лет. Я напялил на себя теплое нижнее белье, толстую зимнюю рубашку, свитер, пиджак и тулуп. Ну и само собой шапку-ушанку и толстые "дворницкие" рукавицы. Заходить куда-то в магазин за бутылкой – и в мыслях не было, тем более что тогда очень плохо ходил наземный транспорт, и я, ожидая троллейбуса, закоченел, как снежная баба.
На работе я сидел в одной комнате с Александром Григорьевичем, уже пожилым человеком, бывшим фронтовиком, с которым я только вчера и познакомился. Когда я, войдя в помещение, стал стягивать с себя все эти семь одежек, он смотрел на меня как-то загадочно-скептически, а потом спросил:
— Ну что, молодой человек, сегодня оформляем прописку?
Тогда не то, что сейчас, — магазины с водкой на каждом углу не стояли, до ближайшего шлепать надо было минут 20. Сорок минут ходьбы по такому морозу – брр!
— Да уж больно я продрог, Александр Григорич, — говорю я чистую правду,
— не дойти мне живым до магазина. А если и дойду, то вернусь уже вряд ли, просто заледенею.
— Неужели на улице так холодно? – вроде бы искренне удивился он. – А я вот пришел в одной рубашечке, — он потрепал на груди свою футболку с короткими рукавами, — и ничего, по-моему, температура за окном вполне комфортная.
Я пожал плечами и промолчал: ну охота старичку поприкалываться к новичку
– пусть себе забавляется.
— Я улавливаю в вашем молчании скепсис, молодой человек, — сказал он с улыбкой. – Но вы деньги-то на бутылек приготовили?
— Само собой.
— Тогда я предлагаю вам нечто вроде пари: если вы добавите на коньяк, я схожу за ним сам, причем в такой одежде, в которой сейчас нахожусь.
Я критически оглядел его с ног до головы: как я уже упоминал, футболка практически без рукавов, легкие летние штаны и сандалии на БОСУ ногу – учреждение считалось творческим, и его сотрудники позволяли себе одеваться несколько шокирующе. Я почувствовал в его предложении какой-то подвох, но, с другой стороны, трехзвездный качественный армянский коньяк стоил тогда всего на полтора рубля дороже водки – хотя рупь пятьдесят при моей ставке в 120 р. были деньгами немаленькими.
— Я согласен, — улыбнулся я и протянул коллеге деньги. Мне стало жутко любопытно, каким образом он меня надует.
Тот берет деньги, целлофановый пакет и именно в таком прикиде, в каком находился, вышел из комнаты.
Я подошел к окну, отсюда просматривался выход из подъезда и добрая половина пути до магазина.
Вскоре на улице показался Александр Григорьевич. К моему изумлению и даже ужасу, его одежда никаких изменений не претерпела, включая сандалии на босу ногу! А далее мой старший коллега легким прогулочным шагом двинулся в сторону винного магазина.
Может, он "морж" какой-нибудь? – подумалось мне. Но я сразу отмел эту мысль: "моржи" плавают в воде, где температура всяко выше ноля, а на морозе все они испытывают те же ощущения, что и обычные люди.
Через 40 минут Александр Григорьевич вернулся с коньяком, причем на его коже не было ни пупырышка. Я, потрясенный, ни о чем его не стал расспрашивать, и мы благополучно раздавили бутылочку еще с двумя товарищами.
Лишь впоследствии я узнал, что, вследствие то ли ранения, то ли контузии на войне, у Александра Григорьевича была напрочь разрушена терморегуляция организма, и он не ощущал ни тепла, ни холода. Но я, конечно, ничуть не обиделся на ветерана, что он меня с помощью своей редкой болезни расколол на лишних полтора рубля.
