Дело было летом 1997 года. В Москву прилетела с мужем-миллионером (да-да) моя старая (не слишком) знакомая. И пригласила меня увидеться, и я приехал к ней и её мужу по фамилии Уокер (клянусь) в гостиницу "Балчуг".
Жара была страшная, помню. Утомлённый солнцем, я вошел в лифт, вышел на последнем люксовом этаже и пошёл по коридору...
Иду
Бугаи в костюмах, проводки из ушей, все всерьез. А кругом - зеркала, вазы, роскошь, ковры... И я в рассеяности гляжу на приближающегося Де Ниро и пытаюсь понять: что за фильм? И никак не могу вспомнить. А это же, со всей очевидностью, кино - смокинг этот, Де Ниро, охрана... Сейчас распахнется какая-нибудь дверь, и все будет, как мы любим - автоматная очередь, кровь на стенах, разлетающиеся вазы... Но что за кино-то?
Секунд только через пять я в своём перегретом состоянии соображаю, что это не кино, а гостиница "Балчуг" - и живой Де Ниро, настоящий, не целлулоидный. Гость Московского международного фестиваля. А между нами уже метров пять, и бугаи резко прибавляют шаг, чтобы не допустить встречи Де Ниро со звездой (российского телевидения).
Я, конечно, поднимаю руки, делаю шаг с сторону и встаю у стеночки с открытым в изумлении ртом.
И Де Ниро (который с такой изумленно-счастливой реакцией на себя знаком, к тому времени, уже четверть века), проходя мимо меня на крейсерской скорости, успевает развести руками и улыбнуться этой своей классической улыбкой: рот оскален, глаз почти не видно. Типа: да, парень, ты не ошибся, это я.
Совершенно непобедимое обаяние там, конечно. Топка, которую он ведь даже и не включил толком - с чего ему меня обаивать? А меня буквально окатило теплом...
Я еще подумал потом, придя в себя: бедные бабы. Это ж как этому сопротивляться? Зачем сопротивляться - это другой вопрос, но - как?
В 1963 году в квартире Евгения Моргунова зазвонил телефон. Актер поднял трубку и услышал по ту сторону телефонного провода робкий голос. Девушка ошиблась номером и спрашивала о дате зачета в своем университете. Евгений Моргунов, большой любителей розыгрышей, не растерялся: «А вы оставьте свой телефон. Я посмотрю расписание и вам перезвоню». И он перезвонил, назначив день и час.
Профессора на кафедре не оказалось, как собственно и зачета. Рассерженная и ничего непонимающая студентка вернулась домой ни с чем. Но тут зазвонил телефон. «Когда Евгений перезвонил, представился и покаялся в своем розыгрыше, я только подумала: «Ему что, делать больше нечего? »», – вспоминала Наталья Моргунова. Уже известный на тот момент актер предложил девушке встретиться. По началу Наталья отказывалась, но в какой-то момент разыгралось любопытство: какой же в жизни этот Евгений Моргунов, чье имя известно всему Советском Союзу. И они встретились. Так начался роман Евгения и Натальи Моргуновых, который продлился всю жизнь.
Основателя Дубая - Шейха Рашида как-то спросили о будущем своей страны. И вот, что он ответил:
“Мой дед ездил на верблюде, мой отец ездил на верблюде, я на Мерседесе, сын на Ленд Ровере и мой внук будет водить Ленд Ровер, но правнук будет ездить на верблюде...
Почему это так? Потому, что трудные времена создают сильных людей, сильные люди создают легкие времена. Легкие времена создают слабых людей. Слабые люди создают трудные времена. Многие не поймут, но надо воспитывать воинов, а не паразитов”.
Илье Репину запрещали заходить в Третьяковскую галерею.
Запрет появился не просто так. Илья Репин был жутким перфекционистом, и всегда, всегда стремился к совершенству! Он приходил переделывать, переписывать фрагменты на своих законченных ранее картинах, дорисовывал нужное или убирал ненужное.
Конфуз заключался в том, что картины Илье Репину уже не принадлежали, Павел Третьяков больше всех страдал от репинского перфекционизма: художник приходил переписывать свои уже проданные картины прямо в Третьяковскую галерею.
После таких визитов Третьяков приказал служителям галереи не пускать художника, если при нем были рисовальные принадлежности - кисти и краски.
3 октября 1945 года 10 летний мальчик принял участие в конкурсе юных певцов кантри на мясо- молочной ярмарке, в городке с чудесным названием Тупело. Мальчик очень расстроился, потому что главного приза он не получил, хотя пел песню Old Shep со всем старанием. По его воспоминаниям, он занял непочетное пятое место и получил "приз" в виде бесплатных
В следующий раз он выступал на публике через три года, на прощальном вечере "выпускников" полусредней школы в том же Тупело. После чего его семья, гонимая бедностью, упаковала пожитки, водрузила их на крышу своего Плимута 1939 года выпуска и направилась в Мемфис (Теннесси) в поисках лучшей жизни.
Известный своей застенчивостью мальчик редко решался выступать, но в 1953 году он, здорово волнуясь, все же спел в студенческом шоу талантов в своей мемфисской средней школе. К своему изумлению, он сорвал больше всего аплодисментов и занял первое место, да еще и на бис пришлось петь.
Вскоре после этого он зашел в местную студию звукозаписи (состоявшую из одной комнатки) и частным образом записал на маленькую пластинку две песенки "Му happiness" и "That"s when your Heartaches Begin", заплатив около четырех долларов. Он лишь хотел услышать, как его голос звучит в записи. Взяв пластинку домой, он подарил ее матери на день рождения.
Когда Сам Филлипс, владелец студии, услышал запись - он позвал парня, чтобы тот ему еще чего нибудь напел. В тот день началась эпоха Элвиса Пресли в поп-музыке.
Майк Смит и Дик Роуи отвечали за поиск новых талантов в звукозаписывающей компании Decca Records.
13 декабря 1961 года Майк посетил Ливерпуль, чтобы посмотреть на выступление местной рок-группы.
Ребята ему понравились, и он пригласил их на прослушивание в лондонскую студию.
1 января 1962 года четверо молодых музыкантов сыграли менеджерам Decca Records свои песни и поехали домой ждать ответа.
Через несколько недель Дик Роуи решил, что лейбл не заинтересован в молодых музыкантах, а их звучание слишком похоже на популярную тогда группу The Shadows.
В письме менеджеру группы Брайану Эпштейну он писал: «Честно говоря, мистер Эпштейн, нам не понравился звук ваших ребят. Время рок-групп прошло – а особенно групп из четырех парней с гитарами».
Этот отказ стал одним из самых знаменитых в истории звукозаписи: менеджерам Decca не понравилась группа The Beatles. Позже «ливерпульская четверка» подписала контракт с EMI Records – и стала самой популярной группой всех времен.
По иронии судьбы, всего через два года спрос на записи Beatles вырос настолько, что EMI не справлялась с выпуском пластинок и вынуждена была печатать часть тиража на Decca Records
Oleg Pshenichny вспоминает про дядю-моряка:
«Кстати, про «Битлз». Когда прошли годы и я уже такой взрослый прилетал в Архангельск из Москвы и мы собирались на кухне у бабушки, мне дядя Владик, который уже тогда давно сошел на берег, подвыпив дедушкиной перцовки, рассказывал: «Мы в шестьдесят пятом стояли в Канаде на погрузке, и у нас был свободный день, нас выпустили в город, я был старшим группы матросов, и мы думали куда пойти, а весь город был увешан афишами, с огромными буквами THE BEATLES, ну что ты тут будешь делать, мы купили тикеты за канадские доллары, и пошли туда в ихний концертный зал, и заходим туда — а это какой-то огромный ангар и там наверное пять тысяч человек толпа, и где-то вдалеке маленькая сцена — и там стоят худенькие пацаны в серых пиджачках и что-то такое пищат: «Е-е-е! » — господи, мы разочаровались и ушли бухать в самый ближний бар, но денег конечно было жалко!
И знаешь, Олег, что я тебе скажу — то ли дело оркестр Бенни Гудмена — двадцать саксофонов в одну сторону, двадцать тромбонов в другую сторону — всё сверкает, ребята в понтовых костюмах, и с коками, а потом выходит ПЕВИЦА — ну и всё, мы кончаем всем экипажем одновременно! »
Астронавта Джона Гленна спросили, что он чувствовал, когда готовился к полету в космос?
Он ответил: «В точности то же самое, что почувствовали бы вы, зная, что летите на корабле из двух миллионов деталей, каждую из которых изготовил тот, кто предложил правительству наименьшую цену».
Нaписав свой дебютный роман «Здрaвствуй, грусть! », Франсуаза Саган получилa свой первый гонорар за книгу. Во времeна, когда у нее не было денег, она как зарок обeщала себе первую премию за книги «прогулять по бешеному».
Прaвда, она мечтала купить себе небольшую квартирку, но отгоняла от сeбя эти мысли, «зарок» – есть
Проиграв почти весь остаток от былой роскоши, она стaвит почти все на «8 черное» и выигрывает – к утру она уже обыгрывала казино почти на 300 тысяч евро (современным курсом), цифры 3, 8 и 11 приносили удачу пьяной Франсуазе.
Обыграв казино и допив из бутылки самое дорогое шампанское, она поехала искать свой отель. Говорят, шампанское путает мысли, намерения и дороги. Вскоре она увидела очень симпатичный особняк, из которого открывался живописный вид. Это была частная семейная гостиница.
Выйдя из такси, она разговорилась с владельцем поместья, который сказал, что гостиница переполнена. Тогда Франсуаза ответила, что она хочет спать и сильно пьяна. Владелец только пожал плечами, мол, ничего не поделаешь. Франсуаза спросила, сколько стоит дом. Владелец ответил 200. 000 (современным курсом), на что пьяненькая Саган открыла свой саквояж и вывалила на стойку перед владельцем 300. 000, и заявила заплетающимся голосом потрясенному владельцу, что она не хочет комнату, она покупает всю гостиницу.
Хозяин с обалдевшим взглядом пролепетал, «а что делать с постояльцами? », она ответила, что пусть живут этим летом, а особняк она заберет осенью.
Франсуаза Саган провела почти всю свою жизнь в этом доме. Она называла его «Дом моего сердца». Сегодня этот дом является домом-музеем писательницы
Георгий Товстоногов:
"Однажды вместе с другими артистами поехали на шефский концерт в ПТУ. Выходит артист Евгений Лебедев на сцену - в зале сидит человек пятьдесят угрюмых пэтэушников. Что же, думает, им такое показать, рассказать? Классику? Нет, не пойдет. Байки? Как-то несерьезно. Дай, говорит, расскажу, как я работаю над образом, как артист перевоплощается. "Вот стою я перед вами, обычный человек, и вдруг, - поворачивается, - и я уже какая-нибудь кикимора болотная. И, - рассказывает Женя, - заблажил я, показывая свою знаменитую кикимору. В зале какая-то тишина странная. На первом ряду сидит парень в телогрейке, в сапогах. И говорит: "Ты чего, отец, офонарел, что ли? " Ну, конечно, слово он другое сказал. Актеры за кулисами так грохнули, что Женя, бедный, испугался. Ну вот, придет он домой с такой байкой, только что с ним приключившейся, - разве не рассмеешься? "
Когда меня спрашивают, как справятся нынешние дети, израильские и еврейские по всему миру, с той волной ненависти, которая их окружает, я всегда вспоминаю Пресслера, Макса Менахема Пресслера, блестящего пианиста, основателя трио Beaux Arts, которое многие считают лучшим трио ХХ века.
В 15 лет в Магдебурге Пресллер с
Пресслер вспоминал позднее: «Нам повезло найти убежище в Израиле, но когда я приехал, я был психологически раздавлен. Я не мог есть. Мой отец обвинял меня в плохом поведении, но я просто не мог, и я просто худел и слабел». Его отправили в детский санаторий, где он продолжал заниматься музыкой. «Во время урока игры на фортепиано я упал в обморок, играя предпоследнюю сонату Бетховена (соч. 110). Я уверен, что это была моя эмоциональная реакция на это великолепное произведение, которое подытожило то, что я чувствовал, все, что произошло. В нем есть идеализм, в нем есть гедонизм, в нем есть сожаление, в нем есть что-то, что выстраивается как фуга. И в самом конце есть то, что очень редко встречается в последних сонатах Бетховена — оно торжествует, оно говорит: «Да, моя жизнь стоит того, чтобы жить», и это то, что я чувствую».
Музыка вылечила его. Музыка и вера в то, что в Германии остались и всегда будут хорошие люди. В 17 лет он сменил имя на Менахем, и продолжил занятия музыкой в Тель-Авивской консерватории у Лео Кестенберга. В 1946 году Пресслер отправился в США, чтобы принять участие в конкурсе Дебюсси в Сан-Франциско. Для конкурса требовалось знать наизусть 27 сольных фортепианных произведений Дебюсси, но в Палестине он нашел партитуру только для 12. Прилетев в Нью-Йорк, он купил остальные ноты и в течение следующих нескольких дней выучил их, пока ехал в поезде, используя нарисованную клавиатуру. Участники играли анонимно, за пронумерованными экранами, и номер 2, Пресслер, был единогласным судейским выбором.
С тех пор и до 1955 года его карьера – это постоянный подъем, даже взлет. В 1955 году он основал трио Beaux Arts. Их лондонский дебют был удручающим: 150 слушателей в Королевском фестивальном зале вместимостью 2700 человек. Но Пресслер не испугался, и два года спустя они собирали полные залы, а один критик написал об их исполнении фортепианных трио Бетховена: «были настолько близки к совершенству, насколько можно разумно ожидать в несовершенном мире». Трио просуществовало рекордных 53 года - дольше, чем Rolling Stones, как пошутил в одном из интервью Пресслер. В 2008 году 85-летний Пресслер распустил его, но вместо того, чтобы уйти на пенсию, возродил сольную карьеру, заявив: «Мне это доставляет больше удовольствия, чем загонять маленький мячик в маленькую лунку на траве».
В 2015 году, в 92 года, он выпустил диск с фортепианными сонатами Моцарта, демонстрируя, по словам журнала Gramophone, «интеллектуальное и эмоциональное понимание музыки, не имеющее себе равных». Его жена Сара, с которой они прожили вместе 65 лет, умерла в 2014 году. Спустя два года его спутницей стала леди Вайденфельд, бывшая возлюбленная Артура Рубинштейна. В 2018 году 94-летний Пресслер посвятил 73-летней подруге новый альбом музыки Дебюсси. Умер он, чуть-чуть недожив до 100 лет. Документальный фильм о нем называется «Жизнь, которую я люблю». Пресслера всю жизнь спасала и вытягивала музыка. У кого-то это может быть живопись. У кого-то – филателия. Или приют для кошек. Или виндсерфинг. Или та же музыка, но с другой стороны, из зала. Самое главное, может быть, единственно главное, что мы можем попытаться сделать для наших детей – помочь им найти то, что будет поддерживать в них интерес к жизни, умение радоваться ей, всегда, везде. Даже во время войны.
Не всем так повезет как Пресслеру. Но если цель – приближение к счастью, а не победа в забеге, то это и неважно. Один мой приятель заметил, что весь последний год в Израиле были фантастической красоты закаты. Может быть, как напоминание свыше, что жизнь, как бы тяжело ни разрушила ее война, все-таки войной не исчерпывается.
Из книги "Лев Ландау" М. Бессараб
«Однажды физик Лев Давидович Ландау случайно попал не в ту аудиторию, куда его пригласили, но, увидев, что стоящий у доски докладчик сделал математическую ошибку, которая осталась незамеченной, сел и стал слушать. За первой ошибкой, естественно, последовали другие. Доска приковала к себе внимание Дау. Докладчик держался с апломбом. Ландау мысленно причислил его к "зубрам". Испещренная ошибками доска должна была служить доказательством важного открытия в области метеорологии. По этому поводу на заседание кафедры были приглашены журналисты, чтобы сообщение о "новом слове в науке" сразу попало на страницы газет. Докладчик кончил и, сопровождаемый аплодисментами, сошел с кафедры. "Прошу прощения, но здесь слишком много ошибок! " - воскликнул Ландау, решительной походкой направляясь к доске. В аудитории наступила тишина. "Если эту задачу решить правильно, - мелок молниеносно мелькал по доске, подчеркивая ошибки докладчика, - эффект данной работы сведется к нулю. Работы, как таковой, вообще нет. Есть только математические ошибки. "
Недавний триумфатор был обескуражен. Аудитория замерла. Положив мелок на место, Ландау стремительно вышел. Когда все опомнились, докладчик простонал: "Кто, кто его сюда пустил?! "
Говорят, что когда великий физиолог Илья Мечников долгое время работал во Франции, занимаясь изучением различных заболеваний, он нечаянно чем-то обидел некоего французского аристократа. Тот решил проучить наглеца, вызвав его на дуэль.
Секундант пришел прямо в лабораторию Мечникова и заявил:
— Никакие извинения не принимаются, дуэль состоится в любом случае, — заявил француз ученому. — По правилам, за тем, кого вызывают на дуэль, право выбора оружия. Какое изволите выбрать вы?
— Что ж, — пожал плечами Мечников, — я выбираю бактериологическое оружие. Вот два стакана с жидкостями. — Он показал емкости слегка обалдевшему французу.
— Они внешне ничем не отличаются друг от друга. Но в одном — чистая питьевая вода; в другом — вода с бактериями сибирской язвы. Ваш граф волен выпить любой из этих стаканов, а я выпью оставшийся. Секундант молча откланялся.
Секундант молча откланялся.
Вера Владимировна Зощенко вспоминала о разговоре, который произошёл, когда Михаил Зощенко вернулся с Гражданской войны в Петроград. Он тогда был очень в неё влюблён, заявился к ней в валенках и короткой курточке, собственноручно перешитой им из офицерской шинели.
Вера Владимировна спросила: "Что для вас самое главное в жизни? " - она, конечно, рассчитывала, что он скажет: "Разумеется, вы! " Но Михаил, недолго думая, ответил: "Разумеется, моя литература! "
Но Михаил, недолго думая, ответил: "Разумеется, моя литература! "
Считается, что семейная жизнь Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина сложилась несчастливо. Он влюбился и долго добивался руки юной прелестной Елизаветы Болтиной, дочери Вятского вице-губернатора, лелея мечты о воспитании жены, о совместных трудах на благо Отечества, а она согласилась стать женой богатого, преуспевающего
- Жена моя мечтает жить так: ходить из одной комнаты в другую, в одной - шоколад, в другой - мармелад, а по дороге переодеваться! - довольно ядовито констатировал Щедрин.
Елизавета Аполлоновна, как и многие родственники и знакомые писателя, очень быстро обнаружила, что стала героиней его произведений. Блестящее и едкое перо Щедрина делало их узнаваемыми и смешными. Читающей публике не надо было объяснять, на кого похожа наглая жёлтая канарейка ("Чижиково горе"), заявлявшая бедному мужу-чижику:
- Денег надо, - говорила она.
- Сколько-с?
- Не "сколько", а давайте!
Михаила Евграфовича из-за этого всерьёз опасались. Существует анекдот, как однажды к нему домой на Литейный проспект пришёл некий молодой человек и принялся тут же перед сатириком оправдываться. Оказалось, что его дама сердца, поссорившись с ним, пригрозила пожаловаться на него Щедрину - уж он так изобразит незадачливого кавалера, что тому мало не покажется!
Ну а нам теперь можно лишь посочувствовать в большей или меньшей степени всем участникам жизненной драмы, но так уж получается - из чьих-то слёз часто вырастает большая литература.
