Всем хорош французский гимн, кроме одного – он ведь является песней революционеров – знаменитой «Марсельезой».
Давайте вспомним первые строчки её русской версии:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Поэтому в те годы кровожадная «Марсельеза» была под запретом в Российской империи.
И вот, во время торжеств по случаю прибытия французской эскадры возникла пикантная ситуация.
Посудите сами как бы это выглядело: если бы зазвучал гимн, (запрещенный революционный гимн! ), то российский император Александр III, как полагается военному, должен был встать и взять под козырек…
Отказаться нельзя, мероприятие официальное и весьма важное для налаживания отношений с Францией.
Гофмаршал Владимир Оболенский обратил внимание царя на этот щекотливый момент.
Выслушав его, Александр III сказал: – Мы же не можем дать французам другой гимн? Играйте тот, какой есть. Ничего, после «Марсельезы» они шапки снимут и «Боже, царя храни! » выслушают!
Уже в 12 лет его рост был больше 2-х метров
О Фёдоре Махнове раньше знали во всём мире, ведь он был настоящий великан. Его рост достигал 285 сантиметров, а вес превышал 200 килограмм.
Фёдор Андреевич родился в 1878 году в деревне Костюхи, вблизи Витебска. Его мать умерла при родах. Сначала воспитанием будущего великана занимались бабушка и дедушка,
Однажды 16-летнего Фёдора заметил владелец цирка-шапито. Он уговорил родственников молодого великана отпустить его в Германию. Юноша стал изучать немецкий язык и осваивать цирковое искусство. Он легко мог разгибать подковы, ломал ребром ладони кирпичи, поднимал платформу с оркестром в лежачем состоянии. Позднее Фёдор отправился на самостоятельные гастроли. Настоящая популярность пришла к нему именно в этот период. Он встречался с американским президентом, был на балу у королевы Англии, пил чай вместе с канцлером Германии, а также был на официальном приёме у Папы Римского.
Однако Махнова преследовала не только слава, но и антропологи. Они буквально охотились за самым большим и сильным человеком и упрашивали его завещать своё тело после смерти ученым.
Хотя Махнов обладал внушительным материальным состоянием, но девушки побаивались великана и не хотели выходить за него замуж. Тем не менее Федору всё же удалось найти невесту. Учительница Ефросинья Лебедева была ниже мужа, предположительно её рост достигал 2-х метров. У пары было 5 детей. Никто из них не вырос выше матери. Сейчас родственники Фёдора Махнова живут в Москве и в Гомеле.
Сейчас родственники Фёдора Махнова живут в Москве и в Гомеле.
Когда в Советский Союз должен был вернуться Александр Вертинский и ему уже приготовили квартиру в Москве, живший через стенку профессор каких-то интеллектоемких наук пришел в панику: он представил себе, как из соседней квартиры начнут доноситься пассажи, рулады и фиоритуры — и научным его занятиям настанет конец.
И вот певец приехал. И — тишина. День, неделю, другую...
Профессор набрался храбрости и постучал в соседскую дверь. Открыл
Вертинский:
— Чем могу быть полезен?
— Понимаете, товарищ артист, — произнес профессор, — я вот уже несколько дней с трепетом ожидаю начала ваших упражнений в области вокала, а у вас все тихо да тихо...
— Что вы, батенька, — ответил великий бард, — я, поди, тридцать лет задаром рта не раскрываю!
Первые свои известные произведения А. Н. Островский печатал в литературном журнале "Москвитянин", который издавал М. П. Погодин, имевший свою систему оплаты авторов. Он платил молодому литератору 25 рублей за печатный лист, но...
Если Островский сдавал пьесу в пять авторских листов, то Погодин соглашался заплатить за неё
Островский позднее рассказывал: "Но мне необходимы деньги! " — умоляешь его.
- Э, батюшка! Вы человек молодой, начинающий. Для вас достаточно и 25 рублей в месяц на житьё. А то сразу получите этакую сумму денег: шутка ли - 125 рублей, ведь это 437 с полтиной ассигнациями! И прокутите! А у меня деньги вернее.
Никакие заявления о нужде не помогали.
Наконец Островский нашёл способ, как избавиться от такой зависимости. Погодин был должен Островскому 125 рублей, и литератор написал на своего приятеля задним числом вексель на 125 рублей, срок погашения которого уже истёк.
Затем Островский отправил проинструктированного приятеля к Погодину, сопроводив того слёзным посланием от Островского с просьбой об уплате долга.
Погодин сурово спросил приятеля: "А что вы сделаете с Островским, если я не уплачу за него денег? ".
Приятель был хорошо подготовлен к подобному вопросу и оставался непреклонным: "Завтра же потащу его в "Яму"! ".
"Ямой" называлась московская долговая тюрьма у Иверских ворот.
Погодин попытался повторить свой любимый трюк: "А не согласны ли вы будете получить по 25 рублей в месяц в уплату? ".
Приятель Островского стоял твёрдо: "Или всё, или «Яма»! ". Погодин покряхтел, но всё же смилостивился и заплатил всю сумму.
Погодин покряхтел, но всё же смилостивился и заплатил всю сумму.
Еврейская семья Карнофски, иммигрировавшая в начале прошлого века из России в США, пожалела 7-летнего чёрного мальчика и привела его в свой дом. Изначально ему была дана работа по дому, чтобы накормить этого голодного ребенка. Там он остался и ночевал в этом еврейском семейном доме, где впервые в жизни к нему относились с добротой и нежностью.
Когда он ложился спать, миссис Карновски пела ему русскую колыбельную, которую он пел вместе с ней.
Позже он научился петь и играть несколько русских и еврейских песен. Со временем этот мальчик стал приемным сыном этой семьи.
Карнофски дали ему денег на покупку его первого музыкального инструмента кларнета, как это было принято в еврейских семьях. Они искренне восхищались его музыкальным талантом.
Позже, когда он стал профессиональным музыкантом и композитором, он использовал эти еврейские мелодии в таких композициях, как «Больница Святого Иакова» и «Иди вниз, Моисей».
Маленький черный мальчик вырос и написал книгу об этой еврейской семье, которая усыновила его в 1907 году. И с гордостью свободно говорил на идиш.
В память об этой семье и до конца своей жизни он носил звезду Давида и говорил, что в этой семье он научился «жить настоящей жизнью и решимостью». Мальчик обожал своих приёмных родителей. Этого маленького мальчика звали Луи Армстронг.
Этого маленького мальчика звали Луи Армстронг.
Когда я учился в университете, один из моих соседей по студенческому общежитию имел несчастье на некоторое время впасть в любовь к творчеству Вертинского. Несчастьем это было для нас, соседей, так как своей любовью он бескорыстно и щедро делился с окружающими посредством мощной акустической системы, в результате чего в мозгу моем навечно застряла
Существует байка, что среди всех космических шуток и розыгрышей первое место, пожалуй, принадлежит шутке Оуэна Гарриотта.
В 1973 году этот астронавт входил в экипаж американской орбитальной станции "Скайлэб". Устроенный им розыгрыш офицера Центра управления полетами Роберта Криппена достоин навечно войти в анналы космонавтики.
С собой в космос Гарриотт захватил диктофон, на который его супруга наговорила несколько фраз. Когда в один прекрасный день оператор Роберт Криппен вышел на связь со "Скайлэб", Гарриотт ждал у передатчика с диктофоном. И между станцией и Центром управления состоялся следующий диалог:
- "Скайлэб", это Хьюстон, ответьте.
- Здравствуйте, Хьюстон, - бодрым женским голосом отозвалась станция - Это "Скайлэб".
Земля после секундного колебания поинтересовалась:
- Кто говорит?
- Привет, Роберт, - отозвалась станция. - Это Хелен, жена Оуэна.
Криппен несколько секунд переваривал ответ, а затем с трудом выдавил:
- Что ты там делаешь?
- Я тут решила ребятам поесть принести. Все свеженькое, - успокоил его голос с орбиты.
Центр управления молчал около минуты, а затем отключился. Видимо, у офицера сдали нервы.
В конце 20-х Татьяна Пельтцер познакомилась с немецким коммунистом и философом Гансом Тейблером, приехавшим в Москву учиться в Школе Коминтерна. В 1927 году она вышла за него замуж, а в 1930 году супруги переехали в Германию. Там Татьяна по ходатайству мужа вступила в Коммунистическую партию Германии и устроилась машинисткой в Советское торговое представительство. Там в пивной слушала выступление Гитлера. Уже совсем скоро мужа Пельтцер, члена Коминтерна, коммуниста, Гитлер бросил в концлагерь, а Татьяна Ивановна уехала в Россию.
Много лет спустя Ольга Аросева, Галина Волчек и Татьяна Пельтцер, которой было уже за 70, отдыхали в Карловых Варах. И на встречу к Пельтцер приехал ее бывший супруг. Они не виделись много лет, у каждого своя жизнь, но встретившись, ходили, взявшись за руки, не расставаясь ни днем, ни ночью.
И вот, когда дружная компания расположилась под тентами летнего кафе, Волчек, глядя на эту волшебную пару, задумчиво сказала: "Какая же тварь, этот Гитлер, какую любовь разрушил... "
На что бывший член Коминтерна, узник концлагеря, жертва нацизма и муж Татьяны Ивановны Пельтцер Ганс Тейблер заметил: "Да, конечно, Гитлер был очень нехороший человек, на нем много грехов, но в нашей разлуке он не виноват. Я у Танечки нечаянно обнаружил в кармане фартука любовную записку от моего лучшего друга... "
Пауза. Аросева: "Танька! Так ты, выходит, б. . дь, а не жертва нацизма?! "
В 60-е годы в Уфу приехал Хрущёв и был на премьере пьесы Шекспира «Отелло». Пьеса была на башкирском языке. Это, считай, на татарском, но с особенностями произношения, а именно, вместо звука «с» башкиры говорят «х».
На сцене Отелло (Арслан Мубаряков) замахнулся на Дездемону кинжалом и воскликнул: «Мин хине х[рена]м! » («я тебя зарежу»).
Дездемона вопит в ответ: «Х[рен], х[рен]! » (режь, режь).
Хрущёв хохотал до упада, а затем, вытерев лысину платком, сказал: «Ну, видывал я всяких Отелло, но такого не видал! »
После этого Арслану Мубарякову присвоили звание «Заслуженный артист РСФСР».
Вот что рассказывает профессор Александр Сухарев, биограф маршала Фёдора Толбухина, про его первую встречу со Сталиным:
"Когда Толбухин, как кандидат на выдвижение, вместе с маршалом Шапошниковым переступил порог сталинского кабинета, то заметил, как вождь, не поднимая глаз на вошедших, внимательно вчитывался в бумаги. То было личное дело бывшего штабс-капитана Толбухина. Сталин встал из-за стола, сухо поприветствовал посетителей и, глядя в упор на Толбухина, изрёк:
- Как же получается, товарищ Толбухин, служите вы, служите царю-батюшке, получаете от него два ордена - святой Анны и святого Станислава... Правильно говорю?
- Так точно, товарищ Сталин.
- К тому же женитесь на графине... Так?
- Да.
- А орден Красного Знамени когда и за что получили?
- В Гражданскую войну за бои с белополяками.
- Выходит, служили и царю-батюшке, и советской власти?
- Я, товарищ Сталин, служил только России.
– Вы свободны.
На этом аудиенция закончилась, Толбухин вышел. Вышедший вскоре после него маршал Шапошников пожал Толбухину руку и сообщил: "Товарищ Сталин не только согласился с вашим выдвижением, но и высказал намерение представить вас к награде".
Как-то я услышал историю, подробностей которой уже не помню, но суть в следующем. Жили где-то в Англии пожилые бездетные муж с женой. Друг с другом они всю жизнь не ладили, но имелось одно связующее звено, которое не давало браку распасться — это фанатичная любовь супругов к принцессе Диане. Её фотографиями были увешаны все стены дома, не пропускалась ни одна телепередача с её участием, а журналы и газеты с её интервью зачитывались до дыр.
Утром 31 августа 1997 года в доме чудаковатых супругов раздался телефонный звонок. Трубку сняла жена. На другом конце провода ревела соседка:
— Ты уже слышала? Это кошмар!
— Что случилось?
— Принцессу Диану убили!
— Как убили?! Кто?!
— Папарацци.
Женщина уронила трубку и, рыдая, побежала в комнату мужа. Распахнув дверь, она закричала: — Ты слышал?! Паваротти убил нашу Диану! Этот проклятый толстый ублюдок!
— Ты слышал?! Паваротти убил нашу Диану! Этот проклятый толстый ублюдок!
На репетиции первой оперы Сергея Рахманинова «Алеко» к молодому, ещё никому не известному, двадцатилетнему автору подошел Пётр Ильич Чайковский и смущённо спросил:
— Я только что закончил двухактную оперу «Иоланта», которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с вашей оперой?
Потрясённый и счастливый Рахманинов не смог ответить и молчал, будто воды в рот набрал.
— Но если вы против... — начал Чайковский, не зная, как истолковать молчание молодого композитора.
— Он просто потерял дар речи, Пётр Ильич, — подсказал кто-то из окружающих.
И Рахманинов в подтверждение слов о потери дара речи усиленно закивал головой.
— Но я так и не понял, — засмеялся Чайковский, — против вы или нет. Если не можете говорить, то хоть подмигните...
Рахманинов так и сделал. Подмигнул. Для убедительности несколько раз подмигнул.
— Благодарю вас, кокетливый молодой человек, за оказанную мне честь, — совсем развеселился великий композитор Пётр Ильич Чайковский.
Сидел я как-то, ел шашлык и размышлял о всяком. Что такое хваленая французская кухня? А это — кухня от голода и отчаяния. Лягушачьи лапки, улитки, мидии, заплесневелый или высохший сыр, луковый суп, артишоки... Это когда от отсутствия нормальных продуктов съедается все, что можно разжевать. Кухня реальной нищеты, которую маркетологи завернули в
Целое поколение выросло в дискурсе: «Это вы там у себя в России пьёте водку — а я вискарик пью, не моложе 12-ти лет».
А тут для западников такой облом. В России, оказывается, появилась руккола, понимаешь ли, краснодарская. Да ради этого, что ли, люди жили? Вписывались в темки и встраивались в схемки, кидали, прогрызали путь к светлому будущему, освещаемому неоновыми логотипами престижных брендов и высочайшей калорийностью удачно сфотканных блюд?
Сказать ведь им, что, например, престижная итальянская приправа орегано — это всего лишь душица, которую моя бабка заваривала в детстве от кашля, они ж удавятся от ужаса бытия и несовершенства мира. А моцарелла — это если в молоко плеснуть скисшего вина — уксуса, говоря проще — и откинуть на марлю. В общем, неликвид, который пить никто уже не может, так утилизировать его хоть как-то.
А суши? Это когда нищий голодный рыбак, которого на берегу за блеск ножа просто зарубит любой самурай, сидит в море в своей лодке и, торопясь, срезает дольками мясо со свежепойманной рыбы, потому что развести огонь нельзя. Потом макает в уксус, потому что в рыбе весёлые червячки живут, а потом лезет холодной рукой в мешок с рисом, скатывает там комочек влажного и солёного от морской воды риса и съедает это. Причём панически оглядываясь, не видит ли кто.
Можно провести контрольный выстрел, рассказав, что такое фондю. Это когда нищий швейцарский крестьянин, обогревая зимой хату собственным теплом, ползёт в погреб — а там всё съедено — и собирает окаменелые обрезки сыра, чтобы разогреть их, и когда они станут мягкими, — туда сухари макать. Просто потому, что есть больше нечего.
Еще стоит напомнить, что единственное блюдо американской кухни — это украденная у индейцев птица, и мега-праздник беглого англо-переселенца (т. е. уголовника), который годами ел солонину и бобы. Вот мега-праздник у этого интеллектуала был — раз в год поесть большую запечённую птицу, украв её у местных, которых в рамках протестантской благодарности потом отравить исподтишка.
А престижный французский суп буйабес — это когда рыбак, живущий прямо в своей лодчонке, потому что даже на шалаш на берегу денег нет, продав основной улов, заваривает себе остатки рыбы, которую не удалось продать даже за гроши.
И на всё это смотрят живущие в стране, где буженина, расстегаи, блины с икоркой, стерлядь да двенадцатислойный мясной пирог, балык, кулебяка на четыре края и четыре мяса. Смотрят и офигевают. Потому что всё вышеперечисленное внезапно оказалось непрестижно — ибо это всё незагранично.
Да ешьте, сколько влезет, всё равно много уже не влезет. В человеке важен не вес, а то, как он его носит!
Спите, сколько хотите, у пенсионера — когда встал, тогда и утро. Не ждите, когда кто-то сделает вас счастливым, — налейте себе сами. Если вас незаслуженно обидели — вернитесь и заслужите. Не жалуйтесь на судьбу, ей с вами, может быть, тоже не сильно повезло.
Если жизнь после 50-ти вас не устраивает, примите ещё пятьдесят. И не берите от жизни всё — вдруг не донесёте. А идя исповедаться, берите валидол — вдруг батюшку прихватит от вашего рассказа.
Относитесь к себе с любовью, а ко всему остальному — с юмором. Александр Ширвиндт
Александр Ширвиндт
Не дай вам Бог иметь в друзьях homo scribens - человека пишущего! Снова и снова переживать этот неловкий момент, когда он приносит вам для прочтения очередной опус и просит высказать своё мнение ("Только честно! "), а потом с надеждой глядит в глаза: "Ну, как? Новый Гоголь явился? ". Или Лермонтов, или Булгаков, или Толкин - нужное подчеркнуть.
В
В какой-то из понедельников пришла в редакцию совсем молодая девушка - узнать о судьбе своего романа из французской жизни.
- Это ваше собственное сочинение? - спрашивает Салтыков-Щедрин.
- Да, моё, - гордо отвечает девушка.
- И, как я понимаю, вы во Франции никогда не бывали? - замечает редактор.
- Нет.
- Сколько же вам лет, барышня?
- Девятнадцать.
Салтыков-Щедрин огорчённо вздыхает: "Рано вы, барышня, начинаете неправду писать... ".
И хоть Михаил Евграфович оставался неизменно вежлив в разговоре со всеми авторами, даже самыми нервными, тем не менее, прослыл человеком неприятным, желчным, раздражительным и вредным. А всё потому, что имел один "существенный недостаток" - говорил, что думал.
Маленький Хулиан обещал маме не покупать постеры с Месси на обеденные деньги. Но как можно упускать такие сокровища? Постерами был обклеен даже потолок.
В 2011 сборная оказалась в сотне километров от места жительства Альвареса, и папа, в ущерб работе, повез мальчика в отель, где остановились футболисты.
Повезло: Лионель пошел обедать через главное лобби. Так появилась главная фотография в жизни маленького Хулиана Альвареса - селфи с Месси.
Тогда он еще не мог знать, что через 11 лет, в декабре 2022, забьет в полуфинале чемпионата мира, а голевой пас ему отдаст сам Месси.