Истории о армии #товарищ

известную песню: « Мы тебя любим сердечно».

С приходом к власти большевиков, «качать товарища» стал всеобщим развлечением. Скажем, на митинге выступает оратор: председатель бедкома, домкома, «любимый вождь» Л. Троцкий, а восторженная толпа в экстазе ревёт: «качать товарища! » И, хватали оратора, да так подбрасывали вверх, что у того кепка летела в одну сторону, калошы - в другую. Потом долго искали. Нет, не оратора, а кепку, калошы или другой какой-нибудь предмет одежды.

Позднее такой чести удостаивались военные, шахтеры, нефтяники, летчики, полярники, представители других героических профессий. Но, со временем, партийных вождей качать перестали. Ибо до них дотрагиваться было запрещено. За такие вольности, фамильярность, несознательных граждан могли отправить к белым медведям, а могли и к стенке поставить…

Весёлая забава «качать товарища» дожила до пресловутого застойного периода и приказала долго жить. Почему? Да потому, что «качать товарища», по сути, превратилась в инструмент интриг – к сведении счетов друг с другом и обрела дурную славу…

В начале семидесятых прошлого века, в одном военно-учебном заведении Минобороны СССР, произошел дикий случай. Фабула этой реальной истории такова:

…Жил-был начальник курса, подполковник - самодур и держиморда. Если из его фамилии убрать одну букву, то получиться его прозвище - «Подлянко». Да, он был настоящим сатрапом! Армейский «дуб» и карьерист «Подлянко» открыто лебезил перед командованием и даже не жестко, а жестоко давил на своих подчиненных, на военных – слушателей, а те отвечали ему той же звонкой монетой – ненавистью. У «Подлянко» была заветная мечта, спал и видел себя генералом. Если бы он своего достиг, тогда изречение великого хирурга Н. И. Пирогова было бы, в самую точку: «Нет в мире больших сволочей, чем генералы из врачей».

Но, «Подлянко», как говорят в армии: «Проехался рылом мимо взлётной полосы».

С ним приключилось такое, что он не попал, а вляпался в историю:

По завершении церемонии вручении дипломов на выпускном вечере, несколько десяток свежеиспеченных лейтенантов подлетели к бывшему начальнику курса, с криками «качать товарища «Подлянко! », схватили его и стали подбрасывать вверх. Звучит дружная команда «раз! », и «Подлянко» полетел в воздух, и с него слетела фуражка. Под команду «два! », когда он руками воздух хватал, из его кармана выпала здоровенная связка ключей. А когда прозвучала «три! », лейтенанты подбросили его с нездешней силой вверх и …разбежались.

Не в меру упитанный «Подлянко» с высоты птичьего полета звезданулся об асфальт и хрюкнул! Как говориться: «сам вдребезги, а калошам хоть бы хны! » В том смысле, что он целый месяц пролежал в госпитале. А лейтенанты – охламоны, виновники сей «забавы», имея в карманах билеты, удостоверения и диплом, прямо с плаца рванули, кто в аэропорт, а кто на вокзал, где в камерах хранения заблаговременно очутились их чемоданы…

Непостижимо – но факт: информация об инциденте, усилиями «доброжелателей» была доведена, как говорили в «приснопамятные» времена, «руководителям партии и правительства». По свидетельству очевидцев этот курьез несказанно развеселил многих на Старой площади. М. Суслов не разделял весёлый настрой товарищей и увещевал, дескать, необходимо провести следствие и строго наказать лейтенантов. Л. И. Брежнев утирая слезу, неожиданно его спросил: «Михал Андреич, а тебя никогда не качали? » А тот растерялся. В Политбюро наступила гробовая тишина. И вдруг, все присутствующие словно по команде стали хохотать еще сильнее…

По высочайшему велению, было принято мудрое решение: лейтенантов – оболтусов не наказывать, во всем виноват дурак - «Подлянко» который допустил их к своему телу, но сжалились над ним и ему было дозволено дослужиться до… пенсии. А самое главное: отныне подкидывать должностных лиц в воздух – «качать товарища! » было запрещено.

Благодаря курьезу с «Подлянко» появилось поговорка: " ТРИЖДЫ БРОСИЛИ – ДВАЖДЫ ПОЙМАЛИ" или " БРОСИЛИ ТРИЖДЫ, А ПОЙМАЛИ ДВАЖДЫ"

дежурного звена, с семьями отправлялись на плажи Юрмалы и других великолепных курортов Рижского взморья. А комдив решил приехать в полк именно в выходные и непременно устроить общий сбор полка по тревоге.

Сбор осуществлялся по отработанной технологии: с аэродрома высылался автобус и проезжая по пляжам, собирал летчиков, бывавших в любом состоянии, до кучи. Решив оптимизировать этот процесс, летчик Б. подходит к комдиву и говорит:

- Товарищ командир, разрешите мне на разведку погоды слетать на боевом самолете ?

А на разведку погоды положено летать только на "спарке" - учебно-боевом варианте. Но как своему фронтовому другу, с которым пролетели много военных километров, комдив разрешил разведку погоды на боевом самолете МиГ-19.

Теперь представьте себе картину: теплое летнее солнышко, великолепное море, пляж, забитый детьми и их родителями, вино у родителей и ситро у деток. И вот среди этой идиллии непонятно откуда сначала робко, а потом все сильнее и сильнее появляется громоподобный звук: это Б. на высоте около 200 метров сделал заход вдоль пляжа на максимально возможной скорости...

На плаже после нескольких секунд столбняка началось броуновское движение! Все военные, побросав семьи и пожитки, кинулись искать транспорт до аэродрома. Ехали кто как мог - на попутках, на такси, на рейсовых автобусах. Семьи остались в полном неведении, что-же им делать: ехать домой и собираться в эвакуацию в связи с началом военных действий или ждать решения своей судьбы прямо на пляже.

После этого летчик Б. на разведку погоды не летал никогда. О том, что он услышал на аэродроме от сослуживцев история умалчивает.

в марте 1944 года овладели островом.

Йокои, как и все солдаты, принял воинскую присягу в которой было сказано, что солдат императорской армии не имеет права сдаваться на милость победителю и должен сражаться до смерти. Это требовал император, это изо дня в день твердили офицеры и он верил им как и тысячи японских солдат.

Когда американцы захватили остров он не сдался и, следуя присяге, вместе с десятком выживших солдат, ушел в самую дикую и неприступную часть острова, где они обнаружили удобную пещеру и обосновались в ней. Спрятав в пещере оружие они стали дожидаться возвращения японской армии.

Шли годы, армия не возвращалась, постепенно умирали друзья Йокои. Вскоре их осталось трое, да ещё случилась беда — жуткий ураган обрушился на остров, сметая все плодовые деревья. Пищи осталось лишь на одного, пришлось бросить жребий. Соити выйграл, а остальным пришлось перебраться в другую пещеру. В течении нескольких дней они умерли, отравившись ядовитым плодом федериковой пальмы.

Йокои остался совсем один. За восемь лет он не обмолвился словом ни с одним человеком. Иногда он видел островитян, но тщательно прятался от них, так как их было много, а японскому солдату нельзя сдаваться в плен ни при каких условиях. Сети и капканы, сделанные из подручных средств, обеспечивали его пищей. Одежда истлела и Соити пришлось делать ее из подручных средств — пальмовых листьев и коры, благо до войны он был портным. Но ему на это было наплевать, лишь оружие бережно хранилось и смазывалось все эти годы, ведь в любой момент на остров могли вернуться японские офицеры и приказать ему идти в бой. Долгие годы он жил в джунглях избегая малейшего контакта с местным населением и лишь в 1972 году его схватили два местных парня когда он ловил рыбу в реке. Этого странного старика в странной одежде они отвели в свою деревню. Йокои сгорал от стыда — шутка ли его, японского солдата, присягнувшего императору, что он никогда не сдастся, взяли в плен какие-то крестьяне. Он знал, что его ждет, но ничего не мог поделать. Офицеры не раз и не два ему твердили, что в случае поимки его сначала будут долго пытать, а потом казнят. Так что он морально уже был готов к смерти, склонил голову, сложил вместе ладони и медленно брел на казнь.

Однако рыбаки отвели его не к палачу, а в полицию откуда его отправили в больницу. Поняв, что его не убьют он прежде чем отправиться в больницу вместе с одним из рыбаков отправился обратно в пещеру, где выкопал останки товарищей и сложил их в небольшой мешок с который не выпускал из рук даже на аэродроме. В больницу ему все таки лечь пришлось, на обследование. Однако он оказался совершенно здоров, несмотря на худобу. Уже на следующий день его навестил японский консул, которому пришлось отвечать на множественные вопросы Соити, которые у него скопились за двадцать восемь лет. Прежде всего он узнал, что война уже давно закончилась, Япония проиграла, а от новости, что Япония и США ныне союзники и партнеры у него вообще голова пошла кругом. Лишь узнав, что Рузвельт давно умер, он впервые улыбнулся. Японское правительство послало за своим забытым солдатом гигантский авиалайнер. В аэропорту его как героя встречали десятки тысяч людей. Император, верность которому он сохранял все эти годы, даже отправил ему приветственную телеграмму, а военное ведомство выплатило жалование за двадцать восемь лет.

Удивительно, насколько можно промыть человеку мозги.

© DI HALT

в школе я был хулиганом, меня выперли после восьмого класса – пришлось идти в техникум.

И вот, получен диплом о среднем техническом образовании – впереди служба в рядах. Два года терять, а хочется учиться дальше. Но есть альтернатива – военно- инженерное училище. Тогда (да и сейчас) в Ленинграде их было в достатке – выбирай на вкус.

Заявление, медкомиссия в военкомате, предписание на прибытие – лагерь абитуриентов в области, от города километров восемьдесят. Как потом выяснилось, отдельная рота из технарей – то есть постарше и с дипломами, а не школьными свидетельствами об образовании, специально была вызвана и сформирована на две недели раньше остальных – нас привлекли к обустройству лагеря.

Всего было одиннадцать рот на полторы тысячи абитуриентов. Приём на первый курс – шестьсот с чем- то человек. Даже конкурс присутствовал. Девять рот – вчерашние школьники, десятая- наша- после техникумов, и одиннадцатая – ребята, отслужившие по году в армии, и изъявившие желание стать офицерами.

Две недели мы ставили палатки (вы видели палатку с двухъярусными нарами на сто пятьдесят человек? ), таскали матрасы и собирали нары. Успели подружиться. Это было как небольшой отпуск на природе – кормят от пуза, режим, как таковой отсутствует, красота. Кстати, у нашей, и у одиннадцатой роты палатки стояли обособленно, и были зимние, двуслойные и прорезиненные.

Потом в лагерь начали прибывать будущие курсанты. Посчитались, организовались, и началась собственно абитура. В столовую строем, строгий режим, личные вещи под замок в каптёрку, одежда – одинаковые синие тренировочные костюмы, при себе можно иметь бумажник и сигареты, обязательно нужно – карточку абитуриента.

Расписание экзаменов, их всего четыре, как везде, перед каждым- по несколько дней на подготовку.

Примерно за неделю жизнь в лагере устоялась. И сразу выяснились особенности отношений. Девяносто девять процентов приехавших хотят поступить и волнуются из за конкурса. У школьников перед нами преимущество – они хорошо помнят общеобразовательные предметы- только что в школе экзамены сдали. А мы уже три года как забыли про них. Но и у нас преимущество – негласное правило, по которому человек с дипломом, идущий учиться по своей специальности, всегда предпочтительнее бывшего школяра.

И тут же сидят представители общевойсковых и командных училищ – вербуют не сдавших экзамены к себе – им же надо набор обеспечивать?

И есть ещё категория «абитуриентов» - которые изначально никуда поступать не собираются. Заявление в училище – это полгода отсрочки от армии, и в случае, если училище находится в другом городе, проезд и питание в дороге – за счёт министерства обороны. Я общался с романтиком из Владивостока, которому просто хотелось прокатиться, посмотреть страну.

Отдельная категория сволочи – компания урюков из Средней, вроде бы Азии. Какого чёрта они попёрлись сюда? Ленинград посмотреть? Вместо этого – лагерь за колючей проволокой, режим и неизбежное увольнение – какие на хрен экзамены, они по Русски- то еле говорили. На правила им было наплевать, на режим и прямых командиров (курсанты второго курса училища) тоже. Держались вызывающе и особняком, штатскую одежду не сдали (двое вообще в Бухарских халатах), в основном их можно было увидеть, сидевшими на корточках кружком, и потягивающими очередной косячок, передавая друг другу по очереди. Так получилось, что поселили их вместе со школьниками, и те их просто побаивались – понятно, пацаны вчера только от мамы, семнадцать лет, а тут эти бородатые абреки.

Я всегда учился неплохо, экзамены сдавал в пределах тройка- четвёрка, был достаточно уверен в поступлении, но хотелось что- то ещё придумать для подстраховки. В карточку абитуриента любой из начальства имел право вписать замечание. Всё это учитывалось на приёмной комиссии.

А собственно, почему только взыскание?

И вот родился такой план. Я пообщался в сторонке с парнем, которому безусловно можно было доверять.

- Так, схема сработает два раза точно, три раза со скрипом. За четвёртый не поручусь. Я отдаю тебе свой бумажник, ты его денёк другой позасвечиваешь, потом возвращаешь. Всем говоришь, якобы потерял. Я его якобы нахожу, отношу в штаб, тебе его возвращают, мне благодарность в приказе. Недельки через две повторишь уже для себя- придумай что- нибудь другое, хотя бумажник лучше.

- Ну ты жук, ха ха. Годится, давай сыграем.

Ну и вот, я поднимаюсь в штаб, товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться, вот, так сказать нашёл. В бумажнике мои тридцать рублей и комсомольский билет моего сообщника.

Иду обратно, слышу по громкой связи – «абитуриент такой- то немедленно прибыть к штабу! »

Сработало.

Вечернее построение. Полторы тысячи рыл смотрят, как меня торжественно вызывают в центр плаца, жмут руку, произносят прочувственные слова «…рад, что именно такие люди идут служить офицерами в Советскую армию…» Даже неудобно. Не ожидал такого пафоса.

Отвечать «Служу Советскому Союзу» я ещё не имею права, вспомнив своего деда- вольноопределящегося в 1916-м году, щёлкнул по – белогвардейски пятками с резким поклоном, и строевым шагом отбыл в роту.

Поздравлением дело не закончилось. Меня поощрили увольнительной. Абитуриента- увольнительной. Кто служил, тот поймёт.

Правда эта увольнительная превратилась в бешеную беготню по магазинам – половина роты напихала мне денег с поручением что- то купить. Футбольный мяч в том числе. Еле дотащил – одних кед пар восемь.

Теперь отступление. Режим действительно был строгий – отчасти так отсеивались неприспособленные к дисциплине и порядку. Громкий конфликт – на первый раз замечание в карточку, второй – скатертью дорога. Пьянка, драка – пинок под зад без разговоров. Даже платочком вслед не помашут.

Отчего абреков до сих пор не выгнали – очевидно решали вопрос, чтобы их всех одновременно на хрен, и чтобы по городу не болтались- они же ещё под юрисдикцией министерства обороны. Чтоб из лагеря – без остановок в родной аул. Неприятностей не хотели. Мерзавцы продолжали вести себя по хамски, очевидно решили, что если их не трогают, то так и надо.

Вот с ними у нас и вышло столкновение. Мы вышли на поле- в футбол поиграть- тем самым купленным мячом. Поиграть удалось минут пять – на поле вываливает эта шобла –

- Вы паыгралы, таперь дайти нам паиграт.

Обидно до слёз – и даже ответить нельзя- попадёшь на взыскание, вылетишь с приёмной комиссии. Мы поскрипели зубами и пошли с поля.

- Э, куда пашол, мячик аставь!

Это уже запредельное хамство. Наш, собственный, на свои деньги купленный?

Ушли молча, но клокотало так, что руки тряслись.

На следующий день, после отбоя, получаю лёгкий тычок в бок и шёпотом-

- Чёрные за толчком косяк давят, пойдёшь?

Я пружиной выскочил из койки. Желающих набралось примерно втрое больше, чем басмачей. Подобрались мы бесшумно, и вся акция заняла не больше пятнадцати секунд – с таким перевесом сил мы их просто разорвали. Акция происходила в тишине – мы молчали, а они были не в состоянии даже мычать. Самое мягкое – это полубессознательную тушу, взявши вдвоём за руки несколько раз со всей дури приложить мордой об сосну. То ли крошки коры врассыпную, то ли зубы -и кора и зубы были одинакового коричневого цвета.

- Всё, уходим! Шёпотом, но громким.

Никаких последствий не было . Вообще. Просто наутро басмачи исчезли, расследовать никто ничего не стал – очевидно командование эти уроды достали так, что офицеры были несказанно рады избавиться от этой банды.

Экзамены благополучно сданы, кому не повезло, уехали, мы ждём приёмную комиссию, а пока- расширенный медосмотр.

Вот тут меня и настигла судьба. Офтальмолог мимоходом спросил –

- А что это у Вас слеза в глазу?

- У меня всегда так. Сколько помню – мне не мешает.

Он порылся в справочнике, хмыкнул, потом провёл небольшое исследование и поставил диагноз – «Врождённое уродство, непроходимость слёзного протока на левом глазу». Негоден.

И последний эпизод. Кто скомандовал «Рота, смирно! », когда я зашёл попрощаться? Меня провожали строем. Сколько лет прошло, а вспоминаю как шёл через строй – слёзы наворачиваются.

И в прямом и в переносном смысле – проток- то непроходимый. Вот и сейчас капнуло…

«Есть! » – видимо, был ему какой-то резон в этом деле. А мало того, что у него голова была светлая, так еще и седая, что в наших доблестных войсках только усугубилось: слишком поздно он включил «режим дурака».

Еще на сборном пункте офицер, приехавший забирать партию новобранцев, почитал личное дело Петрова и пригрозил, что поставит его писарем в штаб. Петров улыбнулся застенчиво, но промолчал: всякому офицеру верить на сборном пункте – мигом окажешься хрен знает где.

Познакомился я с ним уже на КМБ. Скромный, молчаливый, ни в одном месте не спортивный, но эрудированный – аж общаться приятно. В один батальон в итоге и попали. Через полгода он, как уже говорилось, поседел еще больше, так что даже короткая стрижка этого не скрывала. А офицеры и прапорщики батальона, поняв, что новый писарь (он же хакер, он же ремонтник он же… – список можно продолжать) быстро разбирается во многих вещах, а более всего – в куче бумаг, постарались спихнуть ему как можно больше обязанностей. Начальник штаба вместе с комбатом, правда, быстро всех отвадили, лишив самых хитрожопых премии. А через полгода доблестного труда даже младшего сержанта дали.

В батальоне Петрова не трогали: во-первых, считали безобидным: он умудрялся все конфликты, даже прошедшие точку невозврата, решать мирным путем, а во-вторых, прекрасно понимали, что с «крышующими» его майорами да капитанами ссориться не резон. Да и он не лез в дела батальона: вставал раньше всех, ложился позже всех, когда документы доделывал к утру. Мы даже не всегда знали, ночевал ли он в казарме, или провел ночь, заполняя книги да журналы.

И вот в один из дней приключилась у нашего уже младшего сержанта Петрова неприятность: слетела винда, а работы – непочатый край. Начальник штаба быстро раздобыл ему телефон с интернетом, и Петров начал отчаянно гуглить.

В тот момент дневальным по штабу стоял паренек, не так давно пришедший с КМБ. Лиц командиров он не знал, но в званиях разбирался. То есть полковника от прапорщика отличить мог вполне. Проблема была в одном: близоруким оказался, и на какой-то ляд снял (или не надел) очки. В ту минуту, как на грех, появился командир бригады. Появлялся он всегда одинаково: сперва его живот, а через секунду он сам, сверкая полковничьими звездами. Дневальный прищурился, разглядел три искорки на полевых фальшпогонах, но размер не определил (счел старлеем) и просто молча отдал честь. Комбриг это любил: он всегда старался заходить в батальоны как вежливый лось, тихо и по возможности незаметно. И вот так тихо он вошел в кабинет начальника штаба, где несчастный Петров, матерясь про себя, искал способы воскресить шайтан-машину в кратчайшие сроки. Отметим, что сидел он спиной к двери, и вошедшего просто не заметил.

Комбриг посмотрел на эту картину, подошел поближе, пару секунд разглядывал подробности вопиющего нарушения всего, чего можно, после чего отвесил такого хозяйского леща Петрову. Тот от неожиданности аж взлетел. Глаза углядели созвездия на плечах, и в ближайших кабинетах зазвенели стекла от могучего: «Здражлатащполковник! »

На вопль из своего закутка вылетел начальник штаба и вытянулся по стойке смирно.

– Почему солдат с телефоном? – строго спросил комбриг.

– Пытаемся комп починить, система слетела, тут же отрапортовал начальник штаба.

– Почему солдат не стриженный? – продолжал допытываться полкан. Следует отдать должное, Петров на тот момент действительно сильно оброс: ему банально некогда было постричься, да и острой необходимости не было, он попросту игнорировал все построения.

– Пострижем.

– Почему солдат седой? . .

Ответа найти никто не сумел. Комбриг прошелся по кабинетам, выдал замечания по поводу чайников и чешущих языками гражданских тёть, вставил пистон комбату и начальнику штаба и уплыл куда-то в направлении соседних зданий. К дневальному подошел злой Петров. Неизвестно, чем закончился их разговор, но дневальный с того дня всегда был при очках и время от времени бегал на улицу посмотреть, нет ли больших звезд в непосредственной близости от штаба.

Через пару часов после ухода полковника, Петрову пришлось нести документы в штаб бригады. Там он переceкся с батальонным замполитом, который отчаянно пытался придать своей морде серьезное выражение. Получалось не очень. А когда он увидел Петрова, его вообще затрясло от беззвучного хохота.

– Товарищ майор, что случилось? – поинтересовался тот.

Проржавшись, замполит процитировал речь комбрига, выданную им во время совещания: «Захожу я, значит в штаб батальона. То что команду никто не подал, это как бы хрен с ним, но дальше… Захожу в кабинет начальника штаба. Смотрю – майор что ли за компом сидит? . . Присмотрелся – нет, солдат. Короче, бардак там у вас: чайники стоят, бабы ржут, дневальный слепой, а посередине сидит солдат, смотрит на все это [м]лядство и медленно седеет! »

Прозвище «Седой Солдат» закрепилось за Петровым до самого дембеля…

и закончилось вынесением прапорщику Крамаренко строгого выговора с занесением в учетную карточку. Однако о событиях, предшествовавших собранию, лучше рассказать по порядку.

- Антон, знаешь, где прапорщик Кайман живет? То есть, ну как его там... Ну да, Крамаренко, - спросил меня как-то Сан Саныч.

- Конечно, в районе Коли, в старом доме возле пиццерии.

- Поезжай к нему, он мне одну вещь передать должен.

Через пятнадцать минут я уже парковался перед домом прапорщика Каймана, обитавшего вместе с семьей в длинном приземистом строении постройки двадцатых годов с целой галереей обшарпанных комнат. Подойдя к высоченной входной двери, я услышал пронзительный женский крик, разноголосые детские вопли и истеричный собачий лай. Протянул руку к звонку, но в эту секунду дверь стремительно распахнулась, чуть было не грохнув меня по лбу, и выпустила на свободу всю дружную семейку Крамаренко за исключением самого хозяина. Первой на террасу перед домом вылетела растрепанная жена прапорщика в ситцевом халате нараспашку. Она замерла у порога, развернулась и, вытаращив глаза, завопила:

- Быстрее, Вася! Скоренько, Люся, скоренько!

Вслед за матерью на террасу вылетел раскрасневшийся Вася - тощий хлопчик лет шести с прической "постричь наголо, но чубчик оставить", в длинных семейных трусах и в единственном сандалии на левой ноге. На лице у него застыла странная гримаса, одновременно выражавшая дикий страх и крайнее возбуждение.

Следом за Васей пулей выскочила из дома его сестра Люся. Обычно восьмилетняя Крамаренко-младшая отличалась крайней меланхоличностью, но на этот раз бежала она почти так же быстро, как ее гораздо более шустрый брат. Едва она пересекла порог, Кайманиха, обладавшая мощной комплекцией, с треском захлопнула массивную дверь, приперев ее могучей спиной и медленно сползла на пол. Дети, как по команде, дружно брякнулись рядом с ней, синхронно вытирая пот со лба. Никто из членов внезапно обезумевшей семьи не обращал на меня ни малейшего внимания.

Не успел я открыть рот, чтобы поинтересоваться причиной столь поспешной эвакуации из семейного очага, как Вася с Люсей почти одновременно возопили:

- Мама, мама, там же Джерька осталась!

Ошалевшая Кайманиха вздрогнула всем телом, нахмурила брови и заголосила:

- Бедная моя собаченька, сожрут ее эти гады прожорливые. Живьем сожрут, несчастную. Ключи-то я дома оставила, а дверь захлопнула...

К громким материнским причитаниям присоединились два плачущих детских голоса. Однако реветь было не время. Вася с Люсей подлетели к окну, обнесенному снаружи массивной чугунной решеткой. Из дома раздавался визгливый лай спаниелихи Джерри, безуспешно пытавшейся запрыгнуть на подоконник.

В этот критический момент Люся проявила недюжинную выдержку, достойную настоящей советской пионерки. Мгновенно приняв решение, она прильнула к решетке всем своим детским тельцем, протянула внутрь дома обе руки и в тот момент, когда Джерька подпрыгнула в очередной раз, успела одной рукой цепко ухватить ее за ошейник. Собака повисла в воздухе, бешено перебирая всеми лапами, сдавленно заскулила, но уже через пару секунд Люся со вдохом облегчения водрузила ее на подоконник. Пытаясь преодолеть последнее препятствие на пути к свободе, спаниелиха рванулась вперед, просунула голову между прутьями решетки, тут же застряла и заскулила с новой силой. Вася нырнул под решетку окна, выступавшую из стены, и принялся чесать брюхо собаки, пытаясь хоть как-то ее успокоить.

Не на шутку обалдев от разыгравшейся на моих глазах сцены, я с трудом выдавил из себя:

- Да что у вас тут за дурдом?

Только сейчас обнаружившая меня взглядом Кайманиха, вскочила с каменного пола террасы, запахнула халат и бросилась ко мне, затараторив:

- Господи, Антон, да мы еле живы остались, нас звери Колькины чуть, проклятые, не съели, пропади он пропадом, сучий потрох! Придет домой, я ему все ноги переломаю и все руки пообрываю, живого места у него не останется. Превратил квартиру в зоопарк, сволочь бесстыжая, а семья шо? Погибать должна от его тварей поганых?

Кайманиха костерила своего Каймана минут пять без остановки, пока ее не прервал Васькин вопль:

- Мам, мне срочно в туалет нужно...

Дружно повернувшись к Кайманенку, мы синхронно заткнули носы. Перепуганного насмерть пацаненка, который перенервничал за последние десять минут больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, охватил запоздалый приступ медвежьей болезни.

- Ну е-мое, чудо ты мое малолетнее, как же ты угваздался-то, бедненький. Люська, тащи его быстро к соседям, от него прет, как от коровника.

Брезгливо сморщив нос, Люська подтолкнула зареванного брата к ступеням террасы, держась от него на солидной дистанции.

Вместе они подошли к соседнему дому. Люся позвонила и непроизвольно сделала два шага в сторону от брата. Дверь распахнулась. На пороге появилась взлохмаченная седая старуха с одиноким костылем, ошеломленно уставилась на всхлипывающего мальчика, обернулась и громко прокричала вглубь дома, обращаясь то ли к дочери, то ли к невестке:

- КОнча, тут пришел соседский мальчишка, и от него прет, как из сортира.

Выскочившая на зов старухи молодая женщина в просторном балахоне из легкой материи не стала скрывать удивления:

- Басилио, бедненький, как же ты умудрился так. . э-э испачкаться?

Люся ответила вместо брата на неожиданно беглом испанском:

- С перепугу он, тетя Конча. На нас папины крокодилы напали. Мы еле ноги унесли. У вас вода есть?

- Как на грех насос сломался, с самого утра мастера ждем, но он пока не приходил.

- А у нас дверь захлопнулась, да мы туда и не пойдем ни за какие деньги.

Горько вздохнув, Люся пинками направила брата в обратном направлении.

С трудом прийдя в себя от страха за себя и детей, Кайманиха наконец приняла решение:

- Антон, выручай, родненький, лети в часть, тащи сюда Кольку, пусть все бросает и шоб одна нога там, другая тут. Только не говори ему, гаду, шо я его убить обещала.

К счастью, прапорщик Крамаренко оказался в автороте. Выслушав мой доклад, он обхватил руками голову. Ехать домой ему явно не хотелось: "Блин, убьет меня Машка, как пить дать убьет, честное комсомольское". Но и не ехать было нельзя. Прихватив в подсобке пару кирзовых сапог, Кайман вяло побрел к моей машине.

По дороге резко погрустневший прапор рассказал мне, что в самой дальней комнате дома держал на откорме пятерых молодых кайманов, из которых со дня на день собирался сделать чучела. По его прикидкам, подвела подгнившая от старости дверь, ведущая в этот домашний зоопарк, и отчаявшиеся смертники выбрались на свободу. Предчувствия Каймана не обманули, подвела действительно дверь, которую ему впоследствии пришлось обивать в нижней части листовым железом.

Описание возвращения прапорщика Крамаренко в отчий дом придется опустить. Его благоверная обрушила на него такой шквал отборных одесских ругательств, что повторить их я просто не в состоянии. Не обошлось и без пары увесистых подзатыльников. Наконец пятившийся от нее Кайман уперся спиной в дверь своего дома, за которой его ждали голодные крокодилы. Однако напор жены был настолько суровым, что Коля-прапорщик, похоже, предпочитал общество хищных рептилий дальнейшему выяснению отношений с разъяренной супругой. Моментально запрыгнув в предусмотрительно прихваченные с собой сапоги и вооружившись подвернувшейся под руку шваброй, бесстрашный укротитель крокодилов вставил в замок ключ, приказал всем отойти подальше и медленно приоткрыл дверь.

Лучше бы он этого не делал. Крокодилы давно ждали именно этих действий со стороны своего мучителя. В образовавшуюся щель шустро протиснулся, извиваясь всем телом, остроголовый крокодиленок размером с пластмассовую советскую игрушку, изображавшую крокодила Гену. Быстро-быстро перебирая когтистыми лапками и виляя ребристым хвостом, он бросился навстречу долгожданной свободе. Не ожидавший такой прыти Кайман на мгновение замер, потом почти машинально захлопнул дверь и хорошо поставленным командным голосом завопил:

- Спасайся, кто может!

Вообще-то он мог бы этого и не кричать. Все мы, включая еще больше завонявшего Ваську, бросились врассыпную, разразившись разнообразными восклицаниями, сильно варьировавшимися в зависимости от степени испорченности каждого из нас. Помню, что я тоже что-то кричал, но почему-то на испанском языке. В одно мгновение вся наша гоп-компания оказалась на проезжей части, улепетывая в разные стороны на глазах у ошалевших прохожих. Впереди всех мчался крокодиленок, за ним геройски несся прапорщик Крамаренко, одетый в шорты и обутый в армейские сапоги. Время от времени он делал отчаянные попытки прижать шуструю тварь шваброй к асфальту. В тот момент, когда ему это наконец удалось, послышался громкий визг автомобильных тормозов.

Не обращая внимания на замерший перед ним советский джип марки "УАЗ", Кайман бесстрашно наступил ногой на голову крокодила, мгновенно расстегнул потертый поясной ремень, сделал из него петлю и перехватил удавкой челюсти своей жертвы. С облегчением разогнувшись, укротитель крокодилов оказался лицом к лицу со своим заклятым врагом - командиром автороты капитаном Москалевым, удивленно взиравшим на него из окна "козлика".

- Прапорщик Крамаренко, это что еще за цирковые фокусы?

- Кто в армии служил, тот в цирке не смеется, товарищ капитан. Вот сбежал, понимаете, подлец зубастый . Но у меня далеко не убежишь.

- Опять у тебя эта гнусная тварь, Крамаренко? Где ты их только берешь. И почему ты по улице за крокодилами носишься? На губу захотел? Ты же не в родной Одессе в конце концов, тут иностранцы по улицам ходят!

В этот момент отца дернул за задний карман шортов робко подобравшийся сзади Васька.

- Па-а-ап, ну давай скорей, мне помыться надо.

Тут же зажав нос, капитан Москалев, злобно прогундосил:

- Ну ладно, Кайман, доигрался ты на этот раз со своими крокодилами. Через полчаса чтобы у меня в кабинете на ковре был. И чтоб был одет по всей форме, понял?

Не дожидаясь ответа, взбешенный Москалев резко сделал знак рукой сидевшему за рулем "козлика" моему старому приятелю Васе Зайцеву, который тупо уставился на крокодиленка. Машина медленно объехала Каймана, крепко державшего в руках свою жертву, и укатила вниз по улице.

- Ладно, сынок, будет тебе душ, я сейчас из остальных крокодилов фарш сделаю, мне теперь терять нечего.

Вопреки моим бурным протестам Кайман на время запихнул связанного "Гену" в багажник "Волги" и решительно направился к входной двери своего жилища, в которой сиротливо торчал английский ключ. Выставив перед собой швабру, он тропическим ураганом ворвался в гостиную, отдаленно напоминая Дон Кихота без лошади. В распахнутое окно неслись отчаянные крики:

- На, гад, получи!

- Врешь, с@ка, советский сапог не прокусишь, даже не старайся.

- Назад, твари зубастые, назад, кому сказал!

Постепенно крики затихали в глубине дома. В воцарившейся тишине были слышны только визгливые всхлипы Джерри. Наконец дверь распахнулась и растрепанный Кайман дал отмашку своему семейству:

- Матч закончился со счетом четыре ноль в пользу сборной Одессы. Сборная Кубы потерпела полный разгром. Можете возвращаться. Дверь к кайманам я пока комодом припер, больше никуда не денутся.

Разгневанная Кайманиха первой вошла в дом, попутно врезав мужу очередной подзатыльник.

- Собаку теперь из решетки вытаскивай, придурок.

Вслед за ней робко подтянулись Вася с Люсей, причем сестра по-прежнему сохраняла дистанцию от брата и недовольно морщила веснушчатый нос.

Кайман подошел к окну, приподнял спаниелиху за толстое брюхо, слегка покрутил ее голову и ловко вызволил собаку из решетки. С возмущенным лаем Джерри брякнулась на пол и бросилась на улицу, стараясь как можно дальше убежать от своего безумного хозяина и его зубастых пленников.

- Не, ну ты представляешь, Антон, мало того, что эти твари мне тут "Полосатый рейс" устроили, так еще и Москалева нелегкая принесла в самый неподходящий момент. Придется теперь в часть тащиться, только переоденусь. Подбросишь меня до автороты и свободен.

По дороге я вспомнил о поручении Сан Саныча:

- Товарищ прапорщик, а что вы моему шефу должны передать?

- Та чучело я ж ему обещал, но работы много было, мы сразу три машины ремонтировали на этой неделе. Вот я и не успел своих красавцев уконтропупить. Та ишо и не кормил их последние три дня, вот они и рванули у бега. Ты извинись перед Сан Санычем, объясни ему ситуацию.

- Кстати, а какая разница между кайманом и крокодилом?

- Большая. Если хочешь знать, рядовой Знаменский, крокодилы до четырех метров вырастают, а кайманы только до полутора. И у крокодила зубов меньше, от 66 до 68, а у каймана от 74 до 80. Я про них, гадов, теперь усе знаю, энциклопедию вдоль и поперек облазил. И в Музей естественных наук в Старой Гаване специально ходил, там стоит чучело аж четырехметрового крокодила. Вот бы такого красавца домой у Одессу привезти, усе соседи во дворе охренели бы наверняка.

Кайман на минуту задумался, а потом поделился со мной своей заветной мечтой:

- Ты знаешь, Антоша, я ведь сейчас изучаю устройство инкубатора. Давно хочу у дальней комнате инкубатор для кайманов сробить. У меня есть знакомый кубаш, он предлагает втихую яйца с крокодиловой фермы менять на тушенку. Но Машка, стерва, будет против. А после сегодняшнего вообще все сложно будет.

Когда прапорщик Крамаренко прибыл для дальнейшего прохождения службы на Кубу, ему оставалась всего неделя до очередного дня рождения. Если бы он оставался дома, то срок его пребывания в комсомоле истек бы автоматически. Однако согласно действовавшей директиве ЦК ВЛКСМ он на протяжении всей своей двухлетней загранслужбы по-прежнему числился комсомольцем. Матерился, но взносы платил исправно. А после истории с крокодилами, то есть с кайманами, еще и строгий выговор с занесением в учетную карточку огреб с подачи все того же капитана Москалева. Зато выговор был с абсолютно уникальной формулировкой: "За несанкционированное разведение особо опасных диких животных в домашних условиях, приведшее к нештатной ситуации на территории дружественного иностранного государства".

В тот сумасшедший день я подъехал к дому, заглушил мотор и уже собирался выйти из машины, когда услышал в наступившей тишине глухие удары, доносившиеся в салон из багажника. Вокруг "Волги" с громким лаем носился возбужденный Роки. На секунду задумавшись, я вспомнил: "Господи, там же крокодил остался. То есть не крокодил, а кайман". Хотя какая разница, все равно мне предстояла обратная дорога к беспокойному семейному гнезду прапорщика Крамаренко.

его призвали, немало его сокурсников были направлены в ту же воинскую часть.

Свежеиспечённые офицеры получили свои взводы и начали службу. Следует, пожалуй, упомянуть что дивизия была кадрированной, то есть комсостав был по штатному рассписанию, а вот рядового и сержантского состава служило мало. Типичный танковый взвод состоял из трёх механиков-водителей плюс самого комвзвода. Этого вполне хватало, ведь большинство танков мирно дремали на хранении в коконах. Впрочем, конкретно моему отцу подфартило куда меньше, ибо ему достался единственный в батальоне развёрнутый взвод.

Но вообщем и целом, служба у двухгодичников обещала быть если не синекурой, то вполне сносной. Не какая нибудь Тьмутаракань, а респектабельная Калининградская область, личного состава немного, а главное, несмотря на скромное звание, оклады были по 170 рублей (государство Советское на армию в те годы не скупилось). Для начала 1970-х, это были очень даже приличные деньги, особенно если учитывать, что вчерашние студенты совсем недавно довольствовались скромными стипендиями по 30-40 рублей. А тут махом доход в 4 раза больше.

Главное, тратить новоприобретённое богатство особо было некуда. Питание в офицерской столовой "Луч" стоило немного. Ещё были, конечно, какие-то умеренные траты, типа на общежитие, пошив парадной формы, и прочие мелочи. Плюс, изредка выбирались погулять в Калининград. И все равно, после всех расходов, оставалась достойная сумма.

Этим обстоятельством почти сразу и начали беззастенчиво пользоваться многочисленные кадровые "пятнадцатилетние капитаны" и даже прапорщики. Может быть это и был частный случай в их дивизии, но большинство этих личностей были закостенелыми алкашами. Зная это печальное качество, их жёны, в день получки, встречали суженных у ворот части и тут же конфисковали наличность. Даже если кто и смог утаить заначку, то надолго её не хватало. Три Топора, Агдам, Зося Осиповна, Анна Павловна, и беленькая потреблялись в огромных объёмах. И хоть были они относительно недороги, но отнюдь не бесплатными.

А посему стрельнуть рубль-два у наивного "пиджака" было святым делом.

- Подсобишь парой рубликов до получки? - полупросили / полуприказывали капитаны.

- Виктор Павлович, можно рублём одолжиться? Завтра же верну - заискивающим сиплым голосом просили прапора.

Куда деваться? Прослыть жмотом и человеком "без чувства локтя" не хотелось никому. Плюс сумма то смешная. Не откажешь же в помощи сослуживцу, особенно если ты в полку без году неделя, а эти кадровые служаки кирзачи до жопы стёрли. Информация о том, что у какого-то лейтенанта можно перехватить на выпивку распостранялась по батальону и полку со скоростью звука.

Проблема была не в том, что просили в долг, а в том что некоторые хитрожопцы, удивительнейшим образом "забывали" о возврате. Конечно, нельзя огульно охаивать всех, но грешили этим многие. И хоть некоторые и отдавали заимствованное, нередко, рублей 10-15 (а у некоторых двухгодичников и больше) незаметно рассасывалось в течении месяца между должниками.

Мелочиться и требовать обратно рубль, и даже трёшку, было неловко. А даже если и напомнишь, то звучал типичный ответ:

- Ой извини, совсем забыл. Закрутился со службой. Конечно, конечно, завтра-послезавтра принесу.

Но проходило завтра, послезавтра, неделя, и месяц, а долг так и не возращался. На повторное напоминание отвечали:

- Ах да. Как же я старый балбес за твою трёшку запамятовал. Слушай, раз уж зашла речь, можешь ещё дать два рубля. Получка через неделю, сразу пятёрку отдам.

Пятёрка, чаще всего, приказывала долго жить, а должник искал другого отзывчивого двухгодичника. Некоторые, самые умные заёмщики, отдавали долг, и через недельку просили снова, только сумму чуток побольше, и вот её уже и не возращали.

Лейтенанты, проанализировав свои расходы, с удивлением обнаруживали, что почти месячный оклад, а то и больше, в течении года исчезал в карманах беспринципных должников. Особо не свезло, одному зелёному лейтенантику, Гене Тэну. Это был добрейший коротышка, который и в тощие студенческие годы был готов отдать с плеча последнюю рубашку. Воспитанный в традиционной корейской семье, где почитание старших - освящённый веками закон, он даже и подумать не мог отказать просящим старшим по званиям и возрасту.

Его-то и "облюбовал" вреднющий зампотыл батальона, капитан Редько. Почти каждый месяц он одалживался у бедолаги лейтенанта, и "забывал" отдать. Точнее, он вспоминал об этом перед очередной просьбой, извинялся, и, просил ещё, и клялся вернуть всё сполна со следующей получки. Гена сначала наивно верил, потом давал со скрипом, после сам себе обещал, что это в последний раз. Через энное количество месяцев, Редько был должен весьма солидную сумму, чуть поболее 100 рублей.

Наконец терпение переполнилось, и на следующую просьбу одолжить, Тэн ответил капитану решительным отказом, и потребовал вернуть деньги. Редько долг не отрицал, но попросил обождать, ибо махом отдать такую сумму он не мог. На это Гена по доброте своей согласился. С тех пор, с хитростью заправского разведчика, капитан избегал встречи с нашим героем. То у него срочные дела в штабе, то жутко занят на складе, то он пишет отчёт, то он в отпуске. Если уж встречи было совсем не избежать, то он извинялся, снова обещал вернуть, и бочком-бочком исчезал.

Надежды Тэна получить свои деньги обратно таяли с каждым месяцем. Он поделился своим горем с бывшими сокурсниками, но чем они могли помочь? Как то раз он сообщил об этой печали отцу - как неформальному лидеру их призыва. Вообще часто так бывает, вроде бы все одинакового возраста, звания и должности, но всё равно рано или поздно появляется лидер к которому все приходят за советом и поплакаться в жилетку. Наверное сказалось то, что отец был чемпионом полка по настольному теннису и шахматам. Плюс, как получивший в командование развёрнутый взвод, он периодически исполнял обязанности комроты (когда тот уходил в отпуск).

Мой отец пробовал поговорить с Редько на что получил неожиданно резкий ответ:

- А что это Вы, товарищ лейтенант, лезете не в свои дела. Мои отношения с лейтенантом Тэном, это мои отношения с лейтенантом Тэном. Вас они не касаются от слова совсем. Свободны.

Отец поделился коллекторской неудачей с Геной, и тот вообще приуныл и почти похоронил свои шансы на возврат. На что отец обнадёжил:

- Я это дело так не оставлю. Я не я буду, если не найду метода против этого мерзавца. Только дай время.

Шанс подвернулся через пару месяцев. Дело в том, что дивизией командовал Маргелов (старший сын того самого знаменитого Маргелова). Неповоротливые шестерёнки в положенное время завертелись и комдив должен был вот-вот получить следующее звание и должность. Но перед этим, как водится, часть должны были посетить всеразличнейшие проверяющие и инспектирующие. Само собой разумеется, вся дивизия забегала как посоленная.

Всё что было сломано - чинилось. Что двигалось - прибивалось к месту. Всё облезлое - красилось. Всё порванное - штопалось. Наводился идеальный порядк на складах, в казармах, на территории парка, в оружейке, и даже на кухне и столовой. Само собой, особо дрючился личный состав.

Штабные из дивизии метались из полка в полк, из батальона в батальон, дабы не упустить ни одной мелочи. Так получилось, что однажды, пока мой отец был назначен начкаром парка, туда нагрянул начштаба дивизии с внезапной проверкой. Крупная шишка водил жалом, присматривался, принюхивался, но никаких огрехов не нашёл. Распекать лейтенанта было решительно не за что.

Довольный полковник добродушно поблагодарил за службу, пожал руку и спросил как полагается:

- Жалобы и просьбы есть?

И вот тут-то отец понял, это шанс, который может больше не представится, и огорошил большое начальство:

- Так точно. Есть, товарищ полковник. В части наблюдаются неуставные отношения.

Если бы отец сказал, что комполка - американский шпион или израильская военщина стоит у границы, то начштаба не был бы так удивлён.

Напускная благостность слетела моментом. Неуставняк перед большой инспекцией это чревато. Острые зубья Советской машины могут перемолоть хоть сотню полковников, не поперхнутся. Побагровев, он прохрипел:

- Докладывайте.

- Коммунист, капитан Редько, зампотыла третьего батальона одолжил у лейтенанта Тэна, кандидата в члены коммунистической партии Советского Союза, комвзвода третьей роты второго батальона, более 100 рублей и не отдаёт свыше полугода, несмотря на неоднократные просьбы и напоминания. Это создаёт очень нездоровую и напряжённую служебную обстановку. Я даже сказал бы, капитан Редько дискредитирует высокое звание офицера Советской Армии. Более того, он подаёт пример недостойный коммуниста. Я надеюсь Вы сможете рассмотреть этот вопрос.

- Это всё? - прищурился полковник.

- Так точно. - ответил отец.

- Спасибо что доложили. Я лично займусь этим.

Следующим вечером отцу на глаза попался радостный Генка.

- Слушай, ты не поверишь, но сегодня днём ко мне прибежал взмыленный Редько и отдал долг. Всё до копейки вернул. Извинялся, чуть ли не хвостом вилял. Ты не знаешь, как так получилось?

- Понятия не имею. - улыбнулся отец. - Наверное, совесть у него заговорила.

История моментально расползлась по полку. Этим и решил воспользоваться мой отец, чтобы превратить тактическую победу в стратегическую. Отныне, как только к нему обращались с просьбой одолжиться парой-тройкой рублей, он вынимал из кошелька специально отложенную двадцатипятирублёвку.

- Всегда пожалуйста. Извини, мелких денег нет. Вот, возьми двадцать пять. О трёшке мы оба забудем, а о четвертаке будем помнить. - многозначительно говорил он.

- Да ну. - стушёвывался сразу очередной "пятнадцатилетний капитан". - Мне лишь пару рублей надо.

- Как знаешь, - отвечал отец. - Хочешь - бери четвертак. Я тебе доверяю.

- Спасибо. Я как нибудь перебьюсь. - уходил восвояси искатель лёгких денег.

Метод стал работать безотказно. Взять в долг махом такую крупную сумму никто не решался. Он поделился решением с другими двухгодичниками, и уже через месяц никто "в долг" у них больше не просил.

Хорошо получилось, и чувство локтя проявили, и деньги не потеряли. Как в старину говорили, "и волки сыты, и овцы целы. "

кладезем для последующих подведений итогов на всех уровнях. А вот об этом - позже.

Так вот, если с обычных подведений, где замполиты анализируют состояние воинской дисциплины в свете решений и постановлений, когда начинаешь тупо вырубаться и материть себя за то, что не спрятался в раздевалке или в туалете, чтобы слинять, - и так до обеда в полубессознательном состоянии слушаешь то, что тебя абсолютно не волнует. Дело в том, что мы - летный состав, и какое мне дело до твоих казарм, форм одежды, тумбочек, службы войск... У меня есть профессия, я летаю, у меня есть небо и неповторимый запах самолетов. Что ты видел за 25 лет службы? -

Грудь четвертого человека! А авиацию любят как женщину. И пусть портянками, подворотничками, количеством очков на единицу личного состава, толщиной реечек на стендах наглядной агитации занимаются те, кто заканчивал командные училища! Они сами сознательно пошли в командиры взводов, рот... . Хотя, низкий поклон офицерам, которые сутками звереют от общения с ентим "личным составом". Я бы не смог.

Так вот, мы всеми правдами и неправдами пытались слинять, но на то, на окружное, когда прилетал зам командующего, боевой летчик, грузин, великолепно говорящий по-русски, так на это подведение все стремились попасть.

Начпо дивизии скушно читает доклад, в президиуме - командование полков, политработники, пропагандисты.

Все клют носом, под монотонную речь начпо о морально бытовом состоянии офицерского состава, где …. . в семье капитана Иванова скандалы, рукоприкладство...

- Что-о!

Зам командующего привстает со стула. В зале оживление.

- Кто этот капитан?!

Зал в напряжении, напряжение растет - сейчас будет то, ради чего пришли!

Капитан Иванов поднялся.

- Подойдите сюда! - Подходит. Народ вытягивает шеи и широко раскрывает глаза, стараясь не пропустить ни одного слова.

- Вы, капитан, офицер, коммунист, летчик, мужчина. Вы бьете свою жену?

Женщину, мать своих детей? !!! (характерная кавказская жестикуляция) .

Капитан уже смирился с погонами старшего лейтенанта и вечным правым креслом помощника командира корабля.

Начпо:

- Товарищ командующий (не зам командующего! - кто знает, что будет завтра, - правила хорошего тона он впитал с молоком Клары Цеткин и Розы

Люксембург), нe он бьет, это она его, когда выпьет, бьет...

- Что-о-о!!!

Когда генерал свирепел, в нем просыпались отцовские чувства, он переходил на "ты", и легкий акцент, который его красил, становился тем страшным подобием русского языка, на котором говорили только солдаты-таджики из стройбата.

- Ти, капитан, афицер, камунист, мущ-щ-ина! честный слова, ти пазваляишь, чтобы тебе бил женщина? !!! (еще более неповторимая кавказская жестикуляция).

У капитана вспотели даже пятки, начался озноб, - а это чревато воспалением легких.

- На каком этаже живещь?

- На п-п-ятом, товарищ генерал...

- Ва-азми и викинь ее на x... й с пятого этажа!!!