Свежие истории от 6 июня 2017

– самогонщиками стали даже те, кто пил интеллигентно "по праздникам".

И в это время случился в моей семье праздник. Сейчас подсчитала, поняла, что это был день рождения мамы. Ну, как не отметить, если ягодка опять?

И если день рождения летом. В июне. И, все помнят. И, все придут. А водку достать не так-то просто, но позвонив иванпетровичу, юрьборисычу, зиночке, людмиле, васильандреевичу, папа раздобыл пять бутылок водки. А вино? Вино обещала привезти из Тбилиси папина грузинская родня, собиравшаяся на мамин день рождения. Но, поговорив с соседом Витькой-китайцем (да-да-да – самым настоящим Чжан Юн Дином, а в простонародье отзывавшимся на "Витька-китаец" – это сейчас никого китайцем на просторах Родины не удивишь, а тогда!...), папа пришел домой расстроенный. Витька его убедил, что пять поллитровок "да, шо там пить? "

Потом пришел второй сосед – Дядьтоля. Красномордый, добродушный, с приклеенной цыгаркой к нижней губе, вечно под небольшим кайфом — легендарный Дядьтоля. Нос Дядьтоли выдавал эксперта по возникшему в нашей семье вопросу. На мелком, подвижном лице, с блеклыми голубыми глазами, серо-буро-коричневыми бровями, дряблыми в розовых прожилках щеками торчал ОН. Нос. Нежно-малинового цвета. Крупный, мясистый, слегка с левосторонним уклоном, и торчащей из него порослью. Нос был словно пересажен с другого лица, настолько не вписывался в параметры...

— Не, Сенька! Я те грю – нихрена не хватит пять бутылок. Самогон варить надо! – тут на глаза Дядьтоле попалась я и он, сфокусировавшись, словно наклонясь из-за носа, выдал – во, у вас же зять химик – пусть спи... принесет с работы охладитель, змеевик, я тебе помогу – мы соберем аппарат, и будет праздник, как у людей... — Дядьтоля тоской посмотрел на пять выстроенных на полу у холодильника бутылок водки.

— Толя, посадят же, за самогон! – испуганно, но азартно сказал мой интеллигентный папа.

— Них[рена]! — бескомпромиссно заявил Дядьтоля (папа вздрогнул, и посмотрел в мою сторону) — Не посадят! – Всех не пересажают.

— Ну, я ж никогда такого не делал! – все еще сомневался отец, но чувствовалось, что он уже совсем не против попробовать собрать самогонный аппарат...

Пока Дядьтоля и папа, с советником Витькой-китайцем, колдовали над аппаратом, мама собрала рецепты – "самого лучшего, чистого, как слеза младенца"... Рецептов было немало. Прав был Дядьтоля – всех не пересадили – соседки, мамины коллеги по работе, знакомые знакомых – знали КАК и из чего гнать самогон. Оказалось из всего – чуть ли не из табуреток, как утверждал один известный герой. По вечерам родители шептались – что, мол, совсем с ума сошли, совсем уже опустились – стыдно-то как — самогонщики! Но, приходил день, а с ним и Дядьтоля, с самого утра с подозрительно блестящими глазами, запахом перегара, кепочкой набекрень, и Витькой-китайцем, за компанию.

— Бобрихин самогон крепкий, но мутный, — говорил ДядьТоля тоном не терпящим возражений, хотя ему и так никто не собирался возражать.

— Угу-угу, — кивал Витька-китаец и затягивался крепкой "Примой".

— У Верки-полицайки – хорош, но она, с@ка, не дает рецепта – из пшеницы, видать, гонит, и по пятерке – продает! Совсем охренела нахбля, но все равно дешевле водки... – Дядьтоля помахал кепочкой над головой, разгоняя синий дым от сигарет. На голове у Дядьтоли под кепочкой оказалась пегая поросль, скомканная, как неубранная постель. Серая и пыльная. Он повернулся ко мне и улыбнулся – ну, че – молодоженка? Мужик-то где?

— В Москве, — буркнула я и отвернулась.

— В Мааасквееее... Ученый он у тя больно. Опять учится?

— Ну, что ты к девчонке пристал, Толя – давай, сколько сахару нужно для вот этой бражки... — Папа держал исписанный крупными буквами листок из тетрадки в клеточку.

В один прекрасный день самогонный аппарат был готов. Бражку решено было делать по "старинному рецепту" который Дядьтоля, якобы рискуя жизнью, "скрал" у сватьи Томки. Из гороха. Да. Да. Да. Из гороха.

"Процесс пошел", говорил Михаил Сергеевич Горбачев. Но совсем по другому поводу.

— Процесс пошел! – радостно хлопнул в ладоши Дядьтоля и глаза его загорелись, при первых каплях живительной влаги капнувших из конденсатора в кастрюлю.

— Пошел, процесс! – Витька-китаец принюхался и улыбнулся золотыми зубами.

Первый блин был совсем не комом. Самогон удался. Да так, что папу, Дядьтолю, Витьку-китайца, подошедшего на запах маминого брата Гришку, и соседа справа — новенького на нашей улице, недавно купившего сгоревший остов дома бабы Мани хозяйственного Федора, после первой дегустации решили с нашей кухни по домам не разносить. Оставили спать там, где они уснули крепким, горячим сном, не обращая внимания на тормошения жен и мамины недоуменные вопли:

— Сеня! Боже мой! Сеееееняяяя!

Обо всех этих перепитиях – во всех смыслах этого слова — я не знала, так как мы, молодожены, жили отдельно – снимали квартиру, и я, назавтра, приближаясь к дому родителей увидела странную картину...

По обочинам улицы валялись... я пригляделась – птицы! Вороны, голуби, воробьи. Вверх тормашками. Птиц было много. Много-много! Человек сто. Или даже сто пятьдесят. Птицы валялись с растопыренными вверх ногами, клювами на бок... Это было очень страшно. Очень. Страшно. На дрожащих ногах я доползла до калитки, влетела во двор и завизжала. На мой вопль выскочила мама, я визжала и показывала пальцем на улицу... Мама выскочила за калитку, я услыхала, как хлопнула калитка у соседа Витьких-китайца, перестала работать бензопила у Федора, народ собирался у нашего дома и через несколько минут раздался хохот... Смеялись всей улицей, с подхлипами, с прихлопыванием по бокам, с закашливанием.

Как выяснилось, остатки самогона, после фуршетной ночи на маминой кухне, утром разлили по бутылкам. К этому ответственному делу ни Дядьтолю, ни Витьку-китайца, ни даже папу не подпустили. Его отправили под колонку — мыть самогонный аппарат. Остатки перебродившего гороха, по совету опять таки, правильно, Дядьтоли, решено было выбросить прямо на дорогу. На нашей деревенской улице асфальта не было. По дороге ездили одна-две машины в год. Ну, хорошо, не "в год", но редко. Горох – натуральный продукт, как подтвердил Дядьтоля, и них... ничего с этой дорогой не станет! Перебродившего гороха наклевались все окрестные птицы и попАдали в алкогольное опьянение – опять таки, в буквальном смысле – попАдали.

Прошло несколько часов и птицы начали трезветь, и попытались взлететь. Вороны разбегались, вихляя туловищем, рискуя клювом воткнуться в землю и свернуть свои сине-черные бошки. Воробьи летели восьмеркой, а голуби шли, спотыкаясь к луже, к их счастью, оказавшейся рядом с их пиршеским столом. У голубей был сушняк. Голуби наклонялись к луже попить, и некоторые из них, не удержавшись на ногах, заодно принимали ванну. "Пить надо меньше. Надо меньше пить!" — прыгал на одной ножке, пытаясь сбросить остатки наваждения, воробьишка.

Больше самогон родители никогда не гнали. Аппарат подарили Дядьтоле, который в благодарность каждый раз после очередной прогонки приволакивал "гостинец" в виде мутной бутыли, заткнутой тряпочной пробкой. И "пьяный горох" на дорогу больше никто не выбрасывал.

мастерства, занятия два раза в неделю, вторник-пятница, с семнадцати до двадцати трёх. Впрочем, ещё неизвестно, кто тут бОльшая дура.

На вопрос про будущее Сидоров отвечал, проникновенно глядя в глаза, понимаешь, малыш, говорил Сидоров, нам и так хорошо, штамп в паспорте ничего не изменит, ну стоит у меня такой штамп — и что? любви-то нету! Год назад Иванова попыталась соскочить с поезда, но Сидоров резко активизировался, по вторникам и пятницам ждал после работы с тремя гвоздичками и рассказывал, как именно наложит на себя руки, потому как без Ивановой свет ему не мил. Не взяла грех на душу.

И вот недавно Иванова встретила красивого негодяя. Говорила, ты представь, идёшь домой, а на лавке у подъезда такой Хью Джекман, грязный, неустроенный, но дерзкий такой, смотрит с прищуром, с ухмылочкой, устоять невозможно, да и вообще — всё не одна. Негодяй был отмыт-отдраен, накормлен и наречён Пушком.

К вечеру выяснилось, что с именем Иванова погорячилась: либо Пушка воспитала стая бультерьеров-отморозков, либо он продукт генной инженерии — в кошачью ДНК искусно вплели крокодильи гены, отвечающие за характер. При попытке погладить прицельно отмахивался лапами, вместо мурчания рычал как дикий тигр и за пару дней выстроил иерархию, назначив себя альфой и опустив Иванову в район омеги.

Во вторник пришёл Сидоров.

С порога спросил возмущённо, это ещё что?! с ума сошла?! знаешь же, у меня аллергия на шерсть! немедленно убери! Иванова сказала, здравствуй, Жорик, он не помешает, он на кухне посидит! Пушок на кухне сидеть не пожелал, проскользнул в дверь, запрыгнул на комод и уставился на Сидорова немигающим оценивающим взглядом.

Сидоров чихнул и сказал, нет, это невозможно, ему на помойке самое место! И решительно сграбастал Пушка, намереваясь выставить его из комнаты. Иванова и ахнуть не успела, как Пушок располосовал Сидорову руку, тем самым подтвердив своё духовное родство с Джекманом-Росомахой, сиганул в открытое окно, в мгновенье ока взлетел на ближайшую берёзу и угнездился примерно на уровне четвёртого этажа.

Иванова бросилась к окну, Пушок, миленький, слезай, не бойся! Жорик, ну сделай же что-нибудь! Сидоров пошёл пятнами, визгливо заорал, у меня кровь, а ты за эту тварь переживаешь? выбирай, кто тебе дороже — я или он! Иванова посмотрела на Пушка, на Сидорова, ещё раз на Пушка, подумала и сказала, он.

Сидоров аж захлебнулся и, сорвавшись на фальцет, заголосил, жалел я тебя, время на тебя тратил! ты сама всё разрушила! И ушёл, держа на весу пострадавшую руку.

Иванова хотела заплакать, но что-то не плакалось. Высунулась в окно. Ни Пушка, ни Сидорова. Ходила, звала, всё без толку.

Вечером в дверь позвонили. Сосед с четвёртого этажа сказал, это не ваш? с дерева на балкон ко мне запрыгнул, вот ходим, ищем хозяев, не найдём, себе оставлю, красавец кот, ласковый, воспитанный.

Муррр! сказал Пушок.

Мой, сказала Иванова, спасибо вам!

Давно хотел к вам подойти, но не решался, робел, сказал сосед, раз уж случай выпал, давайте знакомиться, не возражаете?

Иванова глянула на соседа, удивилась несоответствию соседского облика слову "робел", покраснела и сказала, не возражаю, чаю хотите?

Хочу, сказал сосед.

Муррр! сказал Пушок.

я решительно не понимаю. Например, дружит он с кобелём китайской хохлатой; как-то идём в другой двор, там гуляет ровно такой же кобелёк хохлатой, и Фил на него вызверился и покусал (очень было неловко перед хозяйкой).

— --

Этот таксик, как ни крути, бывшая бродячая собака. И соответствующие навыки с рефлексами, похоже, у него не уйдут никогда.

... У входа в магазин привязываю, ухожу за покупками. Минут через 15 возвращаюсь: облизывается, на плитке жирный кружок — кто-то колбасы дал.

В другой раз выхожу, рядом конкретный такой пацанчик лет за 20 псу сухариков насыпает, Фил вкусно хрустит:

— Не кормишь собаку, что ли, [м]ля?

— Да ты чо, кормлю, в натуре! Просто он — профессионал.

—...

У детского садика (рядом школа) его привязываю; выхожу с сыном — рядом с псом две добрые девочки-школьницы, Фил, благодарно помахивая хвостом, аппетитно кушает пирожок.

— Бедненький...

— Ой, он так скулил, так скулил!

— Он кушать хотел!

— Спасибо, девочки, не надо было это делать, он полчаса назад накормлен. Просто он умеет просить.

И так — совсем не три раза и даже не десять.

Ах, эта несчастная морда, эти огромные, умоляющие глаза, заглядывающие прямо в душу и пробуждающие прекрасные порывы — покормить страдающую собаку! Профи, ничего не скажешь.

первого автовладельца. Всем известно, что Первая мировая война началась с убийства австрийского эрцгерцога Фердинанда в Сараево 28 июня 1914 года. Тогда он, проезжая по улицам этого города был застрелен вместе с женой боснийскими террористами. Именно после этого происшествия и началась самостоятельная жизнь этой машины.

В начале войны автомобиль "Мерседес" эрцгерцога попал в руки австрийского военачальника генерала Патевека. Ни одного сражения руководимая им кавалерия не выиграла, и его автомобиль, использовавшийся в качестве штабной машины, постоянно привозил дурные вести с фронта. После разгрома войск генерала при Вальево Патевек вынужден был уйти в отставку. Он удалился в свое имение, где вскоре сошел с ума и скоропостижно скончался. В это время на роскошный лимузин положил глаз один капитан, который в 1915 году врезался на нем в военный грузовик. При аварии погибли водитель, сам капитан и два его ординарца.

После окончания войны злополучный автомобиль переходит в руки военного коменданта Югославии. В 1919 году машина, перевернувшись в очередной раз, убивает водителя, а комендант лишился правой руки. На этом военная служба рокового автомобиля закончилась, и в 1923 году он был продан с аукциона одному преуспевающему врачу.

Однако не прошло и двух лет, как машина попадает в очередную аварию – на совершенно ровной дороге она вдруг перевернулась, и врач погиб. При этом были покалечены двое крестьян, шедших по обочине.

Кровавый след за проклятым автомобилем протянулся и дальше. После трагической гибели эскулапа он поменял еще четырех владельцев, трое из которых также нашли свою смерть в аварии, а четвертый покончил жизнь самоубийством. В дальнейшем под колесами этой машины гибли пешеходы, а также один автослесарь, проверявший ее после очередного ремонта. Последний ее владелец, Тибор Хиршфилд, возвращаясь со свадьбы вместе с невестой и четырьмя своими друзьями, на полном ходу столкнулся с автобусом. Погибли все.

Общее число жертв автомобиля-убийцы было просто ужасным – 22 человека! Сейчас эта машина, после реконструкции, находится в музее города Вены.