывается, как успешно принятый критиками — и это добавляет уверенности к мнению читателей. К 1960-му роман уже считается американской классикой и продается стабильно по 50 000 в год. И популярность его только растет. В наши дни он продается по 500 000 экземпляров в год (и еще 138 000 электронных книг по отчетам прошлого года). Всего по миру продано 25 миллионов экземпляров этого романа.

И мне очень-очень грустно, что ничего этого не досталось самому Фитцджеральду, и он этого не увидел, и умер, ощущая себя совсем другим, чем мы его знаем сегодня — неудачником, не сумевшим написать то, что докажет читателям, что он хороший серьезный писатель. К 60-м ему было бы всего 64 года — он вполне мог бы получить всю заслуженную славу. Так что я могу только повторить вывод из прошлого поста: пить надо меньше, а жить долго, чтобы слава успела тебя нагнать неспешным шагом...

просто выбросили в лужу, пока мутозили друг-друга. Коля сидел на стульчике перед подъездом, и улыбался. Я бы пробежала мимо, но он прогугукал мне и распахнул руки. Я остановилась, а Коля пошарил в одной из своих авосек и достал какого-то пластмассового зайца, и все так же улыбаясь, мне его вручил, и прогугукал, что его зовут Коля, и спросил мое имя.

С тех пор я его и помню. Он всегда сидел у нас во дворе. Он очень любил солнышко и детишек, и здорово не любил дождь и милицию. Я росла, а Коля все так же сидел на стульчике во дворе, и помогал дворникам, сначала — дяде Грише, потом, когда дядя Гриша переехал,-какому-то парню, по-моему, он был из Татарстана, потом — таджику. И все так же радовался солнышку и детишкам, и все так же расстраивался из-за дождя и милиции.

Я вышла замуж в двадцать, и очень быстро родила ребенка. Мы, - то есть я, муж и сынишка жили в моей квартире, а Коля все также сидел во дворе, радуясь солнышку. Когда мне исполнилось 27, у меня, как это обычно бывает, случилась тяжелая полоса. Муж стал пить, и параллельно увлекся другой, дал понять, что со мной жить дальше не будет. Это была череда скандалов и истерик, большей частью с моей стороны.

В один из таких дней, я выскочила во двор, зареванная, готовая то ли удавиться, то ли удавить всех вокруг, и налетела прямо на Колю. Коля опять меня поймал, распахнув руки, и опять стал рыться в авоське. Мне, конечно, было не до него, по-моему, я выругалась матом, и ударила его, и убежала, тут же про его существование забыв.

Он пришел к нам домой вечером, с медвежонком в одной руке, и с бутылкой водки в другой. Я сначала не могла понять, чего он хочет, а он все протягивал мне медвежонка, и гундосил, что хочет поговорить с мужем. Хмурый муж выполз, начал толкать Колю вон, а тот все протягивал ему водку, и что-то гундосил. Потом как-то ругань стихла, видимо, бутылка была хорошим поводом, мужчины засели на кухне, а я через стенку слушала, о чем они говорят. То есть, не говорят, а гундосят, Коля рассказывал мужу, пока тот молчал о том, что у нас во дворе совсем мало детишек, и что меня он знает всю жизнь, и что очень нужно, чтобы у нас еще один ребенок родился. Он совсем нескладно это рассказывал, но упорно, муж рычал сначала, потом перестал.

В какой-то момент я уснула. Проснулась с мужем, — он обнимал меня. Спросила – а где Коля? Сказал, что как водка закончилась, — Коля ушел. Еще признался, что всю Колину водку он выпил сам, а Коля сосал какие-то леденцы.

Как-то получилось после этого, что скандалы у нас прекратились, пропала и мысль о разводе. Еще через полгода я забеременела, и родила дочку. Она не успела побегать по двору при Коле, но успела получить зайчика от него на прогулке в коляске.

А два года назад Коля умер. Он родился с синдромом Дауна, и прожил куда больше, чем все люди с этим диагнозом. По-моему, ему чуть-чуть не хватило дотянуть до пятидесяти. У нас опять полный двор детишек, вот только нет стульчика и Коли на нем.

Завтра я поеду к нему на могилу. По традиции, умершему мужчине полагается поставить рюмку водки на надгробие, вот только Коля совсем не пил. Он и с мужем моим не пил, когда они сидели на кухне. Он эту самую бутылку водки отдал ему, а сам сосал леденцы. У дочки есть плюшевый медвеженок, я уже спросила ее, можно – я подарю этого медвежонка очень хорошему дяде, который спит? Дочка добрая – она сразу отдала игрушку, и завтра я отвезу ее Коле.

Даунам нельзя иметь детей, наверное, это правильно, вот только нашему двору так не хватает Коли. .. Спи спокойно, мой милый друг, а медвеженок... пусть он обнимет тебя.

с могил продавали, реже — могильные плиты в новое владение. И тихой их службе коллеги завидовали: вечная тишина, свежий воздух, от выпивки никто не отвлекает.

Особенно завидовали дежурящим на Пискаревском кладбище. Там один сержант очень хороший промысел сообразил. Вечером, после закрытия мемориала, идет он к скорбящей Матери-Родине, снимает сапоги, снимает штаны, берет сачок и лезет в фонтан перед ней. И тщательно тралит. А в тот фонтан интуристы весь день кидают на прощание монеты. Глупый обычай, но прибыльный. Ефрейтор на атасе стоит, рядовой горсти мелочи в мешочки пересыпает. Потом брат рядового, летчик на линии Ленинград — Хельсинки, летит с портфелем рассортированной валюты (экипажи-то не досматривают) и закупает на все колготки. Жена ефрейтора, продавщица, продает их мимо кассы. Прибыль поровну. Такой сквозной бригадный подряд. Быть сержанту генералом!

Процедура отработана. После ловли рядовой бежит за водкой, они в дежурке принимают, согреваются и скрупулезно считают в кучки: финмарки, бундесмарки, пятисотлировики и полудоллары. Выпьют, закурят, и считают. Очень были службой довольны.

Только сортира в дежурке не предусмотрено. А в общественный — ночью под дождиком — далеко и неохота. А тут сержанту в полночь приспичило по-большому.

Вышел он: темь глухая, дождь шуршит; зашагнул в какую-то могильную чащу, присел, полы шинели на голову — Господи, помоги мне удачно отбомбиться. Употребил по назначению газетку "На страже Родины" — а встать не может.

Он дергается, а его сзади с нечеловеческой силой тянут вниз. И тут где-то далеко за кладбищем часы бьют двенадцать ударов...

Заверещал несчастный от ужаса, заупирался — но нет ему ходу. Гнетет его к сырой земле потусторонняя воля. Осквернил святое место, оскорбил прах — и костлявой рукой влечет его к себе покойник. Ни вырваться, ни вздохнуть, и оглянуться нельзя — жутче смерти.

Через полчаса вылезли подчиненные: куда запропастился? Ни зги во мраке, и только собака скулит в кустах гибельным воем. Цыц ты! Скулит.

Подходят: это сержант сидит и скулит, глаза зажмурены, уши руками зажал — а полой шинели прочно наделся на сломанное острие могильной оградки за спиной. Окликнули — скулит. Отцепили, подняли — скулит.

Привели в тепло, застегнули штаны — скулит. Влили в него водки — крякнул, и дальше скулит!

Сначала они, сообразив, что к чему, ржали до колик, потом испугались, потом надоело: хорош, мать твою, все! А он скулит.

Утром на смене доложили и вызвали скорую: сдали его психушникам. Пусть теперь им поскулит, полечится.

Как пелось тогда — "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна".

А не фарцуй на милостыню с кладбища, не гадь на могилы. Или по крайней мере не пей на службе. Пей, но в меру. Все-таки у него, видно, совесть нечиста была.