Истории о армии #армия

«Есть! » – видимо, был ему какой-то резон в этом деле. А мало того, что у него голова была светлая, так еще и седая, что в наших доблестных войсках только усугубилось: слишком поздно он включил «режим дурака».

Еще на сборном пункте офицер, приехавший забирать партию новобранцев, почитал личное дело Петрова и пригрозил, что поставит его писарем в штаб. Петров улыбнулся застенчиво, но промолчал: всякому офицеру верить на сборном пункте – мигом окажешься хрен знает где.

Познакомился я с ним уже на КМБ. Скромный, молчаливый, ни в одном месте не спортивный, но эрудированный – аж общаться приятно. В один батальон в итоге и попали. Через полгода он, как уже говорилось, поседел еще больше, так что даже короткая стрижка этого не скрывала. А офицеры и прапорщики батальона, поняв, что новый писарь (он же хакер, он же ремонтник он же… – список можно продолжать) быстро разбирается во многих вещах, а более всего – в куче бумаг, постарались спихнуть ему как можно больше обязанностей. Начальник штаба вместе с комбатом, правда, быстро всех отвадили, лишив самых хитрожопых премии. А через полгода доблестного труда даже младшего сержанта дали.

В батальоне Петрова не трогали: во-первых, считали безобидным: он умудрялся все конфликты, даже прошедшие точку невозврата, решать мирным путем, а во-вторых, прекрасно понимали, что с «крышующими» его майорами да капитанами ссориться не резон. Да и он не лез в дела батальона: вставал раньше всех, ложился позже всех, когда документы доделывал к утру. Мы даже не всегда знали, ночевал ли он в казарме, или провел ночь, заполняя книги да журналы.

И вот в один из дней приключилась у нашего уже младшего сержанта Петрова неприятность: слетела винда, а работы – непочатый край. Начальник штаба быстро раздобыл ему телефон с интернетом, и Петров начал отчаянно гуглить.

В тот момент дневальным по штабу стоял паренек, не так давно пришедший с КМБ. Лиц командиров он не знал, но в званиях разбирался. То есть полковника от прапорщика отличить мог вполне. Проблема была в одном: близоруким оказался, и на какой-то ляд снял (или не надел) очки. В ту минуту, как на грех, появился командир бригады. Появлялся он всегда одинаково: сперва его живот, а через секунду он сам, сверкая полковничьими звездами. Дневальный прищурился, разглядел три искорки на полевых фальшпогонах, но размер не определил (счел старлеем) и просто молча отдал честь. Комбриг это любил: он всегда старался заходить в батальоны как вежливый лось, тихо и по возможности незаметно. И вот так тихо он вошел в кабинет начальника штаба, где несчастный Петров, матерясь про себя, искал способы воскресить шайтан-машину в кратчайшие сроки. Отметим, что сидел он спиной к двери, и вошедшего просто не заметил.

Комбриг посмотрел на эту картину, подошел поближе, пару секунд разглядывал подробности вопиющего нарушения всего, чего можно, после чего отвесил такого хозяйского леща Петрову. Тот от неожиданности аж взлетел. Глаза углядели созвездия на плечах, и в ближайших кабинетах зазвенели стекла от могучего: «Здражлатащполковник! »

На вопль из своего закутка вылетел начальник штаба и вытянулся по стойке смирно.

– Почему солдат с телефоном? – строго спросил комбриг.

– Пытаемся комп починить, система слетела, тут же отрапортовал начальник штаба.

– Почему солдат не стриженный? – продолжал допытываться полкан. Следует отдать должное, Петров на тот момент действительно сильно оброс: ему банально некогда было постричься, да и острой необходимости не было, он попросту игнорировал все построения.

– Пострижем.

– Почему солдат седой? . .

Ответа найти никто не сумел. Комбриг прошелся по кабинетам, выдал замечания по поводу чайников и чешущих языками гражданских тёть, вставил пистон комбату и начальнику штаба и уплыл куда-то в направлении соседних зданий. К дневальному подошел злой Петров. Неизвестно, чем закончился их разговор, но дневальный с того дня всегда был при очках и время от времени бегал на улицу посмотреть, нет ли больших звезд в непосредственной близости от штаба.

Через пару часов после ухода полковника, Петрову пришлось нести документы в штаб бригады. Там он переceкся с батальонным замполитом, который отчаянно пытался придать своей морде серьезное выражение. Получалось не очень. А когда он увидел Петрова, его вообще затрясло от беззвучного хохота.

– Товарищ майор, что случилось? – поинтересовался тот.

Проржавшись, замполит процитировал речь комбрига, выданную им во время совещания: «Захожу я, значит в штаб батальона. То что команду никто не подал, это как бы хрен с ним, но дальше… Захожу в кабинет начальника штаба. Смотрю – майор что ли за компом сидит? . . Присмотрелся – нет, солдат. Короче, бардак там у вас: чайники стоят, бабы ржут, дневальный слепой, а посередине сидит солдат, смотрит на все это [м]лядство и медленно седеет! »

Прозвище «Седой Солдат» закрепилось за Петровым до самого дембеля…

посуды и ложек (вилки нам не давали). Утром после завтрака, получив гору алюминиевой посуды, мы, четверо несчастных, приступили к работе. Труд был адский. В посудомойке пар, горячая вода с содой, тут же стеллажи для сушки бачков и тарелок и под ними калориферы. Часа через два мы закончили и стали расставлять посуду на столы. Появился майор мед службы и стал проверять чистоту посуды, заявив нам, что сегодня прибыла проверка из Москвы и будут проверять столовую. Нашу работу он забраковал, сказав, что посуда жирная, и заставил всё перемывать. Времени дал два часа. Почесав голову, я принял решение. Бачки и тарелки мыть с каустической содой руками в перчатках от ОЗК, а ложки засыпать в ванну, стоявшую здесь для подогрева воды паром, и прокипятить их. Бачки и тарелки после повторного мытья стали скрипеть под руками, а ложки после кипячения остались жирными. Времени для повторного мытья не было, я высыпал в ванну с ложками ведро каустика и включил пар. Расставив бачки и тарелки на столы, я выключил пар, но пузыри из ванной продолжали идти. Минут 10 ждал - идут! Спускаю воду и вижу абсолютно черные, матовые ложки. Но без жира! Разложили ложки по столам. Появился майор и я ему докладываю: "Ваше приказание выполнено! Посуда обезжирена! " Надо было видеть его глаза. После пытались удалить воронение песком, не получилось. Все ложки заменили на новые. Меня больше в наряд по столовой не ставили от греха подальше!

Ч. К.

вызывает замкомандира части!

И ничего такого я не натворил, а за коллективную выпивку мы с двумя приятелями уже трое суток на губе отсидели. Тяжелое у меня об этом осталось воспоминание, но то – отдельная песня. Я пожал плечами и, сопровождаемый хмурым и подозрительным взглядом старшины, погрёб в штаб.

Подполковник встретил меня душевной, проникновенной улыбкой и выдал:

- Мы решили, что у нашего полка должна быть собственная строевая песня. Я бы сказал, даже марш - и глядит опять на меня как-то так поощрительно...

Ну, я ему:

- Хорошая, - говорю, - мысль.

И молчу. Тоже на него смотрю, только вопросительно.

- Ну, вот ты этот строевой марш и напиши, - дружески так говорит он. - Сроку тебе – трое суток. Передай своему непосредственному командиру, что на это время я освобождаю тебя от несения службы

- А почему я!? - изумился я без меры.

- Ты в музыкальной школе учился?

Какое-то время я потрясенно молчал, а потом вынужден был кивнуть. Меня, несмышленого еще дитя, родители действительно загнали в музшколу, да к тому же по классу баяна. Не то чтобы я не любил музыку, но баян я ненавидел, а все эти гаммы сводили меня с ума. Мне хотелось играть в футбол, а не торчать в музыкальных классах. Школу я под прессингом родителей закончил, после чего с профессиональной музыкой расстался навсегда, а баян как бы уронил из окна нашей квартиры на четвертом этаже.

Потом я понял, как о моем музыкальном образовании узнали в штабе: я указал это без всякой задней мысли, просто написав правду, в своей анкете. Тут я стал объяснять замполиту ситуацию: мол, я давно всё это дело забросил и т. п.

- Но ноты ты ведь помнишь? – вновь ошарашил он меня. И я опять вынужден был кивнуть.

- Тогда в чем проблема? Раз ноты знаешь - музыку написать, плевое дело!

Я, конечно, был наслышан, что в нашей армии полно дуроломов, но чтобы до такой степени… И ведь не старшина какой-нибудь с хохляцкого хутора всю эту чушь говорит – замполит, образованный человек, закончивший какую-то там академию.

Возражать, как я быстро уяснил, было бесполезно. А если бы я ему сказал, что к музыке ведь надо еще стихи написать, он бы мне, конечно, ответил, что, раз я учился в школе, то алфавит знаю и т. д.

В гарнизонном клубе мне дали раздолбанную гитару, и я в течение суток пытался на трех известных всем аккордах что-то там сконстролить. Но получался один сплошной, как бы теперь сказали, шансон. Понял я, что дело дрянь, и, похоже, светит мне в случае невыполнения приказа опять губа, как я уяснил из напутственных слов подполковника. И тут вспомнил я одну из песен Высоцкого.

Дело происходило в семидесятых годах, и Высоцкий имел тогда громадную популярность, но все же далеко не все его песни были широко известны, тем более в армии. Знали в основном хиты, которые исполнялись в кинофильмах, и те, что получили хождение при перезаписывании на магнитофонах. А песня-марш, написанная Высоцким к спектаклю «Павшие и живые», такого статуса не имела. Ее в пьесе должны были исполнять немецкие оккупанты, и там в частности были такие слова, которые меня особенно вдохновили:

«Все впереди, а ныне

За метром метр

Идут по Украине

Солдаты группы «Центр».

Дело в том, что наша часть дислоцировалась именно на Украине…

Я переделал текст и представил свой марш. Все его одобрили, только один парень-москвич ехидно так улыбался, но промолчал. Но я все равно его опасался – противный и кляузный был пацан.

И тут же выяснилось, почему была такая спешка с маршем. Оказывается, намечался строевой смотр, который периодически бывает в войсках, и его приедут принимать большие генералы – командир корпуса и зам. командующего армии. Что со мной было, когда я об этом узнал…

И вот строевой смотр. Сбоку, на возвышении, два генерал-лейтенанта. Мы проходим мимо них и дружно ревем: "Все впереди, а ныне, Сапог в сапог, Идет по Украине Наш двадцать первый полк!"

За строевой смотр часть получила оценку «отлично». Мне старшина наградил специальным призом – послал в наряд посыльным. Это действительно было серьезным поощрением – увольнительные нам, молодым солдатам, еще не давали, а посыльный имел право выходить за пределы части.

х@хол-старшина, конечно, знал, как я этим правом воспользуюсь. Денег у меня хватило только на чекушку, и той пришлось поделиться с потенциальным кляузником, чтоб меня не заложил.

А вскоре из политотдела армии затребовали ноты и слова нашего строевого марша. Но, к счастью, меня почти сразу же перевели в другую часть.

Однако капитан Х был озадачен вовсе не внешним видом пополнения.

Основная проблема заключалась в том, что новоиспеченный защитник родины не говорил по-русски. И не понимал. Совсем.

Когда он слышал громкую команду, то догадывался, что надо куда-то бежать и что-то делать, но вот куда и что. . .

Знаков различия он не понимал и кажется думал, что служебное положение военнослужащего напрямую связанно с его ростом и весом. Так, он напрочь отказывался признавать своего взводного, которому довелось быть среднего роста. При этом он боготворил старшину роты (~190 см/120 кг) и пытался бегать за ним, лопоча что-то непонятное. . .

Решение созрело быстро. В качестве учителя русского, наставника и переводчика был вызван мл. сержант Исламбеков, как две капли воды похожий на новоприбывшего. Отслужив уже год, Исламбеков хоть и не признавал падежей и склонений, но в общем неплохо изъяснялся на армейском-русском и как птица говорун иногда отличался умом и сообразительностью.

Получив задание, Исламбеков увел ученика в казарму, выговаривая ему что-то на своем языке и корректируя направление движения легкими толчками. Было видно, что бойцы нашли общий язык.

Результаты не заставили себя ждать. Уже к концу недели новый солдат узнавал своего командира, уверенно находил место в строю, знал где лежат ведра и тряпки и выполнял с десяток основных команд голосом.

По истечении трех месяцев он освоил около сотни слов и выражений и уверенно влился в основные ряды.

Капитан Х был доволен и как-то при случае похвалил Исламбекова за проявленные педадогические таланты и между прочим спросил не приходится ли новый боец ему дальним родственником, уж больно похожи.

Так тов. капитан случайно узнал, что бойцы не только не являются родственниками, но так же не являются соседями, и вообще никем друг другу не являются и говорят на разных языках, т. к. прибыли из разных республик необъятного Советского Союза. . .

-- ст. л-т пахоменко

золотой медали, армейских льгот и нечеловеческого везения, он поступил, куда мечтал.

После окончания с отличием института военных переводчиков, на Игоря вышли "определенные" люди из "определенных" органов, и конечно же предложили послужить на благо родины. Парень, не задумываясь, согласился. Предложение было более чем заманчивое - служить во внешней военной разведке, и не где-нибудь, а в городе - герое Вашингтоне, под крышей Советского посольства. Поскольку ЦРУ, будет конечно же в курсе, что Игорь работает на разведку, нужно обрубить возможность для американцев получения о нем информации: где жил, где учился, кто родители и т. д. Для этого ему сделали некоторые поправки в анкете: изменили номер школы, убрали армию и институт, добавили отсрочку от армии по здоровью. Оставили только имя и фамилию. Поставили задачу: Ты под видом простого двадцатипятилетнего новобранца - переростка, идешь служить в армию, естественно не лейтенантом, а рядовым. «Отправят тебя на ЗФИ, Землю Франца – Иосифа, там ты спокойно прослужишь месяц, и уже оттуда тебя переправят в Вашингтон. Таким образом - вся информация о тебе, будет обрубаться на ЗФИ, а туда ни один американец и на 1000 километров не подберется».

Игорь сказал: «Есть! » и отправился выполнять поставленную задачу на благодатную Землю Франца - Иосифа, мужественно и стойко перенося все тяготы и лишения воинской службы.

Прошел месяц.

Потом второй...

Наш славный разведчик, заброшенный в полярные снега, как мог выкручивался в месиве диких дедов и затравленных салабонов. Опыт первой срочной службы ему очень пригодился.

А в это время случилось в стране 19-е августа 1991 года... .

И как-то военной разведке, да и всему генштабу, было слегка не до Игоря... Ну так бывает, не обижаться же на Родину.

Через полгода службы, парень решился доложить своему командиру:

- Товарищ старший лейтенант, я вынужден посвятить вас в государственный секрет особой важности: На самом деле я не рядовой вашей части, а сотрудник внешней военной разведки в звании лейтенанта. Мне срочно необходима связь с Москвой.

Старлей прокашлялся и ответил:

- Боец, если бы ты ссался и срался под себя, я бы еще понял - человек солидно косит. Но нести такую хрень, это даже для такого чмошника туповато. Ты прекрасно знаешь, что у нас коси не коси, а самолет за тобой не прилетит. Всем тяжело, все были салабонами. Терпи коряга.

Ладно, я помогу тебе. Вот тебе лом, поработай над замерзшими кучами говна возле сортира, косить может и разонравится... Это все, что я могу для тебя сделать.

…………………………………………

Отбарабанил наш Игорь два года, как один день.

Приехал домой и с тех пор слова: РОДИНА, ОТЕЧЕСТВО, ПАТРИОТИЗМ, стали для него ругательными. Теперь он работает в школе учителем английского, немецкого и французского.

- начал капитан.

- По человечески? Это пожалуй можно. - сказал я и подойдя к приставному столу выдвинул стул и присел. Удивился ли капитан? Да походу он ох[рен]ел настолько, что поначалу потерял дар речи. Когда речь к нему вернулась он гаркнул что было сил:

- Кто давал разрешение садится?!

- Так вы же, - тоже ох[рен]ел я, - вы же сказали давай поговорим по человечески. Или у вас по человечески по другому? Я могу конечно встать. Но вряд-ли это будет по человечески если вы сидя, а я на полусогнутых в стиле раба.

- Ладно, сиди уж. Вот ты мне объясни чего ты хочешь?

- Так в отпуск не мешало бы смотаться. - и я даже немного мечтательно закатил глаза

- Воин ты сейчас дуркуешь или по жизни такой?

- Ну какая дурость в отпуск действительно хочется.

- Да тебе не отпуск светит, а дисбат! Ты хоть это понимаешь? Ты поднял руку на старшего по званию.

- Я поднял? А когда он своим кирзачищем охреначил меня по позвоночнику я должен был ему сказать «добрый вечер»? Я товарищ капитан шел в армию служить, а не на роль терпилы. И раз за свои действия я несу ответственность почему он не должен? У него же в руках устав пусть он им и руководствуется, если выживет конечно.

- Вот ты откуда такой? Где ты всему этому научился? Вот я смотрю твое личное дело, ты не сиделец, приводов не имеешь, а ведешь себя можно сказать нагло.

- Так это, инженер я. - заверил его я и чуть не закинул ногу на ногу. - вот вы капитан, а я сколько снабженцем работал общался и с майорами и полковниками. У нас же рядом дивизия развернута. Плюс военные аэродромы, вояк выше крыши. И всем надо то казарму отремонтировать, то в квартире ремонт затеют и все к нам на завод за стройматериалами. Да и мне, то бензовоз нужен фонды вывезти, то солдатики на спецработы. И когда офицеры ко мне приезжали я на них не орал, а обсуждал вопросы по человечески даже если не за столом.

Пока я втирал ему по ушам он смотрел мое личное дело.

- У тебя же написано экскаваторщик. - посмотрев на меня как рентген произнес капитан.

- Было такое помню. После десятого отучился. Диплом в общей сложности обошелся в три литра икры да сумочку копченных брюшков. Видел и сам экскаватор, но честно скажу не работал. И как в приписном было написано так и оставили. - узрев как капитан услышав про икру и брюшки сглотнул слюну. Я продолжил — сейчас у нас дома как раз нерест и путина. Вот если я все же в отпуск вдруг поеду обязательно вам привезу.

- Да мы решили тебя в третью роту отправить чтобы ты со своим Гефелем до тюрьмы не дошел. Будешь работать с гражданским на экскаваторе. Помощником.

- А где эта третья рота? - только и смог от такой новости задать я вопрос.

- Не волнуйся, отвезут. Сейчас иди к старшине пусть выдаст тебе зимнюю формы одежды. Понадобится, скоро уже зима, а она у нас резко наступает.

Так начался еще один этап моей службы в армии. Как уж меня отрекомендовал в этой роте сопровождающий офицер, а может по телефону было все оговорено, но на утреннем подъеме меня даже не подняли. Если бы не жратва которую желудок уже требовал по расписанию я так бы и спал. Но внезапно сквозь сон пришла мысль — ведь кто нибудь может и мою пайку схавать. Пришлось вставать. Потом было знакомство с моим новым наставником на каком-то известковом карьере, где взрывали первоначально верхний грунт, а потом уже добирались до известняка.

- Ты что ли помощник? - и услышав мое согласие хмыкнул какой-то седоватый мужичок. - Опыт у тебя хотя бы какой нибудь есть? - и отметив для себя мою отрицательную реакцию пришел к выводу. - тогда начнем со шприцовки. Бери вот это ведро с солидолом, одень вон что нибудь с того рванья — кивнул на вешалку в вагончике — и пойдем я покажу. Шприцевать надо здесь. - показав мне на катки своего «монстра» произнес он. - Солидола не жалей. - и ушел с мужиками забивать «козла».

Работа была конечно не сахар, но я же трудолюбивый поэтому хреначил от души. Часа через два солидол кончился. Я посмотрел по сторонам и ничего похожего не обнаружил. Поэтому тоже пошел в вагончик.

- Все? - не понял наставник с азартом захреначив дупля.

- Ну да, катка на четыре хватило — ответил я рассматривая женщину годов тридцати которая сидела у окна и отмечала груженные машины. Она кстати тоже бросала взгляды в мою сторону. Но все испортил наставник:

- На каких четыре мне ж там на месяц выписали. Ну-ка пойдем. - нацепил он телогрейку.

Я уже понял, что сделал что-то не так и уныло поплелся следом. Наставник подошел к экскаватору, заглянул в пустое ведро из-под солидола. Хмыкнул. Залез в кабину, завел и немного отъехал. На том месте где стоял экскаватор на земле было четыре кучи солидола:

- Ты понимаешь что ты все манжеты выдавил? - взревел наставник.

- Так вы же сами сказали солидола не жалей. Ну я и не жалел если вам не жалко.

- Да мне-то не жалко, но соображать то надо. Ладно пошли жрать, в выходные поменяешь. Обеды возили с какой-то столовой. Это вам не армейская баланда, но помимо жратвы у меня был еще один интерес и я продолжил пересматривание с учетчицей. И опять вмешался наставник — Танюха, ты зря с ним пересматриваешься, если он так и тебя начнет шприцевать как экскаватор ты с декретов не вылезешь. Так что поаккуратней с ним! - но та только рассмеялась, а я понял что она не замужем.

Но это уже другая история и так лимит уже перебрал.

в чернильницу. И заправлялись эти самые авторучки анилиновыми чернилами разнообразных цветов – синими, фиолетовыми, зелёными и красными. У каждого солдата имелась авторучка, а в тумбочке стоял флакон с чернилами.

Кстати, в нашей части о дедах и даже разговору не было, хотя в стоящей рядом пехоте эта самая дедовщина ощущалась весьма заметно. Вообще, по поводу дедовщины – так тут всё зависит от полкана. Будет полкан нормальный – никакой дедовщины, будет раздолбай – соответственно и деды будут.

Жили дружно, в нашем взводе связи как-то оказалось, что большинство имеет руки, растущие откуда надо (ремонтировали приёмники, редкие тогда ещё телевизоры, фотоаппараты и много чего ещё), поэтому во взводной кассе всегда имелись деньги – на чей-то день рождения, на праздник, ну и т. д. . На третьем году моей службы взвод дружно отметил пасху. Почти все завалились спать, а нам с товарищем то ли водки не хватило, то ли что ещё, но спать нам не хотелось. И вдруг нам в голову клюнула идея: НА

ПАСХУ НАДО КРАСИТЬ ЯЙЦА!!!

Процедура оказалась простая – спускаешь с клиента трусы и плещешь из флакона с чернилами.

Следующий за пасхой день был нашим банным днём, и как то так получилось, что до бани (а наша очередь была в 16 часов) никто не обнаружил покраски. И мы с товарищем как-то потеряли из виду это обстоятельство. В общем, комвзвода чуть не помер, из предбанника он кое-как выполз на карачках. А нам с товарищем пришлось одеваться, не мывшись, на бегу по улице. Потому что только мы двое были не крашеные. Ночь нам пришлось прятаться, ну а к утру народ уже остыл. Нас даже не побили.

у нас из-за узбеков. Было их в нашей роте человек тридцать, отсюда и проблемы, ну как проблемы… они собирались оптом и регулярно нас били и от этого естественно у нас бывали проблемы…

Грузины держались друг за друга, казахи тоже не давали себе в кашу плевать, а вот за нас русскоукробелорусов, некому было заступиться. Мы никому не были нужны, даже самим себе, вот и терпели регулярные набеги от тамерланова войска.

Самое большее, что мы могли выставить – это человек десять (У остальных наших воинов возникали неотложные дела…) Вот и получались не эпические битвы, а доказательство преимущества среднеазиатского образа жизни.

Но вот, месяца полтора спустя на пороге нашей казармы появился Он.

Ростом не особо высок, но метра два в нем, конечно же, было, может чуть больше.

Голова огромная как у коня, пузо выпирает и если отойти подальше и посмотреть издалека, то по пропорциям кажется, что он маленький и толстенький, но как только к нему приближался обычный человек, то от их сочетания становилось понятно, что в этой жизни, не все еще нам понятно…

Родом он был из глухой белоруской деревни и носил гордую фамилию

Потоцкий.

По натуре был он человеком ласковым и стеснительным и это как раз не удивительно, ведь иначе какой-нибудь любвеобильный кроманьонец, так бы и не осмелился приблизиться к неандертальцу - далекому предку нашего

Потоцкого по женской линии.

Потоцкий почему-то панически боялся любого начальства, даже сержантов, он был медлительным и совсем неспортивным человеком, но при массе в двести килограммов и силой, как у оборотня – это были абсолютно не его проблемы.

Командир части, называл нашу роту бандеровским отрядом. Представьте себе

- рота солдат, позади которой марширует гигантский человек одетый в черный зэковский бушлат, серые брюки, на голове маленькая тюбетейка в виде солдатской шапки, а на ногах сапоги с разрезанными сзади голенищами. Из всего необходимого обмундирования, на складе только и оказалась шапка и кирзы сорок восьмого размера, а остальное – в чем забрали в армию, в том месяца три и служил, аж пока не пришла из округа сшитая на заказ гулливеровская форма.

Не знаю почему, но мы с ним как-то сразу сдружились, хоть по началу я опасался приближаться к этому огромному человеку, мне очень стыдно, но я боялся, что он меня укусит, если вдруг сойдет с ума. Вам это, наверное, покажется смешным, просто вы Потоцкого не видели. А вот дрессировщики львов меня поймут…

Первый раз он удивил меня, когда рота получала на складе толстые солдатские лыжи для кросса. Нескольким счастливчикам не хватило и они отправились в теплую казарму ждать возвращения уставших героев-лыжников.

Время поджимало, скоро на старт, все подгоняют крепления и цепляют к ногам тяжеленные дрова, а Потоцкий зудит мне над ухом со смешным белорусским говорком:

- Ой, мамочки, ой убъющь я на этих прыдуркаватых лыжах, я же сроду на них ня ездиу. Ой шо са мной будзе…

Вдруг за спиной послышался громкий треск, от которого я подпрыгнул – это мой огромный друг незаметно сломал свою лыжу пополам, просто держа ее поставленными рядом ручками. Я пробовал потом переломить такую дровыняку об колено, неа, не смог.

Время шло и рано или поздно, но Потоцкий должен был нарваться на тамерланово войско из тридцати сабель…

И этот день настал.

Обед. Наш богатырь возвышался с краю стола и привычно держал миску за дно, как блюдце (так ему было удобнее), напротив Потоцкого сидел свирепый узбек – главный батыр и предводитель их войска. Батыр решил -

«пора», схватил черпак и начал трясти его перед огромным добродушным лицом белоруса, выкрикивая всякие тюркские ругательства…

Гигант промолчал, опустил глаза и молча продолжил есть дальше. Тут и батыр довольный произведенным эффектом отложил черпак и тоже вернулся к трапезе.

Внезапно (хотя слово «внезапно» придумано не для динозавров) Потоцкий улучил момент и дал узбеку отцовского леща.

Батыр даже не ойкнув рухнул лицом в тарелку обрызгав супом всех за столом.

Крики! шум! угрозы! Земляки вынесли тело батыра на улицу, только там к нему вернулось сознание.

Я, как и все русобелоукраинцы нашей роты, понимал что жить нам осталось примерно до ужина, да и хрен с ним, не впервой, но что это за лещ такой, от которого человек напрочь выключается?

И Потоцкий еще раз продемонстрировал этот фокус на солдатской миске, тут все встало на свои места. После леща по дну, миска навсегда потеряла симметрию и сделалась неустойчивой, как будто грузовик проехал.

Вечером мы сидели в полупустой казарме и тихо беседовали. В воздухе пахло кровью, да и ощущения мерзкие – не поймешь толи жарко тебе, толи холодно. Страшно, одним словом.

Весело и беззаботно было только чудо богатырю и он болтал без умолку о разных гражданских глупостях. Я попытался вернуть его на нашу грешную татаро-монгольскую землю:

- Видимо сейчас придут узбеки тебя бить. Ну и нас четверых заодно. Надо бы приготовиться как-то…

- А чего там готовится, как придут, так и наполучают ляшчей, как сьоння в столовой. Я, кстати, часто дома драуся дярэуня на дярэуню. Ох и вещело было. Придет ко мне одна дярэуня, даст деньог и я иду с ними лупить тамтую дярэуню. А потом наоборот – те собрали деньог, заплатили мне и мы идем лупцевать перших…

Но веселее от этого святочного рассказа нам не стало. Видимо наш бандеровец не очень себе представлял коварных азиатов в количестве тридцати штук.

Ну, вот и все.

Топот сапог, сквозь лес коек мы увидели вражье войско. Узбеки стояли в центральном проходе и гортанно выкрикивали:

- Патоски, выхади шакал, убивать тебя будем!

Потоцкий поднялся с табуретки и направился к ним с трудом протискиваясь между коек.

Мы вчетвером встали и обреченно поплелись за ним.

Белорус оглянулся и спросил с улыбкой:

- Ой, а вы ж куда? Щидите тут, шобы я вас случайно не зачапиу. Щидите гавару!

Мы послушно сели, а дальше начались живые картинки из русских эпических былин.

Илья Муромец подошел к воинству поганому и сказал:

- Шо чурки не русские, приперлища?

Самый могучий Челубей еле доставал Муромцу носом до [м]ляхи ремня.

И тут началось – все тридцать бусурман с гиканьем кинулись на Богатыря со всех сторон, пытаясь его расшатать. До лица, конечно, никто достать не мог, поэтому их азиатские кулачки уютно тыкались богатырю в огромный живот как в подушку.

Самое дикое, что Потоцкий смеялся. Ему было весело!

Ситуация становилась патовой, Муромец их не только не бил, но даже не воспринял всерьез, а визгливое войско Батыя безрезультатно раскачивало богатыря, будто дошколята борются со своим игривым отцом.

В конце концов Потоцкому это наскучило и он решил освободиться от этих гигантских пчел. Богатырь хватал врагов за ремни, бережно отрывал от пола и откидывал от себя метра на два. Сразу по двое. При этом он счастливо хохотал и комментировал:

- Потешные вы чурки, как дети малые. Летите уже, поигралищя и буде…

Бусурманское войско пришло в замешательство, первый раз в жизни их неистовый бой превращался в балаган.

Тут кто-то из них вспомнил про ремень, извернулся и достал богатырю пряжкой до лица.

Потоцкий издал рев как из ночных джунглей, резко выхватил обидчика из толпы и только теперь включив всю свою звериную дурь, двумя руками забросил его вертикально вверх. Узбек с глухим ударом встретился с высоким казарменным потолком и посыпался вниз вместе с разбитыми лампами дневного света.

Потоцкий как цирковой лев, прорвавшийся на зрительские трибуны, сеял панику и разрушения. Лютые враги моментально превратились в пингвинчиков, которые с пробуксовкой сваливали от вертолета. Потоцкий хотел уничтожить всех, но, к счастью, так никого и не поймал.

Несколько секунд и казарма опустела. Один особо впечатлительный узбек, даже бросил табуретку и попытался выпрыгнуть вслед за ней в разбитое окно…

Муромец вернулся в наш угол, мы слегка напряглись (черт его знает, как у неандертальцев с торможением…) Он сел на свой табурет, пощупал вспухшую губу и сказал:

- Эх, перестарауся, боюся я, шо чурки всеж таки заложат меня сержантам.

Хлопцы, може у кого жеркало есть глянуць на свою рожу?

думал, так и надо в армии. Взял на складе две пары боксерских перчаток и вечером устраивал тренировки в роте-законное педагогическое мероприятие.

Но вот через год службы прислали ротным кадрового офицера, из Германии. Сам он из Карабаха был. Армянин. Забыл фамилию. Крепкий низкорослый капитан. Очень аккуратный с безукоризненным русским языком (пока писал -вспомнил фамилию-Давидян). Я поразился его знанию психологии солдата и умению управлять только легитимными методами. Кстати, был он мастером спорта по борьбе. Если солдат не выполнял приказы, он спокойным голосом делал ему замечание, потом все действия по уставу. В конце концов, через 3-4 минуты солдат оказывался на полковой губе, где проводил 3 суток за уборкой дерьма на свинарнике. Для мусульманина это было не очень комфортно.

Начальник губы - прапор – тоже мусульманин. Наш ротный настоятельно рекомендовал ему использовать все законные педагогические методы. Если солдат оказывал неповиновение его везли на губу в Нахичевань. Лично я ничего не знал об их методах воспитания, но оттуда солдаты возвращались тихими и задумчивыми. Так, буквально, за месяц в батальоне был наведен порядок без мордобоя.

Нам, офицерам, очень понравились эти нововведения. Особенно нашим замполитам.

Подходит замполит Яковлев Витя, знавший своих подчиненных по имени отчеству (80 процентов служивых грузины , армяне, чечены и т. д.) И объявляет солдату:

– Как Вы, многоуважаемый Хадис Мухамбетович, изволите общаться: по Уставу или традиционными методами доармянской эпохи нашего батальона? — И солдат задумывается.

Короче, свозили в Нахичевань пару человек и батальон стал лучшим в дивизии. В последний год службы, на календаре с Кикабидзе, каждый прошедший день отмечали крестиком... Было трудно физически, но сейчас вспоминаю те времена с нежной ностальгией. Все пройдет, писал Соломон

которых являлась их бесплатность. Да ладно, не буду ходить вокруг да около, а перейду к теме разговора. К Боди Арту.

- Уроды! Сволочи! - ругался курсант Н. Повод для гнева у него был самый пресерьёзный. Кто-то спёр единственную пару носков, тщательно выстиранную и вывешенную сушится на ночь. Конечно, не бог весть, какая потеря, если бы сейчас было не пять часов утра, а через пару часов государственный экзамен по лётной подготовке. Исправить ситуацию покупкой новой пары в военторге не представлялось возможным.

Вздохнув, курсант Н. натянул лётные ботинки на босу ногу. При ходьбе, конечно, отсутствие данного предмета одежды заметно не было, брючины комбинезона скрывали, но стоило только сесть, как тайное становилось явным. В том-то и дело, что вертолёт пилотируют сидя, а предстать перед глазами проверяющего в виде Остапа Бендера курсанту Н. не хотелось. Курсант Н. попытался натянуть штанины пониже, но это у него не получилось. После нескольких стирок комбинезон изрядно сел.

- Что делать, что делать? - лихорадочно думал курсант Н. Вдруг его взгляду попалась коробка с фломастерами, - а что если нарисовать носки? - мелькнула мысль.

- И то правда, кто там будет к моим ногам присматриваться, - решил курсант Н. и принялся воплощать идею в жизнь.

Но как говорится, лучшее, враг хорошего. Беда в том, что курсант Н. умел рисовать. Будь он таким как все, он бы затушевал нижние части своих конечностей черным или синим цветом, и всё бы прошло незамеченно. Но нет, его душа художника потребовала творчества, и минут через десять на ногах курсанта Н. красовались великолепные, но увы, запрещённые уставом цветные носки.

Рассекая лопастями прохладный, утренний воздух, восьмёрка послушно воле пилота выполняла полетное задание. Вираж, разворот, ещё вираж. Проверяющий, майор У., сидя на правом сидении, откровенно скучал.

- Ну что тут говорить, этот выпуск хорошо подготовлен, шутка ли, лишний год лётной практики! - думал он. И вправду, восьмерым из десяти курсантов смело можно ставить отличные оценки.

- Вот только наверху эту «объективность» не поймут! - завершил свою мысль майор У. и принялся искать, как говорят в народе, до чего докопаться.

Собственно и докопаться было не до чего, курсант Н. выдерживал все параметры полёта на оценку отлично. Майор Н. вздохнул и перевёл взгляд с приборной доски на курсанта.

- И в кабине чувствует себя уверенно, - подумал было майор У., как вдруг досадливо поморщился, - какой наглец, пришёл в цветных носках!

После очередной эволюции вертолёт оказался носом к восходящему солнцу. Его лучи проникли в стеклянную кабину вертолёта. В их свете, волосы, которые изрядно росли на ногах курсанта Н., засеребрились.

- Почудилось? - подумал майор У., ему показалось, что волосы у курсанта Н., были и на носках. Что явно противоречило здравому смыслу. Он сморгнул, но всё осталось по-прежнему. Озадаченный этой проблемой, майор У., жестом привлёк внимание бортового техника капитана Р., до этого времени сохранявшего полную безучастность к происходящему. Капитан Р. посмотрел на ноги курсанта, а затем на майора. По его взгляду, майор У. понял, что тот видел то же самое. Это было уже лучше, значит, дело не в глюке, а в феномене носков курсанта, с которым майор У. решил разобраться тут же. Он расстегнул привязные ремни и подвесную систему парашюта. Перегнувшись через пульт управления автопилотом, он вблизи рассмотрел это чудо чулочно-носочной промышленности.

Поняв в чём дело, он занял своё место и призвав всю свою волю, чтобы не рассмеяться, спросил: - Товарищ курсант, а что у вас за носки?

Курсант Н., который до этого, забыв о тех самых носках, всецело отдавался полётному заданию, опешив от неожиданного вопроса, выложил всё как на духу.

Едва дослушав объяснения курсанта, майор У. и капитан Р. разразились громким хохотом. После посадки инструктор курсанта Н., лейтенант А., был немало озадачен, когда из вертолёта вышли продолжавшие хохотать майор У. и капитан Р., а за ними смущённый и покрасневший курсант Н. Но едва выслушав объяснения, лейтенант А принялся хохотать сам. Через минут десять, хохотала вся эскадрилья.

Тем не менее, курсант Н. , получил оценку отлично. А это значит, что его художества были не зря.