Свежие истории от 23 ноября 2017

комплекта.

На Уссури, холодина в ноябре под -20, а с ветром, и как пишут метеорологи "по ощущению"- холодина, просто пи[c]ец. Ну и несутся они "Вихрем" гонимые, с ветерком значит, и морды у них них[рена] не алые, словно щечки барышень на морозце, а серо-лиловые, что конечно тоже очень красиво, если бы не их зверские выражения — страшнее грёбанных викингов. А [фиг]ли, сутки почти не спали, скулы свело, получается только мычать да материться, пальцы от ледяной воды онемели-не гнутся, и водка давно не согревает тихим счастьем, а только притупляет немного. А дома еще жены.. , кому просто помолчат, а кому и по роже ни за что – злые мужики, браконьеры — одним словом.

В те времена по Уссури еще сплавляли с верховьев лес, и в местах, где плывущие бревна направляли в нужное место на выкатку, вдоль русла к протокам, отворотами устанавливали боны. Это связанные по несколько бревен, и соединенные между собой длинные плоты, наподобие тротуара на воде. В общем, в тех местах, где эти боны стояли, чтобы реку пересечь, нужно было перетаскивать через них лодку. Особо сноровистые лодочники лихачили, и перескакивали их на скорости, в последнее мгновение сбрасывая газ, и опрокидывая вперед мотор, чтобы он не зацепился "сапогом" за бон, и не оторвал транец и половинку кора-бля.

Наша команда сгруппировалась, и привычно прыгнула. И все бы закончилось довольно уныло, если бы в одно из бревен кто-то, где-то и когда-то, не вбил железнодорожный костыль. На другую сторону они приводнились со скрежетом и распоротым днищем:

— Муу, [м]лядь! — замычали рыбаки и приготовились к погружению. Рулевой закусив удила, ввалил полный. По началу лодка стала разгоняться, пытаясь выйти в глиссирование аки торпедный катер, но затем одумалась и пошла посадочной глиссадой уставшей пчелы. Паники не было и спасаться никто не спешил, да и куда спасаться, когда из спасательных средств только ватники, да ласты наоборот, а на лодке так куда сподручней, до берега еще оставалось метров семьдесят.

Для дальнейшего повествования, еще нужно упомянуть про течение в Уссури — упоминаю: течение в Уссури, когда она достаточно полноводна, такое, что если ты плывешь в размашку против течения без сапог, и не напрягаешься изо всех сил — ты плывешь назад. Ну а если изо всех, стоишь на месте.

В общем лодку быстро сносило. Берег понемногу приближался, а декорации на нем стремительно менялись. При ранее планируемом курсе, нашим героям после прыжка предстояло после еще чуть подняться против течения, и пристать в безлюдном месте, но при сложившемся раскладе, их уже несло мимо городского пляжа с мангалом и оживленным осенним пикником.

К тому моменту лодка уже полностью скрылась под водой, а ее положительная плавучесть, обеспеченная забитым в банки пенопластом, и еще булькающими ватниками рыбаков, не давала ей залечь на дно.

Почти в полной тишине, не считая мерно, с натугой бубнящего под колпаком мотора, еще не захлебнувшегося водой за спиной рулевого, и совсем не слышного с берега, они неумолимо приближались. Кто первым из отдыхающих, снова почувствовал себя маленьким, доподлинно не известно. Когда по очереди, вслед за выпученными глазами своих недавних собеседников, все повернулись к воде, они увидели как в полной тишине, разрезая бюстами речную рябь, и гоня перед собой богатырскую волну на них стремительно надвигается отряд из четырех, "как на подбор", одинаково серых и зловещих истуканов. О чем думали все эти люди в тот момент? Может, лихорадочно припоминая чем заканчивается сказка Александра Сергеича, писали в штаны и ждали появления Черномора, а может это было так давно, что Сашка все это сам и видел, даже чешую на телогрейках, а потом и выдал за сказку? Никто ведь все равно не поверит.

кардиохирургии, особенно педиатрической, располагался далеко от основных караванных путей.

А это значило, что на русском я разговаривал только с пациентами, переводя для детей из СССР.

Да ещё со стажирующимися врачами из Москвы.

Как раз с одним таким кардиохирургом я и услышал первый и последний раз русский язык вне университета.

Мы шли и рассуждали на русском о важности мелких деталей в этой специальности, я ему скопировал "Поваренную книгу для резидентов в кардиохирургической анестезиологии ", созданную поколениями резидентов и собранную в отличную чёткую и краткую стратегию выживания на этой самой трудной ротации резидентуры.

Говорили мы громко и увлечённо, не заметили двух детишек, игравших в войну, один из них направил своё ружьишко на меня, второй, постарше, крикнул ему на чистом русском:

"Не стреляй!! Не слышишь, что ли!?! Это же наши! "

Посмеялись и разошлись.

А вот и история.

Как и большинство моих историй — эта случилась в госпитале, в предоперационной комнате.

Разделённая занавесками, на 6 коек, она представляла место для первой остановки на пути в операционную.

Тут пациенты переодевались, им ставили венку, брили — короче, готовили.

Я, уже к этому времени закончивший резидентуру, работал врачом-инструктором, первая ступень на пути к профессору.

Зашла семья из 4 человек и прошла в закуток, готовиться.

Сестра принесла пациенту халат, тапочки-носки, шапочку.

Полагая что их никто не понимает и не понижая голосов, они обсуждали увиденное, на русском:

"Нет, ты видел эту жопу?!?

Да, громадная, как её в медсестрах держат, она же жопой с ног сбить может! "

Это о моей медсестре, исключительно хорошей работнице, душевнейшем человеке, профессионале высшей пробы. Да, с большой задницей, что правда то правда, что не мешало ей быть самой любимой сестрой отделения.

Тэк-с, интересно, что ещё скажут.

Сказали... Прошлись по всем деталям персонала и госпиталя, горы претензий, пару обоснованные, остальные просто ушаты дерьма.

Я опускаю " жрать хочется", " где бы поссать на дорогу", " раз[гиль]дяи" и тому подобные проявления языковой безнаказанности.

Не знаю как долго бы продолжался бы этот разговор, не скажи жена мужу:

"Слушай, а ты этого бородатого урода заметил?

Интересно, что он тут делает, стенки подпирает? "

Этим бородатым уродом мог быть только я, единственно бородатый в тот день в отделении.

Я слегка обозлился — не красавец, правда, но урод?!?

Надо прекращать эту вакханалию языкового беспредела, решил я и, громко кашлянув, сказал на русском: добрый день, вы готовы к осмотру анестезиолога?

Воцарилась оглушающая тишина, долгая пауза и бормотание, наконец я услышал тихий ответ, смущённо и смиренно:

"Да, доктор... "

Зашёл, представился, перешёл на английский, который родители знали плохо, дети им переводили непонятное, всё штатно за исключением краски стыда и отведённых глаз.

Заканчивая, спросил:

"Есть ли у вас вопросы к бородатому уроду? "

Да нет, вру, не спросил, профессионализм не позволил...

Нет, я просто спросил есть ли вопросы к доктору Ашнину?

А через два часа глава семейства был возвращён семье в целости и сохранности, наркоз прошёл штатно, бородатый урод не подкачал — как обычно.

При выписке они вели себя преувеличенно вежливо, явно чувствуя себя нашкодившими детьми.

Я же с покерным лицом пожелал им всех благ и мысленно понадеялся на извлечённый ими урок.

А урок простой — на любом языке говори то, за что не будет стыдно.

И помните — русский язык не Навахо или Суахили, на нём говорят и понимают его миллионы людей в любой!! части света.